Земля матерей
Часть 6 из 72 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Твою мать. Коул берет женщину за руку, отвлекая ее на себя, наполняя свой голос теплотой и удивлением.
– Так, держитесь. С вами все в порядке?
– Мой каблук, – жалобно хнычет пьяная, покачиваясь на одной ноге и изучая свою обувь. – Сломан на хрен! – Она снова рыгает.
– Нет, посмотрите, это лишь застежка. Она расстегнулась. Давайте я вам помогу. – Коул наклоняется, чтобы застегнуть застежку, надеясь на то, что рыжеволосую не вырвет прямо на нее.
– Ты просто прелесть!
У нее за спиной Мила подбирает тюбик губной помады, связку ключей с брелком в виде танцовщицы, пакетик мятных конфет, пачку жевательной резинки с никотином, выжатый тюбик дорогого крема для рук, несколько тампонов. Ее пальцы замирают над полосатым бумажником, раскрытым. Внутри бесполезные пластиковые карточки. И долларовые купюры, которые аккуратно извлекаются и зажимаются у нее в кулаке.
– Вот ваши вещи, мэм. – Мила вкладывает сумочку пьяной женщине в руки, буквально излучая невинность.
– И ты… ты тоже прелесть! – Рыжеволосая треплет Милу по щеке. – Ты должна ее беречь, – повернувшись к Коул, вздыхает она. – У меня детей не было. И теперь уже никогда не будет. Раньше не хотела, а теперь… теперь у меня нет выбора. Детей не будет больше ни у кого. Это так печально, правда? О, это уже слишком, я больше не могу! – Женщина лезет в сумочку за носовым платком.
– Лучше о таких вещах не думать. – Коул протягивает ей бумажное полотенце, чтобы она вытерла глаза, чтобы не рылась в сумочке. – И все будет хорошо. – Она увлекает ее к двери. – Вот увидите, весь мир над этим работает, лучшие ученые и эпидемиологи. – Сколько долбаных тестов они проделали над Майлсом на объединенной базе Льюис-Маккорд. И над ней тоже. – Это лишь вопрос времени. – Коул старается оставаться жизнерадостной, однако слезливая жалость этой рыжей к себе начинает ей надоедать.
Ты начинаешь обвинять свои жертвы, крошка?
– Идемте, я провожу вас к вашим подругам, – говорит Коул, направляя пьяную женщину в сторону столика с ее беспечными приятельницами.
– Отличная работа, – шепчет она Миле, когда они направляются к выходу, не оглядываясь назад. – И еще: чтобы впредь ты такого больше не делала. Мы пришлем ей чек по почте, вернем все до последнего цента.
– Конечно, мама, – говорит ее дочь-воровка, выразительно закатывая глаза. Как будто у Коул есть чековая книжка. Как будто она удосужилась узнать имя рыжеволосой.
Плохая мать. Она ничего не может с этим поделать.
6. Билли: Периферийное зрение
Напряженные пальцы на руле подобны светлому дереву. Взошедшее солнце нездорово-бледное. По дороге в Сан-Франциско. Кажется, была такая песня? Билли мурлычет несколько нот, пробуя, что у нее получается. Тара-тара-тара-миска, тара-едем в Сан-Франциско. Фары включены, поскольку так безопаснее, даже днем. Лучше видимость. Этому ее научил отец. Но дорожные знаки – полная чертовщина. Как они тут в Америке разбираются, что к чему? А может быть, она заблудилась. Временами она на мгновение закрывает глаза, и пейзаж вокруг меняется, и она уверена, твою мать, что этого не должно быть.
Она старается не прикасаться к затылку, к слипшимся волосам, затекшей шее. Периферийным зрением она видит какие-то тени. Как будто в машине есть еще кто-то.
Это не ее сестра.
Чтоб она сдохла, долбаная корова!
Эта бестолковая самовлюбленная стерва. Всегда была такой. Всегда. Такая снисходительная, блин.
«Билли, наверное, тебе нужно устроиться на работу. – Тем самым увещевающим тоном, которым успокаивают трехлетнего ребенка, отказывающегося надеть трусики. – Не все созданы быть предпринимателями».
Это называется «семенным фондом», сука. Выживает лишь одно деловое начинание из тысячи, а остальные заканчиваются крахом, крахом, и нужно собирать волю и подниматься с пола, вытирать кровь с разбитого лица и возвращаться на ринг и пробовать снова.
У нее во рту кровь. Она это чувствует. Металлическая горечь. Никак не может избавиться от ощущения, будто рядом с ней кто-то сидит (мерещащиеся призраки) и разве она уже не проезжала мимо этого трупа?
Мимо этой тропы. Не трупа.
Сосредоточься. Не забывай, что ехать нужно справа.
«Семенной фонд». Ха.
Это несправедливо. Она ждала этого всю свою жизнь. Она не виновата в том, что ее сестра оказалась такой упрямой. Это было недоразумение. Она даже не думала похищать мальчишку. Она правда собиралась предупредить Коул.
Зачем сестра ее ударила?
Попыталась ее убить.
Струсила. Как всегда.
Из них двоих сильной всегда была она, Билли. Готовой идти до конца. Вечно что-то стряпала. Шутка повара. Ха.
Вот что она делала для мистера и миссис Амато – личный шеф-повар, устраивала шикарные ужины в экзотических местах, где законы… скажем так, более гибкие. От Манилы до Монровии, от Бодрума до Дохи. Кто-то же должен кормить богатых и беспринципных.
В отличие от своей безмозглой старшей сестры она никогда не была наивной насчет темных течений, струящихся у самой поверхности приличного общества. Работая в ресторанах, иногда можно попасть в водоворот, и это не только торговля «коксом» в туалете (как правило, персоналу, потому что работать приходится допоздна, искрясь внешним весельем) или махинации с кредитными карточками, но и страшный рэкет, предлагающий свою «крышу». В то утро в «Ла-люксе» в Кейптауне на стоянку на набережной подкатила целая флотилия черных «Мерседесов», и крепкие ребята в дорогих костюмах доходчиво объяснили, что отныне все заботы ресторана берет на себя их частная охранная компания.
Но разве рэкет был не повсюду? На лобковый волосок разницы между легальной фармацевтической промышленностью и сбытом наркотиков, между международной банковской системой, финансовым мошенничеством и криптовалютным терроризмом, между торговлей оружием и незаконной торговлей оружием. Билли прекрасно понимала, на кого будет работать, когда познакомилась с Тьерри Амато в элитарном клубе в Сохо, когда увидела его усмешку, больше напоминающую волчий оскал, и сомнительных дружков.
Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, какие они стрёмные, кучки людей, разговаривающих вполголоса в обитых дорогим деревом библиотеках, телохранители, таинственные пакеты, иногда проходящие прямо через кухню, где работала Билли. Она не имела ничего против того, чтобы ей платили за молчание. Но нужны были дерзость и смекалка, чтобы ухватить шанс двинуться вверх.
И вот все сорвано. Потому что ее долбаная родная сестрица попыталась ее убить.
Прочь слезы. Дорога впереди расплывается. Нужно было подать заявление. Попытка убийства. Как там это называется? По аналогии с братоубийством – сестроубийство.
Нужно это исправить. Что, если миссис Амато решит умыть руки и завязать со всем? Как леди Макбет. Прочь, проклятое пятно![11] Семя вместо крови.
Золотой шанс для Билли. Для всех них. Нужно хватать возможность за яйца. Иногда в буквальном смысле. В этом была вся прелесть, не так ли? Не просить Майлса делать что-то такое, чего он сам не делал бы.
Она к нему не прикасалась. Ни за что бы не сделала это. Боже упаси. Никогда. Но он мог, сам. Запросто. Занимайся этим с закрытыми глазами. Что тут такого?
Естественное выделение. Все равно что сделать надрез на коре клена и подставить банку для сбора сиропа. Окно открыто сейчас, пока еще не нашли лекарство или вакцину, что будет означать декриминализацию процесса воспроизводства, запасы спермы можно будет выбросить на помойку, а камеры для хранения зародышей будут никому не нужны. И тогда несколько банок мальчишеских соков больше не будут стоить многие миллионы.
Белое золото. Билли полагала, что ее сестра полностью поддерживает права женщин контролировать свое собственное тело. Разве это не включает в себя возможность забеременеть? Кому-то хорошо, тем, у кого дети остались в живых, но не всем повезло так, как Коул. Эгоистка. Долбаная стервозная эгоистка!
Кажется, небо потемнело? Сколько времени она уже за рулем? Дорога заикается. Это игра света. Определенно, она уже проезжала мимо этих трупов. Трупов деревьев, от которых остались одни скелеты. Рядом с ней призрак. Все в порядке. Все в полном порядке. Только не нужно прикасаться к затылку.
Можно выполнять для миссис Амато и другую работу. Более или менее противозаконную, все, что она захочет. Но это, черт возьми, была ее идея. Ее задумка. Ее риск.
Но Билли хочет получить все, что ей обещали, все, чего ее лишила сестра: свободу, собственное агентство и катализатор, который сделает все это возможным, – счет в банке…
Два с половиной года назад
7. Коул: День, когда умер Девон
Все вещи собраны, можно ехать. Горе подобно еще одному чемодану, по собственной прихоти меняющему свой вес от совсем небольшого до вселенской тяжести. Коул выходит из спальни с вещами и застает Майлса сидящим по-турецки на ковре рядом с серебристым мешком для транспортировки трупов, с наполовину расстегнутой молнией, зияющим подобно куколке бабочки. Он держит руку отца и, не глядя на его лицо, читает вслух разложенный на коленях комикс.
– И затем Нимона говорит: «Со мной шутки плохи!» – Майлс переводит палец к следующей картинке, по привычке, потому что его отец в ближайшее время разглядывать комиксы не будет. Точнее, не будет их разглядывать больше никогда.
Коул прилепила на окно извещающий о смерти плакат двадцать четыре часа назад. Большая черная с желтым наклейка со светоотражающими полосами. «Здесь зараза. Приезжайте забрать тело». Нет, с тех пор прошло уже больше времени. Тридцать два часа назад. Слишком долго, чтобы оставаться здесь с мертвым телом. Вообще оставаться здесь, в десяти тысячах миль от дома.
Коул бессильно опускается на пол к своим мужчинам, живому и мертвому. Лишенное жизни лицо Девона пустое и незнакомое. Распечатанная на 3D-принтере кукла, неудачно изображающая ее мужа. Они так долго жили с предчувствием этого, приглашая это к себе, упоминая в каждом разговоре, даже шутя на этот счет, что реальность смерти, нечестивый, серьезно настроенный припозднившийся гость, оказалась страшным ударом. «О, значит, вот оно? Вот оно?» – думает Коул. Умирать трудно. Жить трудно. Смерть? Преувеличение. Вот был человек, и теперь его нет. Коул понимает, что это самозащита. Она просто очень устала. Устала и оцепенела, горе переплетается с яростью. Худшая возможная дружба.
Коул протягивает руку и прикасается к лицу того, что прежде было ее мужем. Острая боль в глазах, в уголках губ разгладилась. Ее ладонь скользит по мягкой щетине его не успевших отрасти волос. Она брила ему голову по понедельникам утром. Рутина, придававшая хоть какое-то подобие нормальности, позволяющая следить за ходом дней, а тем временем рак вгрызался ему в кости, заставляя его кричать от боли. Больше она не будет брить ему голову, не будет споласкивать бритву, оставляя в раковине водоворот мелких волосков, похожих на железные опилки.
Они с Майлсом подготовили тело согласно иллюстрированным наставлениям, лежащим в «Наборе милосердия» Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям, который принесли вместе с пайком, аптечкой первой помощи и фильтром для воды. Коул прикрепила к мешку для трупов белую идентификационную бирку, записала на ней имя Девона, номер карточки социального страхования, время, дату, место смерти и вероисповедание, если это требовалось для краткой церемонии похорон. В брошюре не описывалось, что будет дальше, но они видели кадры с новыми крематориями и контейнерами-рефрижераторами, доверху заполненными мешками с трупами. В первый раз это произвело шок. Но как еще поступить с миллиардом трупов? Это число по-прежнему казалось чем-то немыслимым. Невероятным. И это не считая смертей, вызванных «другими связанными причинами». Леденящая душу формулировка.
Коул добавила личные штрихи, в противовес равнодушной бюрократии, чтобы можно было проститься должным образом. Они вымыли Девону лицо и руки и накрыли его теплым свитером (идея Майлса: «чтобы папа не замерз»). Они сложили оригами вещей, которые могли понадобиться ему в загробной жизни, и обложили ими тело (ее идея), и устроили бдение при свечах, рассказывая самые любимые, самые смешные, самые глупые истории из его жизни, пока Майлс не застыл и не затих, и только тогда Коул осознала, что вся эта суета не зачеркнет горестную правду. Человек умер.
Сын протягивает ей книжку комиксов, словно подношение.
– А ты не хочешь почитать?
Она сжимает ему руку, своему сыну, живому и теплому, даже несмотря на темные мешки под глазами и скорбь, стервятником придавившую плечи.
– Давно ты уже сидишь здесь?
– Не знаю, – пожимает плечами Майлс. – Я не хотел, чтобы папе было одиноко.
– Ты уже дочитал до конца всю книгу?
– Кое-что я пропустил. Я хотел дойти до конца до того как…
– Да. – Она поднимается на ноги. – Нет ничего хуже истории без конца. Точно, полагаю, нам нужно поесть. Последняя трапеза перед тем, как мы уйдем отсюда. Скоро сюда должны приехать люди из ФАЧС.
Она не будет скучать по этому безликому неказистому дому в пригороде, предназначенному для тех, кто приезжал сюда ненадолго работать по контракту.
– Блинчики? – с надеждой спрашивает Майлс.
– Хотелось бы, тигренок. Калифорнийский паек, то же самое, что и вчера.
– И позавчера.