Земля матерей
Часть 53 из 72 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не беспокойся, – пожимает ему плечо мама. – Ничего подобного больше не повторится. – Но она не может этого знать. Никаких гарантий нет.
Вера сворачивает на узкую дорогу, словно ведущую на остров, по обеим сторонам вода, въезд перегорожен шлагбаумом. Небо темнеет, становится гнетущим, влажность увеличивается. Сейчас не помешали бы жабры. Майлс едва не высказывает это вслух маме, но затем вспоминает, что злится на нее.
– Что, если я его потеряла? – Целомудрие по-прежнему причитает из-за своего дурацкого телефона. – Что мне делать?
– Мирские блага, – назидательным тоном произносит Щедрость.
Шлагбаум поднимается, и автобус въезжает в убогий район, с бунгало среди тропических растений и покосившихся оград, но здесь уже стоят и другие автобусы, заклейменные логотипом Церкви из слезинки, окруженной лучами божественного света, и по улицам разгуливают другие сестры, оживляя все вокруг буйством красок своих «апологий». Гремит музыка, в парке разбит шатер, рядом столы и скамьи, и буфет, за которым сестры готовят и раскладывают еду. И здесь есть другие дети!
Ватаги девочек в футболках и юбках, скроенных из той же ткани, что и «апологии», но только с непокрытыми волосами, со смехом снуют между монашками. У Майлса в груди сжимается комок, напоминающий о том, как же он соскучился по общению со своими сверстниками.
Но он также разочарован увиденным. Академия в Атланте и вилла в Санта-Фе убедили его в том, что это Сердце должно быть грандиозным.
– Мы здесь останавливаемся?
– Недвижимость в Майами по-прежнему в цене, – объясняет Щедрость. Все стремятся сюда, вот почему мы нужны здесь. Больше душ – для этого требуется больше рук и больше голосов.
– Но и более красивые Сердца, правда?
– У нас есть Храм радости. Подожди, ты его еще увидишь.
Им выделяют домик для размещения. Майлс с мамой, Щедрость, Целомудрие и Вера, по соседству с группой женщин из Бостонского отделения. Все так рады видеть друг друга, маленькие кучки у столов для пикника и взрывы пения, но мама недовольно уходит прочь.
Майлс находит ее в заросшем густым кустарником уголке парка в самом конце острова, сидящую на скамейке под деревом. У нее в руках телефон.
– Это телефон Целомудрия? Она его повсюду ищет.
– Блин! Ты меня напугал! – Мама по-прежнему нечленораздельно мямлит. Она приспустила свою «речь», чтобы не натирать волдыри, у нее на губах плотный комок гноя. Тьфу!
– Ты не ответила на мой вопрос.
– Нам телефон нужен больше, чем ей.
– Мама, воровать – это грех.
– Наименьший из наших грехов. Подсаживайся ко мне. У меня свежие новости.
– Какие? – Он остается стоять, скрестив руки на груди.
– Билли дала о себе знать. Она жива.
– А она умирала? – невозмутимо уточняет Майлс. Однако сердце у него бешено колотится. Окровавленная рубашка. Молчание, недоговорки, уклончивые ответы – все это подобно волдырю у мамы на губах, готовому лопнуть. Она ему лгала.
– Я думала, что Билли нет в живых. Мне нужно было сказать тебе раньше. Выложить все начистоту. Я перепугалась до смерти, действовала не думая. Но с ней все в порядке, и мы уносим ноги отсюда.
– А что, если я не хочу никуда отсюда уезжать?
– Почему ты говоришь такие вещи?
– Мам, мы что, собираемся бегать вечно?
– Последний бросок, тигренок. Я понимаю, как это изнурительно. Но мы с Кел и Билли – у нас есть план. Извини, я понимаю, как это изнурительно для тебя.
Его это бесит. И пугает. Он ничего не говорит.
– Доверься мне, – продолжает мама. – В этот раз. Все, через что мы прошли, все, на что я тебя обрекла, все это было ради того, чтобы мы попали сюда. Мы так близки к цели, Майлс!
Удар ниже пояса – назвать его настоящим именем. Он подсаживается к матери. Чайки дерутся из-за корки пиццы, их пронзительные крики разрывают воздух.
– Я хочу, чтобы ты полностью верил мне. Ты сможешь?
Он кладет голову ей на плечо.
– Но только больше никакой лжи, мама.
– Я никогда тебе не врала.
– Тогда, значит, больше ни о чем не умалчивай.
– Хорошо.
– Итак, каков наш план?
– Мы уходим отсюда. Деталей я пока что не знаю.
Однако он чувствует, что она снова недоговаривает.
50. Коул: Страна детей
Недоверие. Чего раньше между ними никогда не было. Часть взросления, нормальная гравитация между подростками и их родителями, отделяющая их друг от друга. Коул всегда думала, что ей придется беспокоиться, как бы Майлс не убегал из дома, не пил и не пробовал наркотики. Она представить себе не могла, что он станет таким религиозным. Она не может ему сказать. Ему нет еще и тринадцати лет, он слишком маленький, чтобы играть в покер.
И еще есть вероятность того, крошечная-крошечная, что Майлс проговорится своей новой подруге Щедрости, мать ее за ногу. Это ради его же собственного блага. Любимая отговорка всех.
Значит, он снова мальчик? Осторожнее, крошка. Расслабишься – и тебя поймают.
Поэтому она не говорит Миле о двух следующих сообщениях, пришедших ей на почту.
От Кел:
Найди магазин грампластинок «Кровь и пот» в Маленьком Гаити. Спроси Даллас. Она посадит вас на корабль. Не беспокойся, за все уже заплачено. Поторопись! НЕ ПРОПУСТИ ДАТУ ОТПЛЫТИЯ! Берегите себя!
Мы вас любим,
Я, Сисонке и собаки
И затем от Билли:
Коули, не уплывайте без меня. Я уже в пути! Дождитесь меня! Ты обещала.
Целую, Б
Она бежала бы отсюда сию же секунду, но есть проблема со шлагбаумом на въезде, и сотней свидетелей. К тому же ей нужно напоследок еще раз наведаться в «Автобусный банк», невзирая на заверения Кел.
Терпение, крошка. Постарайся соответствовать своему имени.
Вечерние Покаяния – грандиозный спектакль; все восемьдесят семь присутствующих отделений отправляются в разные стороны, чтобы помочь массам обрести прощение. По дороге сюда Надежда вкратце рассказала о предстоящей массированной вылазке в город.
– Это будет великолепная возможность, – сказала она.
Точно. Смыться не оглядываясь.
Поэтому Коул полностью готова к двум часам дня, когда сестры не спеша возвращаются к автобусу, который, как ей хочется думать, она больше не увидит. Ее заначка, засунутая в лифчик, теперь составляет уже семьсот девяносто долларов, и она чувствует липкое похрустывание купюр. Ее «апология» уже насквозь промокла от пота.
Но Мила нетерпеливо приплясывает. Она действительно ждет этого. Тем больше причин ничего ей не говорить. Пока.
Мальчик поймет. Позже. Ты поступаешь совершенно правильно.
Обнадеживает то, что в Майами по-прежнему царит оживленная суета, даже несмотря на призрачные акры мемориала на месте сражения. Этот город – старое и новое божество. Кажется, все стараются соответствовать легендам, связанным с этим местом. Гангстеры и иммигранты, латиноамериканские щеголихи и белые пенсионерки, играющие в гольф, весенние каникулы и старые деньги, ар-деко и неон.
Они направляются в Кокосовую рощу, шикарную и очаровательную, как это предполагает название. Здания в стиле ар-деко с затейливыми карнизами и жилые комплексы из голубого стекла, в том числе одно, закрученное вокруг своей оси, словно косичка, возвышающаяся среди пальм.
И жизнь! Многонациональная, со всеми оттенками коричневого: девочка с двумя косичками на затылке катится на скейтборде прямо по дороге, увертываясь от ржавого грузовика. Стайка женщин в пышных платьях, с ухоженными ногтями класса бездельников, глазеют на витрины магазинов, вытянувшихся вдоль улицы, потому что, несмотря на контейнеры у грузовых причалов, заполненные гниющей одеждой в таких количествах, износить которые не смогут пятьдесят ближайших поколений людей, непомерно дорогие вещи по-прежнему в моде.
Из окон вырываются острые ароматы ямайских булочек с мясом, смешанные со зловонием пищевых отходов. В тренажерном зале, выходящем на улицу огромными окнами, женщина едва не сваливается с беговой дорожки, возбужденно указывая на автобус своей приятельнице. Религиозный цирк на колесах. Коул приветливо машет им рукой.
Мимо проезжает на велосипеде женщина в желтом летнем платье, в корзине на руле пудель в очках, и Коул хочет толкнуть Милу, привлекая ее внимание. Однако ее дочь уставилась невидящим взором в окно.
Сестры выходят из автобуса у небольшого торгового центра, однако время самое неподходящее. Трое девиц лет восемнадцати-девятнадцати, в джинсах с оторванными штанинами, белых жилетках и пестрых бусах, устанавливают ударную установку и портативную акустическую систему среди хозяек, выгуливающих собак, и работниц, обедающих на скамейках, в серых комбинезонах со светоотражающими полосками, с касками, болтающимися на руке подобно корзинкам. Женщина средних лет в пурпурном спортивном костюме кормит хлебными крошками голубей и одну бесстыжую крысу.
Вера сворачивает на узкую дорогу, словно ведущую на остров, по обеим сторонам вода, въезд перегорожен шлагбаумом. Небо темнеет, становится гнетущим, влажность увеличивается. Сейчас не помешали бы жабры. Майлс едва не высказывает это вслух маме, но затем вспоминает, что злится на нее.
– Что, если я его потеряла? – Целомудрие по-прежнему причитает из-за своего дурацкого телефона. – Что мне делать?
– Мирские блага, – назидательным тоном произносит Щедрость.
Шлагбаум поднимается, и автобус въезжает в убогий район, с бунгало среди тропических растений и покосившихся оград, но здесь уже стоят и другие автобусы, заклейменные логотипом Церкви из слезинки, окруженной лучами божественного света, и по улицам разгуливают другие сестры, оживляя все вокруг буйством красок своих «апологий». Гремит музыка, в парке разбит шатер, рядом столы и скамьи, и буфет, за которым сестры готовят и раскладывают еду. И здесь есть другие дети!
Ватаги девочек в футболках и юбках, скроенных из той же ткани, что и «апологии», но только с непокрытыми волосами, со смехом снуют между монашками. У Майлса в груди сжимается комок, напоминающий о том, как же он соскучился по общению со своими сверстниками.
Но он также разочарован увиденным. Академия в Атланте и вилла в Санта-Фе убедили его в том, что это Сердце должно быть грандиозным.
– Мы здесь останавливаемся?
– Недвижимость в Майами по-прежнему в цене, – объясняет Щедрость. Все стремятся сюда, вот почему мы нужны здесь. Больше душ – для этого требуется больше рук и больше голосов.
– Но и более красивые Сердца, правда?
– У нас есть Храм радости. Подожди, ты его еще увидишь.
Им выделяют домик для размещения. Майлс с мамой, Щедрость, Целомудрие и Вера, по соседству с группой женщин из Бостонского отделения. Все так рады видеть друг друга, маленькие кучки у столов для пикника и взрывы пения, но мама недовольно уходит прочь.
Майлс находит ее в заросшем густым кустарником уголке парка в самом конце острова, сидящую на скамейке под деревом. У нее в руках телефон.
– Это телефон Целомудрия? Она его повсюду ищет.
– Блин! Ты меня напугал! – Мама по-прежнему нечленораздельно мямлит. Она приспустила свою «речь», чтобы не натирать волдыри, у нее на губах плотный комок гноя. Тьфу!
– Ты не ответила на мой вопрос.
– Нам телефон нужен больше, чем ей.
– Мама, воровать – это грех.
– Наименьший из наших грехов. Подсаживайся ко мне. У меня свежие новости.
– Какие? – Он остается стоять, скрестив руки на груди.
– Билли дала о себе знать. Она жива.
– А она умирала? – невозмутимо уточняет Майлс. Однако сердце у него бешено колотится. Окровавленная рубашка. Молчание, недоговорки, уклончивые ответы – все это подобно волдырю у мамы на губах, готовому лопнуть. Она ему лгала.
– Я думала, что Билли нет в живых. Мне нужно было сказать тебе раньше. Выложить все начистоту. Я перепугалась до смерти, действовала не думая. Но с ней все в порядке, и мы уносим ноги отсюда.
– А что, если я не хочу никуда отсюда уезжать?
– Почему ты говоришь такие вещи?
– Мам, мы что, собираемся бегать вечно?
– Последний бросок, тигренок. Я понимаю, как это изнурительно. Но мы с Кел и Билли – у нас есть план. Извини, я понимаю, как это изнурительно для тебя.
Его это бесит. И пугает. Он ничего не говорит.
– Доверься мне, – продолжает мама. – В этот раз. Все, через что мы прошли, все, на что я тебя обрекла, все это было ради того, чтобы мы попали сюда. Мы так близки к цели, Майлс!
Удар ниже пояса – назвать его настоящим именем. Он подсаживается к матери. Чайки дерутся из-за корки пиццы, их пронзительные крики разрывают воздух.
– Я хочу, чтобы ты полностью верил мне. Ты сможешь?
Он кладет голову ей на плечо.
– Но только больше никакой лжи, мама.
– Я никогда тебе не врала.
– Тогда, значит, больше ни о чем не умалчивай.
– Хорошо.
– Итак, каков наш план?
– Мы уходим отсюда. Деталей я пока что не знаю.
Однако он чувствует, что она снова недоговаривает.
50. Коул: Страна детей
Недоверие. Чего раньше между ними никогда не было. Часть взросления, нормальная гравитация между подростками и их родителями, отделяющая их друг от друга. Коул всегда думала, что ей придется беспокоиться, как бы Майлс не убегал из дома, не пил и не пробовал наркотики. Она представить себе не могла, что он станет таким религиозным. Она не может ему сказать. Ему нет еще и тринадцати лет, он слишком маленький, чтобы играть в покер.
И еще есть вероятность того, крошечная-крошечная, что Майлс проговорится своей новой подруге Щедрости, мать ее за ногу. Это ради его же собственного блага. Любимая отговорка всех.
Значит, он снова мальчик? Осторожнее, крошка. Расслабишься – и тебя поймают.
Поэтому она не говорит Миле о двух следующих сообщениях, пришедших ей на почту.
От Кел:
Найди магазин грампластинок «Кровь и пот» в Маленьком Гаити. Спроси Даллас. Она посадит вас на корабль. Не беспокойся, за все уже заплачено. Поторопись! НЕ ПРОПУСТИ ДАТУ ОТПЛЫТИЯ! Берегите себя!
Мы вас любим,
Я, Сисонке и собаки
И затем от Билли:
Коули, не уплывайте без меня. Я уже в пути! Дождитесь меня! Ты обещала.
Целую, Б
Она бежала бы отсюда сию же секунду, но есть проблема со шлагбаумом на въезде, и сотней свидетелей. К тому же ей нужно напоследок еще раз наведаться в «Автобусный банк», невзирая на заверения Кел.
Терпение, крошка. Постарайся соответствовать своему имени.
Вечерние Покаяния – грандиозный спектакль; все восемьдесят семь присутствующих отделений отправляются в разные стороны, чтобы помочь массам обрести прощение. По дороге сюда Надежда вкратце рассказала о предстоящей массированной вылазке в город.
– Это будет великолепная возможность, – сказала она.
Точно. Смыться не оглядываясь.
Поэтому Коул полностью готова к двум часам дня, когда сестры не спеша возвращаются к автобусу, который, как ей хочется думать, она больше не увидит. Ее заначка, засунутая в лифчик, теперь составляет уже семьсот девяносто долларов, и она чувствует липкое похрустывание купюр. Ее «апология» уже насквозь промокла от пота.
Но Мила нетерпеливо приплясывает. Она действительно ждет этого. Тем больше причин ничего ей не говорить. Пока.
Мальчик поймет. Позже. Ты поступаешь совершенно правильно.
Обнадеживает то, что в Майами по-прежнему царит оживленная суета, даже несмотря на призрачные акры мемориала на месте сражения. Этот город – старое и новое божество. Кажется, все стараются соответствовать легендам, связанным с этим местом. Гангстеры и иммигранты, латиноамериканские щеголихи и белые пенсионерки, играющие в гольф, весенние каникулы и старые деньги, ар-деко и неон.
Они направляются в Кокосовую рощу, шикарную и очаровательную, как это предполагает название. Здания в стиле ар-деко с затейливыми карнизами и жилые комплексы из голубого стекла, в том числе одно, закрученное вокруг своей оси, словно косичка, возвышающаяся среди пальм.
И жизнь! Многонациональная, со всеми оттенками коричневого: девочка с двумя косичками на затылке катится на скейтборде прямо по дороге, увертываясь от ржавого грузовика. Стайка женщин в пышных платьях, с ухоженными ногтями класса бездельников, глазеют на витрины магазинов, вытянувшихся вдоль улицы, потому что, несмотря на контейнеры у грузовых причалов, заполненные гниющей одеждой в таких количествах, износить которые не смогут пятьдесят ближайших поколений людей, непомерно дорогие вещи по-прежнему в моде.
Из окон вырываются острые ароматы ямайских булочек с мясом, смешанные со зловонием пищевых отходов. В тренажерном зале, выходящем на улицу огромными окнами, женщина едва не сваливается с беговой дорожки, возбужденно указывая на автобус своей приятельнице. Религиозный цирк на колесах. Коул приветливо машет им рукой.
Мимо проезжает на велосипеде женщина в желтом летнем платье, в корзине на руле пудель в очках, и Коул хочет толкнуть Милу, привлекая ее внимание. Однако ее дочь уставилась невидящим взором в окно.
Сестры выходят из автобуса у небольшого торгового центра, однако время самое неподходящее. Трое девиц лет восемнадцати-девятнадцати, в джинсах с оторванными штанинами, белых жилетках и пестрых бусах, устанавливают ударную установку и портативную акустическую систему среди хозяек, выгуливающих собак, и работниц, обедающих на скамейках, в серых комбинезонах со светоотражающими полосками, с касками, болтающимися на руке подобно корзинкам. Женщина средних лет в пурпурном спортивном костюме кормит хлебными крошками голубей и одну бесстыжую крысу.