Земля матерей
Часть 3 из 72 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Майлс осматривает машину спереди. Да, он приятно удивлен тем, что кроме фары все цело. Похоже, мама правильно все рассчитала – прочность кузова, момент импульса, нажала тормоз в нужный момент, чтобы не доехать прямиком до задней стены, словно Хитрый койот из мультфильма. Однако он ей в этом ни за что не признается.
Они протискиваются мимо смятых остатков ворот и через незапертую внутреннюю дверь попадают в дом. Это все равно как оказаться в качественной игре-стрелялке, и рука Майлса непроизвольно ищет ружье, точнее, если честно, клавиатуру, чтобы нажать «Х» и войти в меню, где можно будет узнать информацию о самых разных предметах, например лечебные свойства консервных банок, разбросанных по полу на кухне. В видеоигре обязательно были бы коробки с патронами, различное оружие, пакеты с лекарствами, может быть, даже волшебный ящик, и не один.
Конечно, в видеоигре запахов нет. Здесь же от разбитых банок, выплеснувших свое черное липкое содержимое на плитки пола среди перьев от случайно залетевшей сюда птицы, исходит приторное сладковатое зловоние. Мама хватает банки, проверяет сроки хранения, отбирает те, которые еще годные, вынимает из ящика кухонного стола ножи, консервный нож, штопор. Она открывает холодильник и тотчас же его закрывает.
– Так, здесь большой облом.
– Я схожу посмотрю, что к чему.
– Далеко не уходи.
В гостиной снова перья, в разбитом окне раздуваются занавески. Майлс пододвигает мягкое кожаное кресло, чтобы прижать занавеску к полу и защититься от сквозняка, завывающего по всему дому и громыхающего окнами. Он поднимает с пола фотографию в рамке, вытряхивает осколки стекла и всматривается в нее. На фотографии гордый дедуля сидит на корточках рядом с уловом, возле него пятилетний мальчик, также в болотных сапогах и широкополой шляпе, косится на рыбину с выражением «ох и ни фига себе, это еще что за хрень?» на лице.
– Добро пожаловать в вегетарианскую жизнь, – говорит Майлс мальчику на снимке. Но он не может определить, это настоящая фотография или просто эстамп, купленный вместе с рамкой.
Майлс открывает все шкафы, вытаскивает початую бутылку виски, потому что крепкий алкоголь можно использовать для промывания ран, если нет антисептика. В ванной засохший паучник в горшке ломается в его пальцах. Аптечка уже открыта, содержимое в полном беспорядке.
Потянувшись за сумкой для туалетных принадлежностей с видом Гавайев, он натыкается на вставные челюсти, бледно-розовые и блестящие, в пластмассовой коробке. Майлс вздрагивает и испуганно отдергивает руку. У него такое же чувство, как и от прикосновения Раковых пальцев. Он уже целую вечность не вспоминал про него. С тех самых пор, как он провел на военной базе карантин для мальчиков. Больше ему такого не хочется, огромное спасибо.
Майлс хватает лекарства, не потрудившись прочитать этикетки, и бросает их в сумку, потому что в игре нужно поступать именно так, пока полностью не загрузишься припасами. Спохватившись, он также берет рулон туалетной бумаги и наполовину выжатый тюбик зубной пасты.
Майлс застает маму, готовую войти в спальню, в которой царит полумрак, разрезанный лишь яркой полоской солнечного света между занавесками. Это вызывает у него острые воспоминания о папе, умирающем, о тяжелом спертом воздухе в его комнате. Об этом предпочитают не говорить.
– Сюда нам заходить необязательно, – твердо говорит мама.
Теперь Майлс видит на незаправленной кровати какую-то массу, похожую на поднимающееся в духовке тесто.
– Дружище, извини, но нам нужны наличные. Я постараюсь отнестись к тебе с должным уважением.
Шкафы уже открыты, опустошены. Мама раздраженно щелкает языком, опускается на четвереньки и заглядывает под кровать. Только глупые маленькие дети боятся того, что под кроватью, но тем не менее у Майлса в желудке все переворачивается. Мама вытаскивает плоскую коробку и откидывает крышку.
– Ха!
– Что это такое?
– Патефон. Заводной. Хочешь послушать музыку?
– Я хочу уйти отсюда. Можно мы уйдем? Прямо сейчас?
– Уйдем, – с напускным спокойствием говорит мама. – В пустыне сейчас жарко. Нам, как туарегам, придется тронуться в путь только с наступлением темноты.
– Нас ищут?
– Вполне возможно. Первое правило беглеца: делай то, что от тебя меньше всего ждут. Например, можно устроить танцы под Дюка Эллингтона[6] в «Орлином ручье».
– Это Дюк Эллингтон?
– О господи, надеюсь, нет.
Это что-то похуже. Когда мама подключает проигрыватель к портативным колонкам, аккумуляторы которых на последнем издыхании, и опускает иглу на пластинку, звучит не мелодичный джаз, а какая-то опера на немецком языке.
– Фу! – шутливо морщась, вскрикивает Майлс. – Мои уши! У меня лопнули барабанные перепонки!
– По крайней мере это не рэп. Давай потанцуем вместе.
Когда Майлс был совсем маленьким, он вальсировал, стоя у мамы на ступнях, но теперь его здоровенные ножищи подростка слишком велики для этого. Поэтому он нехотя изображает «веселых утят», но им это быстро надоедает, тогда он показывает маме флосс[7], в который уже раз, но она безнадежна.
– Ты похожа на пьяного осьминога.
– Все равно это лучше твоего рэпа, – отвечает мама. Они танцуют до тех пор, пока не начинают потеть, поскольку танцы означают, что можно ни о чем не думать. Мама бессильно плюхается на диван, острая как бритва энергия, подпитывавшая ее, иссякла.
– Так, кажется, мне нужно немного поспать.
– Хорошо, – говорит Майлс. – Я совершу обход. Посмотрю, что к чему.
– На самом деле в этом нет необходимости, – возражает мама, но это исходит от женщины, которая уже положила рядом с диваном клюшку для гольфа и большой кухонный нож.
– Мне так будет спокойнее.
Майлс берет другую клюшку для гольфа и идет по дому, открывая все шкафы, легонько постукивая клюшкой по всем важным предметам.
Возможно, когда-нибудь в этом коттеджном поселке будут устраивать экскурсии. И гид будет рассказывать, что это тот самый дом, в котором знаменитый преступник Майлс Кармайкл-Брэди, один из последних мальчиков на Земле, укрывался вместе со своей матерью в тот судьбоносный день после бегства из роскошного бункера для мужчин. Туристы будут с радостью делать фотографии, и, может быть, на коттедже появится памятная табличка.
Майлс трижды обходит весь дом, затем забирается с ногами в мягкое кресло, смотрит на спящую маму и незаметно для себя сам проваливается в сон, с клюшкой для гольфа на коленях.
– Просыпайся, дружок, – трясет его мама, и Майлсу кажется, будто он проспал целую вечность. За окном смеркается, темнеет.
– Не желаешь использовать клюшку по назначению?
Они выходят на крыльцо и один за другим отправляют шары для гольфа в сгущающиеся сумерки, до тех пор пока уже нельзя проследить за их полетом, лишь одно короткое мгновение, после чего шары оказываются поглощены темнотой.
– Точка исчезновения, – говорит мама и тотчас же поправляется, переходя в режим учителя рисования, как будто Майлс ничего не знает. – На самом деле не совсем то. Это относится к перспективе, точке на горизонте, в которой сходятся все линии.
– Пожалуй, нам нужно поменьше исчезновения и побольше перспективы, – говорит Майлс. Он по-прежнему не может собраться с духом, чтобы спросить.
– Уф, ты чересчур умный и страдаешь от этого. – Она протягивает руку, чтобы обхватить его макушку, и Майлс тычется головой ей в ладонь словно кошка.
3. Билли: Солнце – черная дыра
Бледный диск в неясной темноте. Нет. Не то. Это луна, светящая ей прямо в макушку. Подобно световому сверлу. В ночи воют механические волки.
Твою мать!
Твою мать, блин!
Ох.
Билли открывает глаза. Не бледный диск, не луна. Прожектор с размытым ореолом. Слишком яркий. Воют сирены. Не волки. Эй! Кто-нибудь может отключить эту хренотень? Ее губы шевелятся, однако слов она не слышит. Слишком много шума. Билли приподнимается, отрываясь от бетона. Не лучшее место для того, чтобы немного вздремнуть. Впрочем, ей не впервой отключаться. Но до беспамятства она не напивалась уже… когда это было в последний раз? В Барселоне с Рафаэлем и ребятами, они все нализались тогда в стельку, даже не помнили, как потом сходили на концерт. Что они тогда пили? Она не может думать из-за шума. Кто-нибудь заставит замолчать этих гребаных волков?
Сесть оказывается труднее, чем она предполагала. Вероятно, она до сих пор еще пьяна. Твою мать, как же раскалывается голова! Это еще хуже, чем похмелье. Что они пили, блин? Билли трогает затылок там, где болит. Влажно.
Влага и кусок оторванного скальпа.
Тошнота и мрак накатывают одновременно. Ее рвет на бетон, горячим кислым месивом. Как поется в одной популярной песне: «Мрак и блевотина».
Она не поддастся этим похожим на черные дыры солнцам, кружащимся у нее перед глазами. Нет, это уже какая-то другая песня. Слова уводят не туда.
И она сейчас встанет.
И больше не прикоснется к голове, где оглушительно вопят обнаженные нервные окончания.
Но она прикасается к голове. Не может удержаться.
Бетонный пол несется ей навстречу, присоединяясь к мраку. Эй, так нечестно! Все против одного. Билли падает на колени, обдирая их сквозь джинсы. Приподнимается. Готовится к броску. Стоя на четвереньках. Как собака.
– Потому что тебя сейчас отымеют по полной!
Вставай, глупая корова! Тупая стерва. Вставай! По затылку разливается теплая влага, пропитывающая рубашку. Останется грязное пятно. Сирены продолжают свой надоедливый вой.
Не Барселона. Это то место… где Коул. Как там оно называется? «Асфиксия». Подземный винный погреб миллиардеров. Она в автомастерской. Среди машин. На полу валяется монтировка в лужице темной крови. Похожей на образцы косметики на страницах журнала мод. Самый модный оттенок лака для ногтей этого сезона: алый цвет раны на голове. А где Коул? Куда-то пропала. Куда-то пропала вместе с Майлсом. Удрала на машине, которую приготовила она, Билли. Это она составила тщательный план. Это ее идея, ее ресурсы. Это она их нашла. Ей пришлось обращаться к правительству Соединенных Штатов с просьбой помочь ей найти сестру и племянника в рамках программы воссоединения, помогающей родственникам находить друг друга. И что теперь? Ее бросили умирать. Забыли как ненужную вещь.
Билли откидывается спиной к стене. Держаться прямо пока что не получается. Держаться на ногах трудно. Можно снова упасть. Она трогает подбородок. По шее стекает струйка свежей крови. Стискивает зубы. Ощупывает рану. Осторожно. Боль страшная. Грудь сжимает. Перед глазами все плывет. С губ срывается тихий стон. Ответ сиренам. Билли старается держать себя в руках. Пережидает тошноту, пережидает круговорот похожих на черные дыры солнц.
Новый стон. Звериная жалость к самой себе. Клочки волос. Под пальцами что-то острое. Билли подносит руку к лицу. На пальцах в лужице крови, пугающе алой, маленькие черные крошки. Щебень. Не осколки костей. Череп не проломлен. Всё не настолько плохо. Но и хорошего тоже мало.
Отлично. Встать. Двигаться. Сюда придут, чтобы узнать, в чем дело. Но сила земного притяжения работает против нее. Еще один враг. Билли бешено злится на Коул. Предательство, достойное сюжета классической трагедии. И сирены – это греческий хор, своим воем выражающий скорбь и ярость.
Она стоит. Шатается, но держится на ногах. Будь ты проклято, земное притяжение! Как долго она пробыла в отключке? Несколько минут. Судя по ощущениям, несколько минут. Она опирается о «Бентли». Ключа в замке зажигания нет. Все ключи заперты в главном здании. Одна из мер обеспечения «безопасности» обитателей комплекса. По этой же причине у всех машин здесь ручная коробка передач – еще один уровень безопасности, поскольку считается, что с рычагом переключения передач обитатели комплекса не справятся. Если честно, американцы, наверное, и правда не справятся. Но южноафриканцы справятся.
В слабом лунном свете просторное помещение без окон кажется крепостью. Неприступной. При малейшей угрозе тотчас же с грохотом опустятся массивные стальные ставни. Билли уже проходила это на тренировках, дважды с тех пор как попала сюда два с половиной месяца назад, хотя прежде она оставалась внутри. Крепкие, пуленепробиваемые, ударопрочные, герметичные. На случай террористической атаки, как это произошло в Сингапуре. Нет, в Малайзии. И, кажется, в Польше, да? Взорвать последних уцелевших мужчин. Система безопасности может сработать от самых разных причин, в том числе в случае проникновения постороннего через наружную ограду, но не только. Она не позволяет террористам проникнуть внутрь. Для того чтобы помешать кому-то выбраться отсюда, система подходит гораздо хуже.
Но машина. «Ладида». Нет, не так. Просто «Лада». И комплекс называется «Атараксия», а не «Асфиксия». «Ладу» забрала Коул, твою мать. После стольких ухищрений представить машину беззубой, ни на что не годной. Троянский конь в качестве машины для бегства. На Билли произвели впечатление двуличие ее сестры и ее новообретенные навыки механика. Пропавшая крышка карбюратора, отсоединенный топливный шланг. Если ты умеешь угонять машины, ключи тебе не нужны. Такое заметил бы каждый, если бы искал. Никто ничего не искал. Но теперь будут искать. Всё ради ничего.
Непременно должен быть какой-то другой выход отсюда. Она может просто идти. Выйти через пролом в ограждении, который должна была проделать Коул согласно своему плану. Согласно ее плану. Продуманному с дотошной тщательностью. Белый внедорожник ждет на стоянке перед торговым центром, чтобы можно было сменить машину подобно профессиональным налетчикам. Миссис Амато будет в ярости. Столько усилий. Столько трудов – а также времени и денег, – чтобы Билли попала сюда, устроила все, чтобы вызволить их отсюда. «Великое похищение мальчика – 2023». И все впустую, твою мать! Черт бы побрал тебя, Коул, и твою близорукую ханжескую глупость!
Сирены продолжают завывать, у нее звенит в ушах. И на дорожке появляется машина. Билли видит свет фар. Она щурится. Это не ее сестра. Если только Коул не угнала патрульную машину с заикающимися синими мигалками на крыше.
Билли нагибается, чтобы подобрать монтировку. Опустив ее, она ждет приближающуюся машину службы безопасности. Она стоит, прислонившись к стене. И это совершенно искренне. Она не знает, сможет ли снова подняться на ноги. Кровь струится по затылку, дальше по руке. Срывается вниз. Кап-кап-кап.
Машина останавливается рядом с ней. Долгие секунды – водитель ждет, принимая решение. «Поторопись же! – мысленно взывает к ней Билли. – Тут у нас женщина истекает кровью». Наконец женщина-водитель выходит из машины, оставив дверь открытой, свет в салоне горит, поэтому Билли видит, что она держит пистолет наготове, сжимает его в обеих руках, рот раскрыт, словно у вытащенной из воды рыбины. Это молодая девчонка. Билли знает их всех по именам, пекла им долбаные пирожки. В буквальном смысле. Работая на богатых идиотов, Билли усвоила одно: с помощью сахара и углеводов очень легко добиться расположения людей. А также выведать ценную информацию: например, когда происходит смена дежурств, маршруты и графики движения патрулей, – все это имеет решающее значение, когда планируешь бегство из рая. Эту она угощала сигаретами. Марси, Мейси, Микаэла или как-то в таком духе. Почему она никогда не могла запомнить имен?