Земля 2252. Инкорпорация
Часть 7 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ваши палатки – это наиболее оптимальная цель, поэтому вторая рота учебного батальона в полном составе выдвигается на стрельбище.
Стрельбище – это часть полкового полигона, что примерно в пяти километрах отсюда. Если не будет марш-броска, то есть бега с полной выкладкой, которую то ли по недоразумению, то ли с издевкой называют легкой боевой экипировкой, то пройдут пять километров за час. А если последует команда бежать, то будет непросто. Ливадова уже сейчас оценила всю «легкость» снаряжения и оружия.
– Полигон оборудован инженерными системами для укрытия личного состава от огня противника, – командир роты закончил с вводной частью и приказал начать марш.
Опасения Женьки не сбылись – бежать им не пришлось, отчего она чувствовала огромную благодарность командиру, и это пугало ее, без шуток: в армии только третью неделю, а уже готова плясать перед Мором на задних лапках только за то, что не заставил роту бежать!..
Евгения выругалась и далеко не все сдержала в себе. На нее покосились, но поблизости только такие же рядовые, как она, – стучать в роте не принято, да и про что стучать? Рядовая Ливадова ругается матом? Бред! Женька улыбнулась, представив, как глупо выглядел бы стукач, рассказывая про ее словечки. Но все равно хорошо, что сержант Горгуа находится в хвосте взводной колонны, а старший лейтенант – впереди и потому не услышали ничего лишнего.
До полигона и стрельбища добрались быстро, примерно за час. Поначалу обстановка была спокойна, ситуация не предвещала происшествий… но, как водится, пушистый зверек подкрался незаметно.
Глава 7
Командир отделения
Первым получил Бридж, он оказался сзади, и потому Андрей сразу вывел его из строя как потенциально самого опасного. Резкий удар локтем в грудь – негр захрипел, пуча глаза, а в следующий миг Ливадов перекинул его через себя. Снежок ухнул на спину и ударился головой о плитку пола. Дернулся и, захрипев, вдруг затих.
Хорек и четыре других латиноса уставились на Снежка, а потом, переглядываясь, затараторили на своем непонятном языке. Латиносы подарили ему несколько секунд перед неизбежной дракой. Андрей перевел дух, он не собирался убегать. Если сейчас убежишь, догонят в другой раз или удавят во сне. Но так хоть с тыла никто не зайдет – Ливадов попятился к дверному проходу, чтоб никто не кинулся ему за спину.
А Снежок по-прежнему не шевелился.
– Помер, что ли?.. – пробормотал Андрей, толкнув носком ботинка плечо боевого товарища, который ему совсем не товарищ. Бридж заманил в душевую, чтобы проучить за первые дни, когда, ни черта не понимая, не зная языка, Ливадов постоянно тупил, но получали обычно вместе: Андрей и его чернокожий напарник, который все так же бездыханно лежит на полу.
Проверить бы его пульс, только нельзя. Латиносы таращатся исподлобья и сжимают кулаки… А! Понеслась… Ближний упырь без предупреждения кинулся на Ливадова, выбросив вперед кулак, чтобы свернуть Русскому челюсть. Андрей сдвинулся в сторону, уходя от удара, и перехватил руку противника болевым приемом. Тот взвыл; Андрей выворачивал захваченную конечность, одновременно прикрываясь первым противником от остальных, а незадачливый латинос прыгал перед Ливадовым на цыпочках.
Андрей толкнул его от себя и перешагнул через неподвижное тело негра. Все как учили в разведке! Он не забыл уроки из прошлого, из своей настоящей жизни. Легко уделывает противников, которые в лучшем случае просто местная гопота. «Духи» в горах Дагестана были гораздо злее и опаснее, чем эти… уроды.
Хорек и трое других подошли ближе, почти вплотную, и Андрей резко дернул захваченной в болевой прием рукой, отчего пленник взвыл раненым зверем. Ливадов отпустил его, одновременно метнувшись к следующему латиносу. Тот не успел среагировать и получил удар в солнечное сплетение, выбивший из реальности на несколько секунд. Андрею хватило и мгновения, чтобы вмазать согнувшему упырю коленом в лицо и вывести его из драки окончательно.
Ливадов видел трех других и контролировал их… почти: долговязый тип хорошо приложил по уху, аж искры из глаз посыпались… но тут же получил по носу и сразу отскочил назад, к Хорьку и еще одному латиносу. Хорек отчаянно лаял на незнакомом языке и размахивал руками. За главного он, что ли? Ливадов зло посмотрел на Хорька. Глазки-то крысиные бегают… но ничего – Андрей и до него доберется!
– А ну разошлись!
В дверях появился разъяренный Дюбува. Старший дрилл-инструктор влетел в душевую и остановился перед неподвижным Снежком. Следом за ним вошли сержанты Мэд и Кларкс, и у обоих в руках электрошокеры. Зачем им это, когда они могут преподать хороший урок при помощи черного ремешка на запястье каждого рекрута?..
– Разошлись, тупые уроды! – заорал комендор-сержант Дюбува. – Кому сказал, разойдись!
Дюбува вскинул в сторону Андрея руку. Блеснула вспышка, и Ливадов погрузился в темноту и тишину… А когда очнулся… когда и где он очнулся?.. Заморгав, Андрей смотрел на серый потолок с квадратной гудящей лампой на нем.
Стены тоже серые, в тон потолку, и все остальное вокруг Андрея – в том же унылом цвете, включая бетонный прямоугольник, застеленный матрасом, на котором лежал Ливадов. Подушки нет, простыни или хоть какого-нибудь пледа или одеяла тоже нет. Только матрас метр на два, полностью укрывающий бетонный постамент.
– Это кровать у них тут такая?.. – морщась от головной боли, пробормотал Андрей и свесил с бетонного возвышения босые ноги.
Сквозь тонкую синтетику носков чувствовался холод. Бетон, на котором лежал матрас, и плитка пола – ледяные. Андрей пощупал тонкий матрас. Как холод-то не пропускает? Поежился; зябко здесь.
Он в карцере. Глухое помещение шагов на десять в длину и пять в ширину. Ближе к левому углу в противоположной стене угадывается дверной проем: его почти не видно, дверь очень плотно прилегает к откосам стены. Справа сортир в виде дырки в полу, рядом раковина, над которой торчит изогнутая книзу трубка для воды. Краника или кнопки, которые пустят воду, не видно. Наверное, она сама бежит, когда заносишь руки над раковиной.
Ботинки рядом, стоят у изголовья. Андрей всунул в них ноги, чтобы хоть чем-то занять себя. Тоска… Ничего не происходит. Ничего не слышно, кроме гудения лампы. Если застрял здесь надолго, это гудение сведет с ума. Он основательно выругался.
И голова раскалывается! Скорее всего, последствия выстрела, который вырубил его. Андрей провел рукой по ежику на голове – за две недели в учебном взводе волосы начали отрастать.
– Черт! – вырвалось у Ливадова.
Рука коснулась уха, на котором последнее время всегда была гарнитура для переговоров с капралом Райдел. Но гарнитуры нет! Андрей мрачно воззрился на собственную ладонь. Заточение в карцер может означать, что его имя вычеркнули из списка рабов-рекрутов и обучать языку более нет необходимости.
В учебном взводе у него появились планы на будущее. Не хочется думать, что все было зря, а мечта отыскать когда-нибудь Женьку так и останется призрачной надеждой…
– Хватит ныть! – сквозь зубы процедил Андрей.
Он злился, чтобы взбодриться. Злость обычно помогает, когда нужно растормошить себя, и сейчас тоже поможет, но мысли все равно возвращаются к одному и тому же. Андрей постоянно прокручивал в голове драку в душевой – и то, что ей предшествовало, и последнее, что он помнил. Вскинутый пистолет Дюбува и выстрел.
Чем его отключили? Зачем пичкать химией, когда есть чертов браслет на запястье? Ливадов с ненавистью посмотрел на черный пластиковый ремешок и в очередной раз подергал его с пустой надеждой, что тот порвется.
Не порвался… и нечего пальцы резать пластиком. Ливадов снова произнес несколько крепких словечек. Лучше бы сержанты отделали через этот ремешок – у дриллов всегда на руках металлические браслеты, что так похожи на часы из его времени. Браслеты сержантов синхронизированы с ремешками на запястьях рекрутов, и это весьма убедительное средство для поддержания дисциплины… Андрей вспомнил, как сожгли нервную систему рекруту, который додумался плюнуть в сторону офицера…
Однако ж его засадили в камеру со сводящим с ума гудением лампы. Два века минуло, а лампы все так же гудят! Андрей страдальчески скривился. Башка трещит, лампа гудит… Этот звук развалит ему черепушку, если раньше не сведет с ума.
Но все же… Почему он здесь? Неужели все-таки убил Снежка? Андрей помял тыльной стороной ладони правую щеку, провел рукой по глазу и растер лоб – чтобы мысли лучше шевелились. Убил он или не убил Бриджа? Кажется, убил, ведь иначе не сидел бы в одиночной камере!..
Ясное дело. Он здесь, пока не соберется трибунал. Ни в одной нормальной армии прошлого или будущего не потерпят трупов после разборок личного состава. Ливадова ждет суд, но офицеры – или кто будет заседать в трибунале – по первому свистку ради дела очередного тупого раба-рекрута не соберутся, и вот приходится ждать.
– Эх… – вздохнул Андрей.
Трибунал ему светит, это уж точно. Без трибунала просто отделали бы дрилл-инструкторы, а затем объявили рекруту, что отправляется в изолятор на такое-то количество дней – на том все и закончилось бы. Ну разве что со Снежком да Хорьком и его латиносами когда-нибудь снова сцепился бы, но не сейчас… Однако в него выстрелили спецсредством и засадили в одиночную камеру, чтобы ждал трибунала, а трибунал…
Андрей зарычал и вскочил на пол. Трибунал! Если Бридж помер, то что ждать от трибунала? Ливадов оглядывался, сжимая и разжимая кулаки; он искал взглядом, что бы такое разбить, разнести, сломать!.. Но нет ничего, что можно поднять и швырнуть в стену, только матрас… Матрасом даже не удавишься.
За дверью послышались звуки шагов – там должен быть коридор… Кто-то подошел к камере и стал возиться с замком. Андрей успокоился, злость оставила его. Вернулся на заменяющий кровать бетонный куб, накрытый матрасом, и уставился на дверь, которая открылась через две или три секунды.
Вошли два морпеха. Андрей не помнил этих физиономий с тяжелыми квадратными челюстями; впрочем, на базе корпуса морской пехоты постоянно находилось несколько тысяч вояк, и Ливадов не мог знать всех. Особенно из персонала изолятора, здание которого располагалось в дальнем углу базы. Конечно, дрилл-инструкторы частенько вспоминали про изолятор и заявляли, что визит туда, скорее всего, завершит карьеру тупого рекрута, а может, не только карьеру; и вот Андрей теперь здесь.
Сразу бросились в глаза белые портупеи с пристегнутой кобурой, из которых торчали рукоятки пистолетов. Да уж, все очень серьезно; еще и руку обожгло болью. Сигнал подчиняться и быть внимательным!
– Встать! – крикнул морпех с капральскими лычками на погонах, он вошел первым. Правая лапа капрала лежала на стальном напоминающем часы браслете. – Быстро! Лицом к стене у клозета!
Не церемонятся! Андрей не успел сообразить, что делает, но ноги сами подвели к стене, на которую указал капрал. Суки… Выдрессировали его!
– Кругом! – приказал тюремщик.
Ливадов крутанулся на каблуках, увидев на матрасе плоскую картонную коробку, которую раскрыл второй вошедший в камеру тюремщик: в звании рядового, по виду никогда не был в рабах. Рожа откормленная, холеная. Давненько он в корпусе морской пехоты – успел хорошо отъесться.
– Рекрут Ливадов! – гаркнул капрал.
Он обращался к арестанту по уставу. В изоляторе не существует прозвищ.
– Да, сэр! – Андрей вытянулся, словно был в строю.
– Тебе принесли обед! Через пятнадцать минут я и рядовой Ротс вернемся, чтобы забрать коробку. Ты должен есть! Если откажешься от еды, будешь подвергнут внутривенному питанию. Ты понял?
– Да, сэр! Рекрут Ливадов понял!
– Мы уходим! Ты досчитываешь до десяти и приступаешь к обеду!
Дверь щелкнула замком. Оставшись один, Андрей мысленно досчитал до десяти и только после этого уселся перед картонной коробкой. В ней все тоже было из картона, бумаги и фольги, даже ложка. Если ткнуть такой, то сразу сомнется без причинения вреда, но для обеда ее должно хватить. Ливадов вдруг почувствовал голод, а у него пятнадцать минут на все про все…
В картонной миске, заклеенной сверху фольгой, обнаружился суп: довольно вкусный, обычный суп из столовой, где кормили рекрутов. Еще горячий! На второе были подогретые спагетти с соусом и кусочками мяса – в другой миске. В третьей – зеленый горошек, а в бумажном стаканчике – бурда, которую почему-то называли кофе. В салфетки завернуты три кусочка хлеба.
Обед был сытный. Появилась мысль, что в изоляторе не так уж плохо. Можно посидеть тут пару-тройку дней, если только без трибунала да с подушкой и одеялом. Тогда и гудение лампы не замечалось бы… наверное…
– Встать! – Голос капрала вырвал Андрея из раздумий. – К стене!
Снова легкий ожог напомнил Ливадову о его положении, но он не собирался чудить и стоял у стены, пока рядовой забирал картон и бумагу с его матраса.
– Мы уходим! Ты досчитываешь до десяти!
– Разрешите обратиться, сэр!
Андрей сделал попытку выяснить свое ближайшее будущее. Сколько сидеть в изоляторе под гудящей лампой? Хотя бы это узнать!
– Не разрешаю.
Капрал, чье имя и фамилия остались неизвестны, и рядовой Ротс покинули камеру Андрея.
– …восемь, девять, десять, – досчитал он.
Вздохнув, Ливадов вернулся к бетонному кубу-лежаку. Свернул матрас с одного края, чтобы сделать подобие подушки, и завалился сверху. Сложил руки на груди, вжал голову в плечи – так не столь зябко – и бездумно уставился на потолок. Впрочем, с таким же успехом можно смотреть и на стены.
Время текло медленно, Андрей не заметил, как задремал.
Проснулся.
– Сколько я продрых? – спросил Ливадов пустоту и ничего не услышал в ответ. Он не знал, день сейчас или ночь. Который час? Единственным способом отсчета времени будут визиты тюремщиков с новой порцией кормежки.
Андрей встал, походил взад-вперед. Снова лег, поднялся. Побродил по камере. Сел, лег, заснул и проснулся. С тоской посмотрел на потолок и гудящую лампу. Не выключается никогда. Чертова лампа сводит с ума! Скоро он снимет ботинок и попытается ее разбить. Плевать на наказание за поврежденное имущество корпуса морской пехоты – лишь бы вырубить лампу! Хоть на несколько часов… Андрей мечтал о сне в темноте и тишине.
– Твари, – вырвалось у него.
Ливадов оскалился, чтоб разразиться чередой ругательств – это немногое, что он мог сделать, – и замер, услышав за дверью звуки.
– Рекрут Ливадов! К стене! Глаза в пол!
Андрей подчинился, глупо сейчас ерепениться. Замерев у стены, покосился на дверь, прежде чем опустить взор к полу. Вошедшие тюремщики – другие. Двое вошли в камеру, сержант и капрал, с белыми портупеями, в кобуре у каждого пистолет. Кто-то еще остался снаружи.
Стрельбище – это часть полкового полигона, что примерно в пяти километрах отсюда. Если не будет марш-броска, то есть бега с полной выкладкой, которую то ли по недоразумению, то ли с издевкой называют легкой боевой экипировкой, то пройдут пять километров за час. А если последует команда бежать, то будет непросто. Ливадова уже сейчас оценила всю «легкость» снаряжения и оружия.
– Полигон оборудован инженерными системами для укрытия личного состава от огня противника, – командир роты закончил с вводной частью и приказал начать марш.
Опасения Женьки не сбылись – бежать им не пришлось, отчего она чувствовала огромную благодарность командиру, и это пугало ее, без шуток: в армии только третью неделю, а уже готова плясать перед Мором на задних лапках только за то, что не заставил роту бежать!..
Евгения выругалась и далеко не все сдержала в себе. На нее покосились, но поблизости только такие же рядовые, как она, – стучать в роте не принято, да и про что стучать? Рядовая Ливадова ругается матом? Бред! Женька улыбнулась, представив, как глупо выглядел бы стукач, рассказывая про ее словечки. Но все равно хорошо, что сержант Горгуа находится в хвосте взводной колонны, а старший лейтенант – впереди и потому не услышали ничего лишнего.
До полигона и стрельбища добрались быстро, примерно за час. Поначалу обстановка была спокойна, ситуация не предвещала происшествий… но, как водится, пушистый зверек подкрался незаметно.
Глава 7
Командир отделения
Первым получил Бридж, он оказался сзади, и потому Андрей сразу вывел его из строя как потенциально самого опасного. Резкий удар локтем в грудь – негр захрипел, пуча глаза, а в следующий миг Ливадов перекинул его через себя. Снежок ухнул на спину и ударился головой о плитку пола. Дернулся и, захрипев, вдруг затих.
Хорек и четыре других латиноса уставились на Снежка, а потом, переглядываясь, затараторили на своем непонятном языке. Латиносы подарили ему несколько секунд перед неизбежной дракой. Андрей перевел дух, он не собирался убегать. Если сейчас убежишь, догонят в другой раз или удавят во сне. Но так хоть с тыла никто не зайдет – Ливадов попятился к дверному проходу, чтоб никто не кинулся ему за спину.
А Снежок по-прежнему не шевелился.
– Помер, что ли?.. – пробормотал Андрей, толкнув носком ботинка плечо боевого товарища, который ему совсем не товарищ. Бридж заманил в душевую, чтобы проучить за первые дни, когда, ни черта не понимая, не зная языка, Ливадов постоянно тупил, но получали обычно вместе: Андрей и его чернокожий напарник, который все так же бездыханно лежит на полу.
Проверить бы его пульс, только нельзя. Латиносы таращатся исподлобья и сжимают кулаки… А! Понеслась… Ближний упырь без предупреждения кинулся на Ливадова, выбросив вперед кулак, чтобы свернуть Русскому челюсть. Андрей сдвинулся в сторону, уходя от удара, и перехватил руку противника болевым приемом. Тот взвыл; Андрей выворачивал захваченную конечность, одновременно прикрываясь первым противником от остальных, а незадачливый латинос прыгал перед Ливадовым на цыпочках.
Андрей толкнул его от себя и перешагнул через неподвижное тело негра. Все как учили в разведке! Он не забыл уроки из прошлого, из своей настоящей жизни. Легко уделывает противников, которые в лучшем случае просто местная гопота. «Духи» в горах Дагестана были гораздо злее и опаснее, чем эти… уроды.
Хорек и трое других подошли ближе, почти вплотную, и Андрей резко дернул захваченной в болевой прием рукой, отчего пленник взвыл раненым зверем. Ливадов отпустил его, одновременно метнувшись к следующему латиносу. Тот не успел среагировать и получил удар в солнечное сплетение, выбивший из реальности на несколько секунд. Андрею хватило и мгновения, чтобы вмазать согнувшему упырю коленом в лицо и вывести его из драки окончательно.
Ливадов видел трех других и контролировал их… почти: долговязый тип хорошо приложил по уху, аж искры из глаз посыпались… но тут же получил по носу и сразу отскочил назад, к Хорьку и еще одному латиносу. Хорек отчаянно лаял на незнакомом языке и размахивал руками. За главного он, что ли? Ливадов зло посмотрел на Хорька. Глазки-то крысиные бегают… но ничего – Андрей и до него доберется!
– А ну разошлись!
В дверях появился разъяренный Дюбува. Старший дрилл-инструктор влетел в душевую и остановился перед неподвижным Снежком. Следом за ним вошли сержанты Мэд и Кларкс, и у обоих в руках электрошокеры. Зачем им это, когда они могут преподать хороший урок при помощи черного ремешка на запястье каждого рекрута?..
– Разошлись, тупые уроды! – заорал комендор-сержант Дюбува. – Кому сказал, разойдись!
Дюбува вскинул в сторону Андрея руку. Блеснула вспышка, и Ливадов погрузился в темноту и тишину… А когда очнулся… когда и где он очнулся?.. Заморгав, Андрей смотрел на серый потолок с квадратной гудящей лампой на нем.
Стены тоже серые, в тон потолку, и все остальное вокруг Андрея – в том же унылом цвете, включая бетонный прямоугольник, застеленный матрасом, на котором лежал Ливадов. Подушки нет, простыни или хоть какого-нибудь пледа или одеяла тоже нет. Только матрас метр на два, полностью укрывающий бетонный постамент.
– Это кровать у них тут такая?.. – морщась от головной боли, пробормотал Андрей и свесил с бетонного возвышения босые ноги.
Сквозь тонкую синтетику носков чувствовался холод. Бетон, на котором лежал матрас, и плитка пола – ледяные. Андрей пощупал тонкий матрас. Как холод-то не пропускает? Поежился; зябко здесь.
Он в карцере. Глухое помещение шагов на десять в длину и пять в ширину. Ближе к левому углу в противоположной стене угадывается дверной проем: его почти не видно, дверь очень плотно прилегает к откосам стены. Справа сортир в виде дырки в полу, рядом раковина, над которой торчит изогнутая книзу трубка для воды. Краника или кнопки, которые пустят воду, не видно. Наверное, она сама бежит, когда заносишь руки над раковиной.
Ботинки рядом, стоят у изголовья. Андрей всунул в них ноги, чтобы хоть чем-то занять себя. Тоска… Ничего не происходит. Ничего не слышно, кроме гудения лампы. Если застрял здесь надолго, это гудение сведет с ума. Он основательно выругался.
И голова раскалывается! Скорее всего, последствия выстрела, который вырубил его. Андрей провел рукой по ежику на голове – за две недели в учебном взводе волосы начали отрастать.
– Черт! – вырвалось у Ливадова.
Рука коснулась уха, на котором последнее время всегда была гарнитура для переговоров с капралом Райдел. Но гарнитуры нет! Андрей мрачно воззрился на собственную ладонь. Заточение в карцер может означать, что его имя вычеркнули из списка рабов-рекрутов и обучать языку более нет необходимости.
В учебном взводе у него появились планы на будущее. Не хочется думать, что все было зря, а мечта отыскать когда-нибудь Женьку так и останется призрачной надеждой…
– Хватит ныть! – сквозь зубы процедил Андрей.
Он злился, чтобы взбодриться. Злость обычно помогает, когда нужно растормошить себя, и сейчас тоже поможет, но мысли все равно возвращаются к одному и тому же. Андрей постоянно прокручивал в голове драку в душевой – и то, что ей предшествовало, и последнее, что он помнил. Вскинутый пистолет Дюбува и выстрел.
Чем его отключили? Зачем пичкать химией, когда есть чертов браслет на запястье? Ливадов с ненавистью посмотрел на черный пластиковый ремешок и в очередной раз подергал его с пустой надеждой, что тот порвется.
Не порвался… и нечего пальцы резать пластиком. Ливадов снова произнес несколько крепких словечек. Лучше бы сержанты отделали через этот ремешок – у дриллов всегда на руках металлические браслеты, что так похожи на часы из его времени. Браслеты сержантов синхронизированы с ремешками на запястьях рекрутов, и это весьма убедительное средство для поддержания дисциплины… Андрей вспомнил, как сожгли нервную систему рекруту, который додумался плюнуть в сторону офицера…
Однако ж его засадили в камеру со сводящим с ума гудением лампы. Два века минуло, а лампы все так же гудят! Андрей страдальчески скривился. Башка трещит, лампа гудит… Этот звук развалит ему черепушку, если раньше не сведет с ума.
Но все же… Почему он здесь? Неужели все-таки убил Снежка? Андрей помял тыльной стороной ладони правую щеку, провел рукой по глазу и растер лоб – чтобы мысли лучше шевелились. Убил он или не убил Бриджа? Кажется, убил, ведь иначе не сидел бы в одиночной камере!..
Ясное дело. Он здесь, пока не соберется трибунал. Ни в одной нормальной армии прошлого или будущего не потерпят трупов после разборок личного состава. Ливадова ждет суд, но офицеры – или кто будет заседать в трибунале – по первому свистку ради дела очередного тупого раба-рекрута не соберутся, и вот приходится ждать.
– Эх… – вздохнул Андрей.
Трибунал ему светит, это уж точно. Без трибунала просто отделали бы дрилл-инструкторы, а затем объявили рекруту, что отправляется в изолятор на такое-то количество дней – на том все и закончилось бы. Ну разве что со Снежком да Хорьком и его латиносами когда-нибудь снова сцепился бы, но не сейчас… Однако в него выстрелили спецсредством и засадили в одиночную камеру, чтобы ждал трибунала, а трибунал…
Андрей зарычал и вскочил на пол. Трибунал! Если Бридж помер, то что ждать от трибунала? Ливадов оглядывался, сжимая и разжимая кулаки; он искал взглядом, что бы такое разбить, разнести, сломать!.. Но нет ничего, что можно поднять и швырнуть в стену, только матрас… Матрасом даже не удавишься.
За дверью послышались звуки шагов – там должен быть коридор… Кто-то подошел к камере и стал возиться с замком. Андрей успокоился, злость оставила его. Вернулся на заменяющий кровать бетонный куб, накрытый матрасом, и уставился на дверь, которая открылась через две или три секунды.
Вошли два морпеха. Андрей не помнил этих физиономий с тяжелыми квадратными челюстями; впрочем, на базе корпуса морской пехоты постоянно находилось несколько тысяч вояк, и Ливадов не мог знать всех. Особенно из персонала изолятора, здание которого располагалось в дальнем углу базы. Конечно, дрилл-инструкторы частенько вспоминали про изолятор и заявляли, что визит туда, скорее всего, завершит карьеру тупого рекрута, а может, не только карьеру; и вот Андрей теперь здесь.
Сразу бросились в глаза белые портупеи с пристегнутой кобурой, из которых торчали рукоятки пистолетов. Да уж, все очень серьезно; еще и руку обожгло болью. Сигнал подчиняться и быть внимательным!
– Встать! – крикнул морпех с капральскими лычками на погонах, он вошел первым. Правая лапа капрала лежала на стальном напоминающем часы браслете. – Быстро! Лицом к стене у клозета!
Не церемонятся! Андрей не успел сообразить, что делает, но ноги сами подвели к стене, на которую указал капрал. Суки… Выдрессировали его!
– Кругом! – приказал тюремщик.
Ливадов крутанулся на каблуках, увидев на матрасе плоскую картонную коробку, которую раскрыл второй вошедший в камеру тюремщик: в звании рядового, по виду никогда не был в рабах. Рожа откормленная, холеная. Давненько он в корпусе морской пехоты – успел хорошо отъесться.
– Рекрут Ливадов! – гаркнул капрал.
Он обращался к арестанту по уставу. В изоляторе не существует прозвищ.
– Да, сэр! – Андрей вытянулся, словно был в строю.
– Тебе принесли обед! Через пятнадцать минут я и рядовой Ротс вернемся, чтобы забрать коробку. Ты должен есть! Если откажешься от еды, будешь подвергнут внутривенному питанию. Ты понял?
– Да, сэр! Рекрут Ливадов понял!
– Мы уходим! Ты досчитываешь до десяти и приступаешь к обеду!
Дверь щелкнула замком. Оставшись один, Андрей мысленно досчитал до десяти и только после этого уселся перед картонной коробкой. В ней все тоже было из картона, бумаги и фольги, даже ложка. Если ткнуть такой, то сразу сомнется без причинения вреда, но для обеда ее должно хватить. Ливадов вдруг почувствовал голод, а у него пятнадцать минут на все про все…
В картонной миске, заклеенной сверху фольгой, обнаружился суп: довольно вкусный, обычный суп из столовой, где кормили рекрутов. Еще горячий! На второе были подогретые спагетти с соусом и кусочками мяса – в другой миске. В третьей – зеленый горошек, а в бумажном стаканчике – бурда, которую почему-то называли кофе. В салфетки завернуты три кусочка хлеба.
Обед был сытный. Появилась мысль, что в изоляторе не так уж плохо. Можно посидеть тут пару-тройку дней, если только без трибунала да с подушкой и одеялом. Тогда и гудение лампы не замечалось бы… наверное…
– Встать! – Голос капрала вырвал Андрея из раздумий. – К стене!
Снова легкий ожог напомнил Ливадову о его положении, но он не собирался чудить и стоял у стены, пока рядовой забирал картон и бумагу с его матраса.
– Мы уходим! Ты досчитываешь до десяти!
– Разрешите обратиться, сэр!
Андрей сделал попытку выяснить свое ближайшее будущее. Сколько сидеть в изоляторе под гудящей лампой? Хотя бы это узнать!
– Не разрешаю.
Капрал, чье имя и фамилия остались неизвестны, и рядовой Ротс покинули камеру Андрея.
– …восемь, девять, десять, – досчитал он.
Вздохнув, Ливадов вернулся к бетонному кубу-лежаку. Свернул матрас с одного края, чтобы сделать подобие подушки, и завалился сверху. Сложил руки на груди, вжал голову в плечи – так не столь зябко – и бездумно уставился на потолок. Впрочем, с таким же успехом можно смотреть и на стены.
Время текло медленно, Андрей не заметил, как задремал.
Проснулся.
– Сколько я продрых? – спросил Ливадов пустоту и ничего не услышал в ответ. Он не знал, день сейчас или ночь. Который час? Единственным способом отсчета времени будут визиты тюремщиков с новой порцией кормежки.
Андрей встал, походил взад-вперед. Снова лег, поднялся. Побродил по камере. Сел, лег, заснул и проснулся. С тоской посмотрел на потолок и гудящую лампу. Не выключается никогда. Чертова лампа сводит с ума! Скоро он снимет ботинок и попытается ее разбить. Плевать на наказание за поврежденное имущество корпуса морской пехоты – лишь бы вырубить лампу! Хоть на несколько часов… Андрей мечтал о сне в темноте и тишине.
– Твари, – вырвалось у него.
Ливадов оскалился, чтоб разразиться чередой ругательств – это немногое, что он мог сделать, – и замер, услышав за дверью звуки.
– Рекрут Ливадов! К стене! Глаза в пол!
Андрей подчинился, глупо сейчас ерепениться. Замерев у стены, покосился на дверь, прежде чем опустить взор к полу. Вошедшие тюремщики – другие. Двое вошли в камеру, сержант и капрал, с белыми портупеями, в кобуре у каждого пистолет. Кто-то еще остался снаружи.