Здесь мертвецы под сводом спят

Я проводила время с Доггером в оранжерее, пытаясь изобрести способ расспросить его о том, как они с отцом сидели в японском лагере для военнопленных, но сделать это как бы между прочим.

– Доггер, – спросила я, когда меня внезапно обуял приступ вдохновения, – ты что-нибудь знаешь о джиу-джитсу?

Он извлек растение из горшка и бережно чистил его корни садовым совком.

– Может быть, – наконец ответил он, – немного.

Я попыталась дышать через уши, чтобы не нарушить его хрупкий мыслительный процесс.

– Давным-давно, перед тем как я…

– Да?

– Будучи студентом, – продолжил Доггер, перебирая корни пальцами так, будто распутывает гордиев узел, – будучи студентом, я имел возможность познакомиться с школой джиу-джитсу Кано. В те дни она была популярна.

– Да? – Я не знала, что еще сказать.

– Меня очень интересовало искусство куатсу – та часть предмета, которая связана со смертельными ударами и, что намного более важно, с излечением и возвращением к жизни тех, кто пострадал от таких ударов.

Должно быть, мои глаза расширились.

– Возвращение к жизни?

– Именно, – подтвердил Доггер.

– Ты водишь меня за нос!

– Вовсе нет, – ответил Доггер, осторожно встряхивая растение, чтобы избавиться от остатков старой почвы. – Методы преподавателя Кано в те времена, насколько я помню, в некоторых случаях использовались службой скорой помощи – при утоплении.

– Утонувших людей оживляли? Мертвых?

– Полагаю, да, – сказал Доггер. – Конечно, я сам никогда с этим не сталкивался, но меня научили резкому удару, который возвращает человека к жизни.

– Покажи мне! – попросила я.

Доггер встал и повернулся ко мне спиной.

– Ткните меня пальцем в позвоночник.

Я одарила его неуверенным тычком.

– Выше, – сказал он. – Еще чуть-чуть выше. Вот здесь. Второй поясничный позвонок.

– Можно я попробую? – с жадностью попросила я. – Готовься!

– Нет, – возразил Доггер, поворачиваясь ко мне лицом. – Во-первых, я не мертвый, а во-вторых, смертельные удары наносят только в случаях чрезвычайной необходимости. На практике достаточно заявить о них.

– Бум! – сказала я, нанося сильный удар костяшками пальцев, но в самый последний-распоследний момент останавливаясь. – Считай, что он нанесен.

– Благодарю, – произнес Доггер. – Очень мило с вашей стороны.

– Фью! – воскликнула я. – Только представь: воскрешение мертвых ударом в спину. В Библии об этом ни слова, но, возможно, Иисус был не в курсе.

– Возможно, – улыбнулся Доггер.

– Это кажется безумием, не так ли? Совершеннейшим безумием, когда начинаешь об этом думать.

– Возможно, – повторил Доггер, – а может, и нет. Довольно широко известно, что в примитивных обществах, а может, в не меньшей степени и в нашем, целители часто являются невротиками или больными психозом.

– То есть?

– Они страдают от различных нервных расстройств и могут даже сойти с ума.

– Ты в это веришь?

В оранжерее было так тихо, что мне казалось, я слышу, как растут растения.

– Иногда мне приходится, мисс Флавия, – наконец произнес Доггер. – У меня нет выбора.



Эти два случая вдохновили меня на мысль попытаться оживить Харриет. Хотя сама эта мысль для кого-то может показаться отталкивающей, меня она все равно волновала. Даже приводила в приподнятое настроение!

Во-первых, я не боюсь трупов – вообще никаких. За прошлый год мне довелось увидеть с полдюжины мертвых людей, и надо признать, что все они показались мне, так или иначе, куда более занятными, чем их живые двойники.


Потом отец. Он будет безумно счастлив, если его любимая вернется к нему! За всю свою жизнь я не могу припомнить, чтобы отец улыбался – имею в виду, по-настоящему улыбался, демонстрируя зубы.

Если Харриет вернется домой живая, мы все будем счастливы, отец станет совершенно другим человеком. Он будет смеяться, шутить, обнимать нас, ерошить наши волосы, играть с нами и да, может, даже целовать нас.

Это будет все равно что земной рай: Шлараффенланд, как его изображает на своих картинах любимый Фели Питер Брейгель; страна молока и меда, где нет ограничений, унылых холодных комнат и упадка.

Букшоу опять будет как новенький, и все мы будем жить счастливо до конца дней своих.

Все, что мне нужно, – это проработать кое-какие химические детали.





10




Повернув ключ и войдя в лабораторию, я обнаружила, что Эсмеральда с презрительным видом восседает на ближайшей стойке для мензурок, а Ундина варит яйцо на бунзеновской горелке.

– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросила я. – Как ты посмела? Как ты сюда попала?

Эта комната становится такой же людной, как вокзал Паддингтон.

– По крышам, – жизнерадостно ответила она, – а потом внизу по маленькой лестнице. – Она показала, что имела в виду.

– Гадство! – Боюсь, я сказала это вслух. И взяла на заметку установить засов.

– Мне нужно с тобой поговорить, – заявила она, не успела я сказать что-нибудь похуже.

– Поговорить со мной? С чего бы вдруг?

– Ибу сказала, что я не должна ложиться спать, если я на кого-то зла.

– И что, какая разница? К тому же еще рано ложиться спать.

– Рано, – согласилась Ундина. – Но Ибу отправила меня вздремнуть, и это все равно что лечь спать, не так ли?

– Вероятно, – пробурчала я. – Но какое отношение это имеет ко мне?

– Ты меня раздражаешь. – Она надула губы и подбоченилась. – Мне надо кое-что выяснить, и, наверное, я не смогу уснуть, пока мы не поговорим по душам.

– Поговорим по душам?

– Проведем совет. Военный совет.

– И что, – поинтересовалась я, сочась сарказмом, – я сделала, дабы заслужить твое неудовольствие?

– Ты обращаешься со мной как с ребенком.

– Ты и есть ребенок.

– Разумеется, но вряд ли это может быть поводом, чтобы вести себя со мной таким образом, понимаешь, что я имею в виду?

– Думаю, да, – допустила я.

Даффи так понравится говорить с этим любопытным придирчивым созданием!

– Что же именно я сделала? – я почти боялась спрашивать.

– Ты меня недооцениваешь, – объяснила она.

Я чуть не поперхнулась.

– Недооцениваю тебя?

– Да, ты ни во что меня не ставишь.

– Прошу прощения? – Я рассмеялась. – Ты хоть знаешь, что это означает?

– Ни во что меня не ставишь. Это значит, ты мне не веришь. Ты не поверила насчет морского крокодила и опять не поверила, когда я сказала тебе, что мы с Ибу были этим утром на вокзале.

– Нет!