Затми меня, если сможешь

— Ты больная сука, — сквозь стиснутые зубы выплевываю я, прожигая ее взглядом, полным жгучей ненависти.

— Пожалуйста, прошу вас, помогите! — тоненьким голоском восклицает Диана, пока я недоуменно пялюсь в ее сторону. — Я прошу не за себя… Не убивайте нас, я беременна! — женщина разрождается гулким смехом, продолжая наблюдать за моим перекошенным выражением лица. — Нет, Эбби, они убьют тебя! Ты их совсем не знаешь!.. — ее голос преднамеренно снижается до громкого баса, изображая мужчину. — Я так больше не могу, Чарли!

Подавляя рвотный рефлекс от ее кривляний, до меня, наконец, доходит, кого именно она изображает. Женщина практически слово в слово повторяет слова азиатской парочки, которых мы встретили в торговом центре.

Они по сей день продолжают жить в мирном поселке Тонли.

— Видишь? Твой дорогой Аарон не такой уж и благородный рыцарь, как казалось ранее, — она продолжает в открытую наслаждаться моим провалом. — Приютил на своем горбу молодую парочку с ребенком, который вот-вот родится… А на самом деле планировал каждый шаг группы. Планировал свое поведение, контролировал остальных выживших, планировал даже то, что сказать тебе в тот или иной момент…

Что будет дальше?! Моя мама, которая окажется человеком, работающим на корпорацию, или объявится мой проклятый отец, который за банку с фасолью продаст все данные обо мне?..

О чем еще я не подозревала?

— Да как ты…

— Видишь ли, нам принципиально важно, чтобы первая особь росла в обыкновенных нестерильных условиях вне стен лаборатории, — продолжает Уокер привычным надменно-деловитым голосом, прочищая горло. — Безусловно, нам важен первый образец, но также нам не менее важно знать и то, как он будет социализироваться с другими членами общества, будет ли выделяться среди толпы, проявлять лидерские качества и так далее и тому подобное…

— Как вы собираетесь контролировать это, черт возьми?! — огрызаюсь я, нервно подаваясь вперед. — Хочешь сказать, вы следите за каждой группой выживших?

— У нас везде есть свои источники информации, — высокомерно уверяет Диана, облокачиваясь об стол с мониторами. — У тебя до сих пор есть сомнения в этом?

— С ним все ясно, — я коротко киваю в сторону Аарона, который продолжает молчаливо стоять чуть поодаль от меня, упорно пряча взгляд в стороне. — А что на счет Ханны? Она была вашим источником информации?

— С ней было легко договориться. Бедняжка всего лишь хотела комфортабельной жизни и прекрасно осознавала, что получить ее может только через нас, — спокойным тоном сообщает Уокер. — Но, к сожалению, она уже поплатилась за излишнюю болтливость. Еще пару недель назад.

Известие о смерти Ханны встает поперек горла. Я нервно сглатываю болезненный ком и постепенно, секунда за секундой осознаю, что та девчонка, которую я, мягко говоря, недолюбливала — мертва.

— О, боже, что это? — нарочито обеспокоенно спрашивает Уокер. — На тебе лица нет. Детка, с тобой все нормально? Ты же ее так ненавидела…

— Заткнись! — с раздражением кричу я ей в лицо, ощущая, как запястья с минуты на минуту разотрутся в кровь. — Я не буду твоим экспериментом!

Я не знаю, сколько еще продлятся эти эмоциональные американские горки. Я не знаю, когда перестану ощущать это саднящее чувство обиды от предательства самого близкого человека. Я не знаю, сколько еще должно пройти времени, чтобы я, наконец, задышала полной грудью, не боясь оступиться и полететь в пропасть.

— А ты не задумывалась, откуда у вашей группы столько оружия? — ненароком спрашивает Диана с нотками интриги. — Никогда не задумывалась о том, где ваши парни так часто находили автомобили, пригодные для эксплуатации? А каким образом там всегда находилось достаточно топлива? Удивительно, правда? Не находишь?..

Нет, нет, нет.

Я не хочу в это верить. Я не хочу в этом разбираться. Все, что я сейчас хочу — исчезнуть из этого помещения, превратиться в пыль и больше никогда, никогда, никогда не знать правду.

Никогда.

— А Джеймс и Роберт? — вновь раздается в ушах ее надменный голос. — Они были вооружены до зубов, но при этом всегда случайным образом находили оружие самостоятельно, без участия остальных ребят, интересно, правда? — ее губ касается кроткая усмешка. — Знаешь, мне всегда казалось, что из всей вашей группки выживших самыми наивными были ты и Сэмми… ну, еще пара-тройка детишек с их вечной наседкой Грейс. Детка, все выжившие в Лондоне контролируются нами, и рано или поздно, они все окажутся на этом этаже. Когда нам будет выгодно, мы сотрем с лица земли и Тонли, это лишь вопрос времени.

— Не смей трогать Сэма! Не смей приближаться к Тонли! — яростно восклицаю я. — Я не верю ни единому твоему слову! Ты просто надменная сука, которая даже и представления не имеет о той жизни, которая разворачивается за стенами этой чертовой корпорации! Ты не знаешь, какого это, выживать изо дня в день… Ты настолько трусиха, что до последнего будешь находиться в этих белых стенах, потому что знаешь, что как только выйдешь на улицу — тебя сожрут первой!

— О, моя дорогая, ты еще многого не знаешь. Но ничего, скоро мы это исправим, и ты все увидишь собственными глазами, — усмехается Уокер. — Допустим моему слову ты можешь не верить, но прямо сейчас перед тобой стоит сам мистер Морган, который окучивал тебя весь последний год, — она с гордостью взмахивает рукой в сторону Аарона, который продолжает молчаливо стоять в нескольких шагах от меня, сохраняя прежнее беспристрастное выражение лица. — У него было весьма ответственное задание и, стоит признать, выполнил он его на все сто.

Парень одаривает Диану короткой механической улыбкой, и в этот момент его бледно-серые глаза находят мои. У меня перехватывает дыхание и, словно загипнотизированная, я не смею отвести от него взгляд.

Нет, Ева. Этот человек предал тебя. Он больше не смеет претендовать на тебя. Прекрати так жалко пялиться на него, прекрати, слышишь?!

— Советую не сопротивляться и делать все то, что тебе говорят, — слышу его хладный голос со знакомой хрипотцой, которая до сих пор продолжает кружить мне голову.

— Катись в ад, — процеживаю я сквозь зубы.

— Ты права, отец уже заждался меня.

Человек, который разбил мне сердце и напрочь растоптал его осколки, сейчас улыбается самой холодной сардонической улыбкой, добивая меня до последнего.

Я постоянно думаю о том, что мне стоит сохранять спокойствие.

Спокойствие, спокойствие, спокойствие.

Я практически уверяю себя в том, что все происходящее — нереально. Все находится лишь в моей голове. У меня все хорошо, у меня все будет хорошо. Прямо сейчас я очнусь в той стеклянной клетке, в которую меня посадили, и столкнусь с привычной немой тишиной.

Меня по-прежнему никто не замечает. Я все та же невидимка. Я ничего не знаю, я не желаю ничего знать. Я не хочу видеть то, что вижу прямо сейчас.

Но все события, которые только могли со мной произойти — произошли. Они навалились на меня, словно снег с крыши в самый разгар зимы. Они все давят и давят своим весом, и я уже по уши в снегу, беспомощно прижатая лицом к толстой корке льда.

Я бы хотела отключить все чувства и эмоции. Я бы хотела стать тем роботом, который успешно прошел санацию. Я отчаянно хочу вернуться в прошлое и не пойти на ту злополучную вылазку, которая обернулась мне возвратом в сознание. Но я не могу, не могу, не могу.

— Как ты мог так поступить со мной?! — обида вырывается из груди прежде, чем я успеваю сформулировать путающиеся мысли.

— Ничего личного, Ева. Я просто выполнял свою работу, — всего лишь говорит Аарон. Его спокойный и умиротворенный тон действует на меня подобно эффекту кобры.


— Ты хуже своего отца, знаешь об этом?! — яростно кричу я, обливаясь горькими слезами.

— Я мог бы счесть это за комплимент, но из твоих уст это звучит как оскорбление, — произносит он с обольстительной острой улыбкой, которая разрезает меня на части.

— Заткнись! Как же я… как же я ненавижу тебя! — сквозь боль восклицаю я, но всем сердцем осознаю, что лгу.

Я пытаюсь обмануть окружающих и саму себя.

Я люблю его. Я до сих пор чертовски люблю его.

Я сумасшедшая, больная, потеряла рассудок. Но я не могу по одному щелчку пальцев отключить чувства. Не могу перестать думать о том, что между нами было. Не могу перестать думать о том, что он блефует. Я не могу, не могу, не могу поверить в то, что весь этот год он лишь играл со мной. Использовал как очередную игрушку в огромных кровавых лапах «Нью сентори».

У меня полноценная истерика со всеми вытекающими последствиями. Лицо искажается в неприятной гримасе, речь превращается в неразборчивый и бессвязный поток слов, а глаза намертво застилает прозрачная пелена боли. Не слышу никого вокруг, улавливая лишь передвигающиеся мутные фигуры, не разбирая какая принадлежит тому или иному человеку.

Этот день сломал меня.

Нет, сегодня не день правды. Сегодня — день моей смерти.

— Ей нужно время, — мой слух улавливает до боли знакомый мужской голос, который эхом отзывается в сознании. — Дай ей пару дней и все уладится.

— У нас нет времени! — командует женский голос, приближающийся ко мне с каждой безбожной секундой. — Кевин!

— В этот раз она может не пережить…

— Я сказала коли!





Глава 15




— Я всегда хотел собственную семью, — признался Аарон, лежа на кровати. Его руки с нежностью поглаживали мои распущенные волосы. — Ну, знаешь, такую, когда приходишь домой, а тебя встречает аппетитный аромат с кухни, парочка детишек, которые с порога бросаются к тебе навстречу с криками радости, и жена, которая выходит с кухни с полотенцем в руках и тянется за твоим поцелуем.

Я испустила короткий смешок.

— По-моему, ты слегка идеализировал семейную жизнь. Тем более с двумя детьми.

— А я и не отрицаю, — он беззаботно пожал плечами. — Наверное, потому что с самого детства видел, как отец откровенно насмехался над матерью, ни во что ее не ставил, как в открытую изменял ей, а после рождения Кэти вообще забыл о ее существовании. Кэти родилась, когда мне было около семнадцати, и я практически перенял на себя всю роль отца. Он появлялся лишь пару раз в неделю, оставлял какие-то деньги на содержание семьи и снова проваливал. Мама всегда говорила: мы должны сказать ему спасибо, что он вообще дает какие-либо деньги на семью. Но я и по сей день в корне не согласен с ней, — он провел рукой по лицу, испустив усталый выдох. — А самое интересное знаешь что? В прессе он самый идеальный отец и примерный семьянин. Всегда собирает маму и Кэти на какие-то семейные фотосессии, устраивая ярмарку лицемерия, чтобы поддерживать институт семьи в обществе… А мне хочется блевать каждый раз, когда я вижу эти снимки в новостях.

— Держу пари, твоего отца испортили большие деньги, — предположила я, одной рукой обняв его за плечи, ощутив приятное тепло его тела.

Аарон подавил вырывающийся смешок.

— Большие деньги не портят людей, они лишь показывают их истинное лицо. Знаешь, как говорят: хочешь узнать человека — дай ему в руки власть. Это выражение как никогда подходит моему отцу, и убеждаюсь я в этом из года в год.

— А если я не буду той женой, которую ты представляешь в своих идеальных фантазиях? — с вызовом произнесла я, мельком поглядывая в его сторону.

— Солнце, если бы ты не была таковой — я бы не обратил на тебя внимание среди сотен других студенток, которые откровенно домогались меня.

Я подавила желание закатить глаза.

— И кто на этот раз?

— Синди Джонс, — усмехнулся он. — Она так активно облизывала ручку, словно собиралась сделать самой себе гастроскопию желудка… или просто продемонстрировать глубокую глотку. Мне кажется, в тот момент она еще сама не разобралась, что больше всего меня впечатлит.

Я громко рассмеялась, прикрыв губы ладонью.

— Ты же понимаешь, что делают они это лишь потому, что не знают, что у тебя кто-то есть?

— Думаешь, если я продемонстрирую, что я не свободен, то домогания прекратятся? Я знаю людей, которых это заводит еще больше. Да и к тому же, не хочется обламывать некоторых девчонок…

— Ах, ты…

Я навалилась на него всем телом, руками опираясь об крепкую грудную клетку. На его устах плясала игривая ухмылка, а взгляд — любимый взгляд хищника — с наслаждением разглядывал мое полуобнаженное тело.

В груди что-то щелкает.

Я резко подрываюсь с места со слезами на глазах. С жадностью хватаю ртом воздух, пару раз моргаю, провожу руками по лицу, стирая слезы, и прихожу в себя.

Воспоминания — страшная штука. Они будут преследовать меня до конца жизни, ковыряться в свежих ранах и вытряхивать из тела весь оставшийся дух.