Затаившийся

– Когда мама вернется? – спрашивает Обри. Она выглядит озабоченной и явно понимает лишь, что ее мама куда-то ушла. Но не знает как. И почему.

– Скоро, – говорю я.

Она смотрит на меня снизу вверх.

– Я хочу ее подождать.

– Да, – говорю я, – я знаю. Но не выйдет. Тебе нужно поехать с бабушкой и дедушкой. А папа поможет найти маму, и потом мы вместе за тобой приедем. Хорошо?

Нелепый план, но Обри соглашается.

– Милая, – говорит Хелен, – все будет хорошо. Обещаю.

Не знаю, как она может пообещать что-то подобное, но я ей признателен. Я почти готов простить ей то, что она сказала снаружи. Она просто повторяла то, что сказал Фрэнк. Хотя милосерднее было бы не распространять его яд. Я смотрю, как Хелен берет мою дочь за руку, и гадаю, не путаю ли я отстраненность с добротой. Молчание с заботой. На самом деле нам не дано узнать, что думают другие. Мне хочется ладить с Хелен Флинн, но, возможно, она этого не заслуживает.

– Детское кресло в машине у Софи, – говорю я.

Я вижу, как Фрэнк размахивает руками, наверняка втолковывая детективам, какой я отброс общества и как Софи следовало бы найти себе кого-то получше.

– Кого угодно! – сказал бы он.

Детективы и мой тесть молчат, когда мы приближаемся. Какое удовольствие – оказаться на линии огня в худший день своей жизни. От Фрэнка Флинна другого и ожидать не стоило.





* * *


Уезжая, мой тесть демонстративно газует, будто бы его «Бьюик» – гоночная машина. Детективы отправляются обратно в участок, пообещав напоследок держать меня в курсе дела, и вот я остаюсь один. Обри здесь нет. Софи тоже. Я не знаю, что делать, поэтому просто сижу на бетонной дамбе, раз за разом прокручивая в голове сегодняшний день. Я вспоминаю ловушки на крабов, Софи, вспоминаю, как звал на помощь, полицейских, незнакомцев вокруг. Каждая мысль обвивается вокруг меня удавкой – тяжелой, печальной.

Хруст ракушек под ногами Терезы Дибли вырывает меня из моих размышлений. На ее лице отпечатались долгие годы разочарований и солнечного света.

– Мой внук нашел в лодке, – говорит она, протягивая мои очки.

– Слава богу, – говорю я, надевая их. Мир резко становится отчетливее: лица, мрачная атмосфера – все вокруг.

– Кларк – хороший мальчик, – говорит Тереза, указывая на раскачивающегося на канате подростка. Он долговяз, и его волосы на северо-западном солнце неизбежно выгорят почти что до белого.

– Я могу чем-нибудь вам помочь? – спрашивает она.

У нее добрые глаза. Она – единственная, кто был добр ко мне с тех пор, как Софи пропала.

Я качаю головой: «Нет. Я просто не знаю, что делать. Искать ее? Или остаться здесь на случай, если она вернется?».

Глупый вопрос. Она не вернется.

– Вы ели что-нибудь? – спрашивает она.

Я снова качаю головой: «Я не голоден».

– Понимаю. Но вам надо поесть. Мы собираемся приготовить бургеры на гриле. И, может, немного устриц.

Я благодарю ее:

– Думаю, мне просто стоит прилечь.

Она печально улыбается:

– Держитесь, Адам. Дайте знать, если передумаете. Хорошо?

– Договорились, – отвечаю я.





10

Кристен





Белую простыню покрывают красные пятна. Сначала я думаю, что забыла в постели открытую помаду. Черт. Но потом я приглядываюсь, и пятна вызывают во мне тревогу. Я дотрагиваюсь до них и зову мужа.

Коннор входит в спальню; на поясе у него повязано полотенце, хотя он уже довольно давно вышел из душа. Все это время он лежал на диване и тихо постанывал.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Он прижимает ладонь ко лбу.

– В голове как будто отбойным молотком тарахтят, – говорит он, снимая полотенце и доставая из белого лакированного комода одежду. – Но в целом да. В порядке.

Я рассматриваю его, а потом он вслед за мной переводит взгляд на красные пятна на простыне.

– У тебя идет кровь?

Он мотает головой:

– Да нет. Может, немного. Порезался на работе.

Я пересекаю комнату и рассматриваю порез у него на пальце.

– Многовато крови для такой царапины, – замечаю я.

– Что тут скажешь? – говорит Коннор, натягивая боксеры. – Я много пью и обильно кровоточу.

Я боюсь, что он решит исполнить песню на эту тему. Он это любит. Обычно я не возражаю. Просто сейчас я измотана. Работа. Наш брак. Наши планы завести ребенка. Проблемы наслаиваются одна на другую, и напускная веселость ничуть не помогает. Даже наоборот: попытки Коннора меня подбодрить зачастую имеют противоположный эффект. Дело во мне. Не в нем. Я просто не могу перестать думать обо всем, что нужно сделать. Так уж я устроена. Всегда вовремя. Всегда готова. Меня не переделать. Не стоит и пытаться.

Ночь я провела на сером раскладном диване. Коннор был слишком пьян, чтобы делить с ним постель. Конечно, я надеялась провести первую ночь здесь совсем иначе. Мы вот уже больше четырех лет пытаемся завести ребенка. Чего мы только ни предпринимали! Кломифен. Фолиевая кислота. Пищевые добавки для поддержания качества яйцеклеток. Мы измеряли базальную температуру тела. Собрали и заморозили мои яйцеклетки. Мы регулярно криоконсервируем сперму Коннора, чтобы во время обеденного перерыва на работе я могла достать шприц и предпринять еще одну попытку. Да, на работе. Я запираюсь в комнате отдыха и делаю свое дело. Меня это не смущает. Ничуть. Я привыкла делать то, что нужно. Встреча в девять. Заседание в час. Попытка оплодотворения в три. В шесть тридцать дорога домой с плотно сжатыми ногами.

Я знаю, что у Коннора болит голова, но он никогда меня не подводит. На него можно положиться. Отчасти именно поэтому наш странный асимметричный брак и продлился так долго. Хотя я думала, что он будет не просто официантом. Я вышла за него не ради денег, но надеялась, что он сможет найти работу получше. Я пыталась помочь. Даже ходатайствовала насчет той судимости в Калифорнии. В конце концов он ведь был молод и глуп. Но не настолько молод. Закон неумолим: судимость не исчезает только потому, что так хочется жене осужденного.

Я чувствую себя слегка заторможенной. Поездка с пьяным мужем далась мне нелегко, и я выпила одну или две таблетки снотворного, перед тем как отправить Коннора в постель и разложить диван. Но у меня есть дела. Мне тридцать девять, и время на исходе. Как и многие женщины моего поколения, я решила подождать. Я хотела устроить свою жизнь и карьеру, прежде чем стать матерью. Как же несправедливо, что мужчины с этим не сталкиваются. Биология несправедлива. Репродуктивная функция несправедлива. Один из моих коллег – мужчина под шестьдесят с молоденькой женой и двухлетним ребенком. Мне бы хотелось порадоваться за него. Он хороший человек. Но тяжело радоваться тому, что так легко дается другим и ускользает от тебя.

Выпуклость под боксерами моего мужа растет. Я гляжу на нее с одобрением. Более того, будто не могу поверить собственным глазам. Коннору это нравится. Всем мужчинам это нравится. Хотя никакого чуда здесь нет. Я вижу лишь солдата, вставшего по стойке смирно, готового водрузить флаг своей страны.

Печальная истина состоит в том, что секс превратился для нас в рутину. Не столько выражение любви, сколько расчет. Мы спим вместе потому, что я хочу ребенка. Это желание не терпит ни минуты промедления.

Проклятая биология.

Я лежу в постели обнаженная, и Коннор подходит ближе. У него стоит. Это одно из лучших его качеств. Член моего мужа встает быстро, как у подростка. Я раздвигаю ноги и наношу смазку. Мы не утруждаемся предварительными ласками: сейчас я все равно не смогу возбудиться. Коннор тоже себя смазывает. Радостно улыбается. Порой он и правда похож на подростка. Я поднимаю ноги – хочу, чтобы он вошел в меня так глубоко, как только возможно. Хочу, чтобы сперматозоиды достигли своей цели. Хочу почувствовать горячее семя на шейке матки. И вот Коннор двигается, и у меня вырывается стон. Это приятно. Мне нравится секс. Действительно. Мне хочется полностью отдаться ощущениям, но я не могу. В голове прокручивается одна и та же мысль: Вдруг в этот раз все получится? Вдруг я забеременею? Вдруг у нас будет ребенок?

Все заканчивается довольно быстро. Мы оба хотим разобраться с этим делом. Вычеркнуть его из списка.

К счастью, во время секса Коннор обычно молчит. Никаких «деток» и «о да, вот так, я кончаю».

Коннор отстраняется и кладет мне под бедра подушку, чтобы подкрепить нашу мечту.

Я молчу.

– Ты в порядке?

Поначалу я не отвечаю, а потом начинаю бормотать: «Не уверена. Кажется. Надеюсь. Просто думаю о другом».

Мы перестали гадать, какие усилия потребуются, чтобы наконец-то зачать ребенка. Как-то раз я ощутила странное покалывание в тазу и уверилась, что уж теперь я точно забеременела. Но нет, ничего. Мне невыносима идея о том, что все это было зря. Нас обоих осматривал врач. Меня не назовешь идеально здоровой, но я вполне могу забеременеть.

Ну а сперма Коннора могла бы переплыть Ла-Манш.

Он моложе. Он преступник. Он работает официантом. И он плодовит как кролик. Я полная противоположность своего мужа. Я люблю его, но и немного завидую. У него есть преимущество там, где его быть не должно.

– Схожу в душ, пока ты оплодотворяешься, – говорит он с улыбкой, берет одежду и уходит.

Я лежу в постели, слегка приподняв ноги, и смотрю в треснувший экран своего айфона. Проверяю сообщения, но никому не отвечаю. Я на отдыхе. Я хочу сосредоточиться на том, что для меня важно. У меня есть список дел, и я ему следую.

Я слышу, как Коннор включает телевизор. Устраивается на диване, пока я, как он выразился, оплодотворяюсь. Повернув голову, я рассматриваю пятна крови на подушке. Не похоже на следы от простого пореза.

На самом деле я знаю, что порез тут ни при чем.

Через некоторое время мне на ум приходят детективы и пропавшая женщина. Как о таком забудешь? Это происшествие обсуждают во всех новостях – и по телевизору, и в интернете.

– Нам нужно дать показания, – говорю я.