Затаившийся

– Я забрала Дестини из роддома на четвертый день. От ее мамаши осталось только это нелепое имя[1]. Надеюсь когда-нибудь его сменить. Жду, пока мне наконец-то позволят официально оформить опеку. Нелепая, жестокая система, но уж какая есть.

Тереза, стройная и подтянутая, одета в шорты и удобные ботинки. На ее футболке логотип «Хама-Хама» – устричного ресторана, расположенного неподалеку от Лилливаапа. Ее седые волосы с вкраплениями темных прядей стянуты в хвост.

– Вы не видели, как пропала Софи? – спрашивает Монтроуз, снимая очки и протирая их платком, который он достал из кармана штанов.

– Нет. Мы с детьми все утро гуляли в лесу, тут неподалеку.

Я киваю, вспомнив собственные прогулки по окрестностям.

– Живописное место.

– Да. Дестини устала, но совсем не жаловалась. Она тихая девочка. Но мы все равно вернулись пораньше. Кларк настоял. Хотел пособирать устриц на берегу во время отлива.

– Что вы увидели, когда вернулись? – спрашиваю я.

– Мистера Уорнера. Адама. Я еще не знала его имени. Они приехали вчера вечером. А сегодня с утра мы ушли рано, никто еще не проснулся. Ночь выдалась долгой. Мы с Дестини спали вместе на раскладной кровати, а Кларк – на диване. Больше никогда не буду арендовать такой крохотный коттедж. Втроем здесь негде развернуться.

– Когда вы вернулись с прогулки, – продолжаю я, – то увидели мистера Уорнера?

Тереза кивает.

– Да. Он стоял на лужайке перед коттеджем, кричал, чтобы я вызвала полицию. Он выглядел очень скверно. Было ясно, что произошло что-то ужасное.

– Что именно он сказал? – спрашивает Монтроуз.

– Что его жена пропала, – говорит она. – Что кто-то ее похитил.

Она резко оборачивается к Кларку, который раскачивается на канате над водой: «Осторожно! Ты чуть не толкнул Дестини!»

Светловолосый мальчик оборачивается к нам: «Прости, бабуль!»

Я замечаю, что Адам все еще говорит по телефону. Он ходит взад-вперед, поглядывая в нашу сторону, как цепной пес, мечущийся из стороны в сторону. В какой-то момент он поднимает руки к небу и оборачивается ко мне.

– Найдите ее! – говорит он. – Сделайте же что-то!

Мы пытаемся, думаю я. Показываю жестом, что мы скоро к нему присоединимся.

– Вы говорили с Софи? – спрашиваю я у Терезы.

Та качает головой.

– Может, ночью вы слышали что-то из их коттеджа? Хоть что-то примечательное?

Она снова качает головой: «Я всегда сплю с берушами. Иначе в одной постели с Дестини никак не уснуть. Она любит поболтать даже во сне».

К нам подходит Кларк. Его губы вымазаны фруктовым льдом.

– А я кое-что слышал, – говорит он.

Я и забыла, какой острый у детей слух.

– Что ты слышал, Кларк? – спрашивает Тереза.

– Дестини разбудила меня, чтобы я дал ей попить. Было поздно. Я принес ей стакан воды и лег обратно и, пока я пытался уснуть, услышал какой-то шум. Потом захлопнулась дверь. Завелся мотор. Я выглянул в окно, но ничего не увидел. Свет не горел.

– Что это был за шум, Кларк?

Подросток смотрит на меня непонимающими глазами: «Не знаю. Просто шум».

Да уж, очень полезно.

– Чей-то голос? – уточняет Монтроуз. – Или что-то еще?

Кларк смотрит наверх.

– Нет. Скорее как будто что-то упало, – говорит он. – Или как будто дверь ударилась о косяк. Не знаю. Просто шум.

Кларк старается, как может. Не так-то просто описать случайный звук, раздавшийся посреди ночи, если это не выстрел.

– Ты помнишь, когда это было? – спрашиваю я.

– В смысле во сколько?

– Да, – говорю я. – В котором часу?


– Поздно, – отвечает Кларк. – Было совсем темно. Наверное, где-то после двух. Дестини обычно просит пить примерно в это время.

– Она все еще так делает? – спрашивает Тереза, когда речь заходит о ее внучке.

– Да, – отвечает Кларк совсем не с детской усталостью. – Каждую ночь. Можно мне еще фруктового льда?

Тереза не возражает: «Возьми своей сестре и Обри».

– Вы встречались с другими соседями? – спрашиваю я, указывая на последний из трех коттеджей.

– Нет, – отвечает Тереза. – Но они были здесь прошлым вечером. Свет горел, шторы были задернуты. Машина стояла неподалеку. Наверное, они поздно встают.

Перед уходом Тереза диктует нам имя и контактный телефон владельца коттеджей. Монтроуз направляется к машине, чтобы позвонить и расспросить его насчет постояльцев. Потом он поговорит с нашим помощником, который опрашивал соседей, собравшихся поглазеть на происходящее, и постояльцем, которого мы еще не встречали.

Я иду по пляжу к дому Акселя Беккера, пожилого мужчины с собакой. Когда я сказала, что нам нужно будет с ним побеседовать, он показал пальцем на свой дом и предложил мне зайти, когда смогу. Дескать они с собакой меня подождут.





* * *


Дом Акселя Беккера, стоящий на Канал-вью-роуд, построен в классическом стиле Худ-Канала двадцатых годов, когда все в Лос-Анджелесе помешались на местности вдоль соленого вашингтонского фьорда. Покрытое обветшавшей черепицей серебристое бунгало с кремовыми ставнями и красной дверью. При моем приближении мистер Беккер машет мне рукой из своего огорода.

– Как поживает горох? – спрашиваю я.

Мистер Беккер пожимает плечами: «Паршиво, как и всегда».

Ему где-то под восемьдесят, но на вид он в прекрасной форме. Цветом и текстурой его лицо напоминает старый бумажный пакет, но в голубых глазах горит ясный ум. У его ног сидит Уинстон, его пес.

– Как, вы сказали, вас зовут? – спрашивает он меня, прищурившись.

Я представляюсь.

– Я уже рассказал вашему напарнику все, что знаю, – он оглядывает меня с ног до головы, потом возвращается к огороду. – Вашему начальству, видать, денег девать некуда.

– Вы бы думали иначе, будь Софи вашей дочерью, – говорю я.

– Наверное, – он заканчивает подвязывать куст томата и приглашает меня войти внутрь.

Войдя в дом, я понимаю, что никакой это на самом деле не дом. Это музей.

Почти вся мебель вырезана из древесины с наплывами. Мне на глаза попадаются декоративные подушки, украшенные салишской вышивкой. Некоторые назвали бы это кощунством. На стенах развешаны реликвии Худ-Канала: таблички «Свежие устрицы!», резная вывеска давно закрытого танцевального зала, череда черно-белых фотографий этой местности, изобилующей медузами и древесиной.

– Отец построил дом во времена сухого закона, – говорит он, заметив мой заинтересованный взгляд. – Смог подзаработать. Вместе с парой других местных жителей. Отсюда легко переправлять самогон в Сиэтл.

– А сейчас и не скажешь, что это такой уж отдаленный район, – говорю я, а мистер Беккер жестом приглашает меня сесть на один из больших деревянных стульев.

– Верно, – говорит мистер Беккер, снимая свои поношенные резиновые сандалии. – Проклятые калифорнийцы все тут испортили. Налоги все растут и растут. Моим соседям пришлось переехать. А они жили здесь почти столько же, сколько и я. Теперь ютятся в какой-то лачуге в Аризоне и каждый день жалеют, что уехали, а не умерли здесь. Надеюсь, меня когда-нибудь хватит сердечный приступ во время прогулки по пляжу…

Он глядит вниз, на Уинстона: «Но не сегодня. Не хочу, чтобы Уинстон меня пережил, а он протянет еще несколько лет».

– Он у вас красавец, – говорю я, потрепав Уинстона по ушам.

– Но вы пришли не за уроком истории и не за тем, чтобы погладить моего пса.

– Верно, – говорю я. – Меня интересует, что вы видели на пляже.

– Почти ничего, – говорит он.

– Понимаю. Но порой свидетели трагических происшествий вспоминают больше подробностей по прошествии некоторого времени. Вы ведь согласны, что это была трагедия?

Уинстон яростно чешется, а мистер Беккер хмурит свое морщинистое лицо.

– Для той женщины и ее мужа? Да, трагедия. Для меня? Как сказать. Я служил в армии и много чего повидал. Здесь поутру на пляже такого не увидишь. Хотя один раз мне почудилось, будто я застукал насильника, а оказалось, ребята просто баловались на надувном матрасе.

Я киваю и прошу его описать, что именно он видел этим утром.

– Пожалуйста, расскажите еще раз.

Мистер Беккер повторяет то же самое, что сообщил Монтроузу во время предварительной беседы. Он выгуливал Уинстона, как привык делать каждый день. Адам и Обри плыли в лодке примерно в сотне ярдов от берега. Потом кто-то закричал. Мистер Беккер посмотрел сначала на Адама, который в панике греб к берегу, потом перевел взгляд на бетонную дамбу.

– И увидели миссис Уорнер? – уточняю я. – И нападавшего?