Заставь меня влюбиться
Часть 27 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не вижу смысла сидеть и ждать, когда высохнет, если ты, свинка-мама, и так накапала мне на постель. Вон, кляксы тут и тут.
– Да вижу уже! – Погрустневшим голосом сообщила обожаемая родительница. – Надеюсь, эта штука отстирывается. Не чеши! Не чеши!
– Да я только поглажу…
– Не выйдет, Мария, я все вижу. Хочешь, чтобы шрамы остались?
Я спрятала руки подмышки и почувствовала, как слезы скатываются по щекам. Честно, не думала, что болячка с таким смешным названием, как «ветрянка» может оказаться такой жестокой. Волдыри со страшной скоростью распространялись по телу и нестерпимо зудели (мама обработала затылок, там гнусные прыщики вылупились и цвели буйным цветом даже под волосами). Нос заложило, горло саднило, глаза слезились и отекали, температура повышалась до сорока градусов каждые четыре часа.
Когда я подумала, что хуже уже не будет, меня вдруг одолел сухой лающий кашель. Такой сильный, что казалось, будто я неудачливый шпагоглотатель. Где-то в горле застрял острый клинок, а как его достать никто не знал. И только батарея лекарств, которые в меня закидывали каждые полчаса, множилась и росла справа от меня на тумбочке.
Пашки все не было. Но это меня беспокоило меньше всего. Когда жар совсем одолевал, я вжималась лбом в мокрую от собственного пота подушку и проваливалась в забытье. Когда отступал, откидывала одеяло и любовалась своим новым телом. Примерно так выглядит, наверное, первый снег, по которому пробежались птицы, уничтожая спелые гроздья рябины, – все в огромных красных пятнах. И расстояние между ними с каждым часом все сокращалось.
Теперь я чувствовала язвочки и в глазах, и на языке. И мне пришлось отбросить любые мысли о скором возвращении на учебу или работу. Если эта жесть доберется до моего лица – хана. В прямом смысле. Судя по тому, как обнажалось мясо при лопании этих гадких волдырей, заживать вся эта красота будет долго. Очень долго. Я снова смахивала слезу и гипнотизировала экран мобильника.
Тот молчал. Не умер, нет, просто молчал.
Я сохранила номер Калинина и долго думала, как записать его в справочнике. Перебирала, сочиняла и остановилась на простом: «Дима». Потом решила написать ему.
От кого: Я
Кому: Дима
«Привет. Прости, что так вышло. Мне очень стыдно за брата. Надеюсь, тебе не очень сильно попало. Если бы я знала, что так получится… Просто прости. Скучаю»
Стерла «скучаю». Затем просто все стерла. Напрочь.
Блин! Бесит-бесит! Не могу. Просто не могу. Девочка не должна писать первой. Или как? Я даже не знаю, как бывает. Но что знаю точно – не хочу бегать за парнем. Потом будет больнее. Когда он меня вышвырнет из своей жизни. Разве может быть иначе? У меня не было. Да и у мамы тоже…
Единственное, что сейчас ясно, как белый день: я ни черта не разбираюсь в людях. Тот, кто казался самым близким и понятным, кому хотелось довериться и раскрыть все секреты, в одно мгновение стал чужим и далеким. И больше мне не хотелось переживать подобное. Никогда. Правду говорят: тот, кто ближе, ранит больнее. И мне не повезло испытать это на себе.
Когда стемнело, пришла Солнцева.
– Я на пять минуточек. – Она застыла возле двери.
– Правильно, не заходи. – Промычала я из своего укрытия. – Если твои родители не могут вспомнить, болела ли ты этой гадостью в детстве, то лучше тебе совсем не знать, что это такое. Мне кажется, что я вот-вот сдохну!
– Мне очень жаль, Машка, – Аня поглядывала на меня из-за угла. – Чем я могу помочь?
– Мне радостно уже оттого, что ты просто пришла. Пыталась читать книгу, не идет. Смотреть телевизор – та же ерунда. Еще и глаза, как у бомки. Заплывшие. Врач советовала закладывать мазь, вроде как завтра станет лучше. Проверим.
– Значит, слушайся.
– Выхода нет, жру лекарства. Как твоя диета?
– О-о-о, – Солнцева опустилась на пол. – Конец диете. Всем сразу.
– В смысле?
– Вчера парень, который провожал меня до дома… Он… в общем, поцеловал меня. Или я его. Не знаю, как так вышло.
– А как же мой брат? – Усмехнулась, зная, что в каждой шутке есть доля правды. – Как же эта боевая макака, с которой вы уже полгода переглядываетесь, как осужденные пожизненно на выгуле?
– Не знаю, когда я успела превратиться в шлюшку, Мань. Но стоило ему сказать, что у них чисто мужской коллектив, работают сутками и лезут друг на друга уже, как полярники, у меня словно перещелкнуло. Вряд ли у меня что-то с Пашкой получится, все одна да одна, ну и налетела я на этого провожатого, как голодная белка на орехи. Целовалась, как в последний раз, честно. Думала, челюсти вывихну. Хорошо, отец на сотовый звякнул, так бы фиг разлепились.
– Да ты развратница… Фу!
– Мне ужасно стыдно, поверь. Теперь этот тип с утра названивает, а я трубки не беру. Нервничаю, ем и ненавижу себя. Так что у меня теперь гамбургерная диета и детокс на чебуреках… Мое плоскожопие от природы скоро обрастет толстым слоем жира…
– Очуметь…
– А еще я сейчас пошла в салон и волосы высветлила. – Анька сняла капюшон. В дверном проеме мелькнула ее светлая макушка. – Не знаю, зачем мне это нужно было, легче-то явно не стало.
– Ну, ты даешь, мать. – Я приподнялась с подушки, разглядывая стог сена на голове подруги. В принципе, ничего удивительного: Солнцева – экспериментатор. Просто поражали мотивы содеянного.
– А ты как? – Она улыбнулась. – Упорхнула вчера с хозяйским сынком. Вся такая серьезная, нахмуренная!
– Все нормально.
– И это все?
– Да.
– А что было-то? Я ведь о твоем счастье пекусь, переживаю. Пошла на свидание, не накрасилась, не приоделась. Прям Дева Мария! По нему же сразу видно, что привыкший, чтоб девки сами на шею прыгали. Красивый, состоятельный, холостой! А она вырядилась в свитер и джинсы. Тьфуй!
– Ох, Ань… Так я накрасилась. А он сам меня и умыл.
– Что-что?!
– Нет, правда. Он, вообще, какой-то странный, приходится все время быть настороже. Жду подвоха, не могу расслабиться. Слишком милый, слишком заботливый. Судьба не может сделать мне такой подарок. Видимо, очень хочется ему выиграть спор. Наиграется и бросит. Вот увидишь.
– А что вчера-то было?
И я рассказывала Аньке все подробно и обстоятельно, заставляя охать так громко, что несколько раз из своей комнаты выглядывала мама. Качала головой, глядя на развалившуюся на полу в коридоре Солнцеву, и закрывала обратно дверь.
– А у Пашки это неизлечимо, по ходу. – Заключила подруга, вставая и отряхиваясь.
– Вот именно. Так что подумай сто раз, нужен ли тебе такой экземпляр.
– Пожалуй, мне было бы с ним не скучно. Это как минимум! Ой, – голос Ани прервался. Послышался щелчок замка, звук открываемой двери. – А вот и Рэмбо вернулся. Первая кровь!
– Ох ты ж, – это уже голос брата. – Уснула башкой в ведре с перекисью?
– Что? Иди ты, знаешь куда?! – А это уже мне. – Маш, я пойду, мне пора. Позвоню завтра. – Послышалась возня. Видимо, этим двоим было тяжело разойтись в прихожей, не передушив друг друга. Пашка был не в духе, а, значит, обмен любезностями на сегодня был окончен.
Я сползла по подушке и накрылась одеялом, оставив одни лишь глаза. Отвернулась к окну. Бросила взгляд на телефон. Тишина.
– Маш, – Суриков стоял в дверном проеме. Не дождавшись ответа, снова позвал. – Ма-а-аш!
Голос звучал виновато и расстроено. Братец топтался в проходе, подбирая слова.
– Я ведь хотел, как лучше. Чтобы у тебя было все самое …
– Уходи! – Собрав последние силы, запустила в него тапком-зеброй. – Уходи, понял?! И не разговаривай со мной больше! Никогда!
Меня затрясло от обиды. От всего, что навалилось на меня враз. От жестокого поведения брата. Из-за болезни. И потому что Дима не писал и не звонил.
– Я…
– Вали!
Пашка выпустил из рук перехваченный в полете тапок и прикрыл за собой дверь. Через минуту из его комнаты уже послышалось заунывное треньканье. Я смотрела на темный экран мобильника и ждала. Ждала. Ждала. Тишина. Ни словечка. Никаких признаков жизни. Ну, и черт с тобой! Провались!
– Да хватит уже мучать гитару! Достал!!! – Запустила вторым тапком в дверь, щелкнула выключателем ночника и закрыла глаза.
Предстояло еще поворочаться несколько часов, чтобы уснуть.
10
Извержение вулкана. Жутко непонятная хрень. Но мне снилось именно она. Громадный конус, растущий из земли и выплевывающий на ее же поверхность раскаленные обломки, пепел и магму, тут же становящуюся раскаленной вязкой лавой. Клубы дыма, наполняющие легкие, и раскаты грома, угрожающие взорвать небо.
Я подскочила на кровати и прислонила руку ко лбу. Нет, температуры уже не было. Хотя мое тело и лежало на влажных от собственного пота простынях, жар определенно спал. Тогда к чему были эти кошмары?
Откинув одеяло, приподнялась. Глаза сегодня видели гораздо лучше, хоть и продолжали слезиться. Кожа зудела. Везде. Провела ладонями по лицу. Все в порядке. На шее тоже пока не было волдырей. Облегченно выдохнула и бросила взгляд на телефон, нажала на экран: по-прежнему глухо. Никто не звонил, не писал.
Вот и все. Татуированный слился быстрее, чем можно было ожидать.
Странный, отвратительный шум в ушах. Скорее даже грохот. Я же проснулась, открыла глаза, так почему вулкан из моего сна все продолжал извергаться? Зевнув, прислушалась. Этот шум определенно шел с улицы. Наверное, мусоровоз. Только эта железная махина могла передвигаться по двору с таким страшным рокотом. Потянулась, выгнув спину, дав каждой затекшей мышце насладиться приятным тянущим покалыванием, и стряхнула, наконец, с себя остатки сна. Фух!
Любимый пижамный костюм в горошек нашелся на верхней полке комода. Натянула его на себя, лениво разглядывая зудящие прыщики на ногах и на животе. Бросила взгляд в зеркало. Ого! Да мною можно детишек пугать. Адский клоун! А глаза-то, глаза! Как у китайского пьяницы.
Скрутила волосы в кривую култышку на самой макушке и подошла к окну. Громыхание никак не прекращалось и даже усиливалось. Теперь мне хотелось знать, какой чудак с утра пораньше взрывает тишину громким уханьем и бабаханьем.
Застыла, впечатавшись носом в стекло. Распахнула веки шире, чтобы удостовериться, что там, внизу, не галлюцинация. Ох, ты ж, нет! Придется-таки поверить своим глазам.
Никогда не думала, что увижу машину ужаснее старой восьмерки брательника. Но это было нечто. Древнее, ржавое, как ведро, репающее на весь двор хламье отечественного производства с грузовым отсеком. Этакий пикап на базе «пятерки» – в народе таратайка или котомка.
И из нее в растянутом заляпанном балахоне и модных найковских спортивных в обтяжечку черных штаниках, заглушив двигатель, вылез он. Кто бы вы подумали? Да-да, он самый.
Дима!
Мое сердце рухнуло в пятки.
– Да вижу уже! – Погрустневшим голосом сообщила обожаемая родительница. – Надеюсь, эта штука отстирывается. Не чеши! Не чеши!
– Да я только поглажу…
– Не выйдет, Мария, я все вижу. Хочешь, чтобы шрамы остались?
Я спрятала руки подмышки и почувствовала, как слезы скатываются по щекам. Честно, не думала, что болячка с таким смешным названием, как «ветрянка» может оказаться такой жестокой. Волдыри со страшной скоростью распространялись по телу и нестерпимо зудели (мама обработала затылок, там гнусные прыщики вылупились и цвели буйным цветом даже под волосами). Нос заложило, горло саднило, глаза слезились и отекали, температура повышалась до сорока градусов каждые четыре часа.
Когда я подумала, что хуже уже не будет, меня вдруг одолел сухой лающий кашель. Такой сильный, что казалось, будто я неудачливый шпагоглотатель. Где-то в горле застрял острый клинок, а как его достать никто не знал. И только батарея лекарств, которые в меня закидывали каждые полчаса, множилась и росла справа от меня на тумбочке.
Пашки все не было. Но это меня беспокоило меньше всего. Когда жар совсем одолевал, я вжималась лбом в мокрую от собственного пота подушку и проваливалась в забытье. Когда отступал, откидывала одеяло и любовалась своим новым телом. Примерно так выглядит, наверное, первый снег, по которому пробежались птицы, уничтожая спелые гроздья рябины, – все в огромных красных пятнах. И расстояние между ними с каждым часом все сокращалось.
Теперь я чувствовала язвочки и в глазах, и на языке. И мне пришлось отбросить любые мысли о скором возвращении на учебу или работу. Если эта жесть доберется до моего лица – хана. В прямом смысле. Судя по тому, как обнажалось мясо при лопании этих гадких волдырей, заживать вся эта красота будет долго. Очень долго. Я снова смахивала слезу и гипнотизировала экран мобильника.
Тот молчал. Не умер, нет, просто молчал.
Я сохранила номер Калинина и долго думала, как записать его в справочнике. Перебирала, сочиняла и остановилась на простом: «Дима». Потом решила написать ему.
От кого: Я
Кому: Дима
«Привет. Прости, что так вышло. Мне очень стыдно за брата. Надеюсь, тебе не очень сильно попало. Если бы я знала, что так получится… Просто прости. Скучаю»
Стерла «скучаю». Затем просто все стерла. Напрочь.
Блин! Бесит-бесит! Не могу. Просто не могу. Девочка не должна писать первой. Или как? Я даже не знаю, как бывает. Но что знаю точно – не хочу бегать за парнем. Потом будет больнее. Когда он меня вышвырнет из своей жизни. Разве может быть иначе? У меня не было. Да и у мамы тоже…
Единственное, что сейчас ясно, как белый день: я ни черта не разбираюсь в людях. Тот, кто казался самым близким и понятным, кому хотелось довериться и раскрыть все секреты, в одно мгновение стал чужим и далеким. И больше мне не хотелось переживать подобное. Никогда. Правду говорят: тот, кто ближе, ранит больнее. И мне не повезло испытать это на себе.
Когда стемнело, пришла Солнцева.
– Я на пять минуточек. – Она застыла возле двери.
– Правильно, не заходи. – Промычала я из своего укрытия. – Если твои родители не могут вспомнить, болела ли ты этой гадостью в детстве, то лучше тебе совсем не знать, что это такое. Мне кажется, что я вот-вот сдохну!
– Мне очень жаль, Машка, – Аня поглядывала на меня из-за угла. – Чем я могу помочь?
– Мне радостно уже оттого, что ты просто пришла. Пыталась читать книгу, не идет. Смотреть телевизор – та же ерунда. Еще и глаза, как у бомки. Заплывшие. Врач советовала закладывать мазь, вроде как завтра станет лучше. Проверим.
– Значит, слушайся.
– Выхода нет, жру лекарства. Как твоя диета?
– О-о-о, – Солнцева опустилась на пол. – Конец диете. Всем сразу.
– В смысле?
– Вчера парень, который провожал меня до дома… Он… в общем, поцеловал меня. Или я его. Не знаю, как так вышло.
– А как же мой брат? – Усмехнулась, зная, что в каждой шутке есть доля правды. – Как же эта боевая макака, с которой вы уже полгода переглядываетесь, как осужденные пожизненно на выгуле?
– Не знаю, когда я успела превратиться в шлюшку, Мань. Но стоило ему сказать, что у них чисто мужской коллектив, работают сутками и лезут друг на друга уже, как полярники, у меня словно перещелкнуло. Вряд ли у меня что-то с Пашкой получится, все одна да одна, ну и налетела я на этого провожатого, как голодная белка на орехи. Целовалась, как в последний раз, честно. Думала, челюсти вывихну. Хорошо, отец на сотовый звякнул, так бы фиг разлепились.
– Да ты развратница… Фу!
– Мне ужасно стыдно, поверь. Теперь этот тип с утра названивает, а я трубки не беру. Нервничаю, ем и ненавижу себя. Так что у меня теперь гамбургерная диета и детокс на чебуреках… Мое плоскожопие от природы скоро обрастет толстым слоем жира…
– Очуметь…
– А еще я сейчас пошла в салон и волосы высветлила. – Анька сняла капюшон. В дверном проеме мелькнула ее светлая макушка. – Не знаю, зачем мне это нужно было, легче-то явно не стало.
– Ну, ты даешь, мать. – Я приподнялась с подушки, разглядывая стог сена на голове подруги. В принципе, ничего удивительного: Солнцева – экспериментатор. Просто поражали мотивы содеянного.
– А ты как? – Она улыбнулась. – Упорхнула вчера с хозяйским сынком. Вся такая серьезная, нахмуренная!
– Все нормально.
– И это все?
– Да.
– А что было-то? Я ведь о твоем счастье пекусь, переживаю. Пошла на свидание, не накрасилась, не приоделась. Прям Дева Мария! По нему же сразу видно, что привыкший, чтоб девки сами на шею прыгали. Красивый, состоятельный, холостой! А она вырядилась в свитер и джинсы. Тьфуй!
– Ох, Ань… Так я накрасилась. А он сам меня и умыл.
– Что-что?!
– Нет, правда. Он, вообще, какой-то странный, приходится все время быть настороже. Жду подвоха, не могу расслабиться. Слишком милый, слишком заботливый. Судьба не может сделать мне такой подарок. Видимо, очень хочется ему выиграть спор. Наиграется и бросит. Вот увидишь.
– А что вчера-то было?
И я рассказывала Аньке все подробно и обстоятельно, заставляя охать так громко, что несколько раз из своей комнаты выглядывала мама. Качала головой, глядя на развалившуюся на полу в коридоре Солнцеву, и закрывала обратно дверь.
– А у Пашки это неизлечимо, по ходу. – Заключила подруга, вставая и отряхиваясь.
– Вот именно. Так что подумай сто раз, нужен ли тебе такой экземпляр.
– Пожалуй, мне было бы с ним не скучно. Это как минимум! Ой, – голос Ани прервался. Послышался щелчок замка, звук открываемой двери. – А вот и Рэмбо вернулся. Первая кровь!
– Ох ты ж, – это уже голос брата. – Уснула башкой в ведре с перекисью?
– Что? Иди ты, знаешь куда?! – А это уже мне. – Маш, я пойду, мне пора. Позвоню завтра. – Послышалась возня. Видимо, этим двоим было тяжело разойтись в прихожей, не передушив друг друга. Пашка был не в духе, а, значит, обмен любезностями на сегодня был окончен.
Я сползла по подушке и накрылась одеялом, оставив одни лишь глаза. Отвернулась к окну. Бросила взгляд на телефон. Тишина.
– Маш, – Суриков стоял в дверном проеме. Не дождавшись ответа, снова позвал. – Ма-а-аш!
Голос звучал виновато и расстроено. Братец топтался в проходе, подбирая слова.
– Я ведь хотел, как лучше. Чтобы у тебя было все самое …
– Уходи! – Собрав последние силы, запустила в него тапком-зеброй. – Уходи, понял?! И не разговаривай со мной больше! Никогда!
Меня затрясло от обиды. От всего, что навалилось на меня враз. От жестокого поведения брата. Из-за болезни. И потому что Дима не писал и не звонил.
– Я…
– Вали!
Пашка выпустил из рук перехваченный в полете тапок и прикрыл за собой дверь. Через минуту из его комнаты уже послышалось заунывное треньканье. Я смотрела на темный экран мобильника и ждала. Ждала. Ждала. Тишина. Ни словечка. Никаких признаков жизни. Ну, и черт с тобой! Провались!
– Да хватит уже мучать гитару! Достал!!! – Запустила вторым тапком в дверь, щелкнула выключателем ночника и закрыла глаза.
Предстояло еще поворочаться несколько часов, чтобы уснуть.
10
Извержение вулкана. Жутко непонятная хрень. Но мне снилось именно она. Громадный конус, растущий из земли и выплевывающий на ее же поверхность раскаленные обломки, пепел и магму, тут же становящуюся раскаленной вязкой лавой. Клубы дыма, наполняющие легкие, и раскаты грома, угрожающие взорвать небо.
Я подскочила на кровати и прислонила руку ко лбу. Нет, температуры уже не было. Хотя мое тело и лежало на влажных от собственного пота простынях, жар определенно спал. Тогда к чему были эти кошмары?
Откинув одеяло, приподнялась. Глаза сегодня видели гораздо лучше, хоть и продолжали слезиться. Кожа зудела. Везде. Провела ладонями по лицу. Все в порядке. На шее тоже пока не было волдырей. Облегченно выдохнула и бросила взгляд на телефон, нажала на экран: по-прежнему глухо. Никто не звонил, не писал.
Вот и все. Татуированный слился быстрее, чем можно было ожидать.
Странный, отвратительный шум в ушах. Скорее даже грохот. Я же проснулась, открыла глаза, так почему вулкан из моего сна все продолжал извергаться? Зевнув, прислушалась. Этот шум определенно шел с улицы. Наверное, мусоровоз. Только эта железная махина могла передвигаться по двору с таким страшным рокотом. Потянулась, выгнув спину, дав каждой затекшей мышце насладиться приятным тянущим покалыванием, и стряхнула, наконец, с себя остатки сна. Фух!
Любимый пижамный костюм в горошек нашелся на верхней полке комода. Натянула его на себя, лениво разглядывая зудящие прыщики на ногах и на животе. Бросила взгляд в зеркало. Ого! Да мною можно детишек пугать. Адский клоун! А глаза-то, глаза! Как у китайского пьяницы.
Скрутила волосы в кривую култышку на самой макушке и подошла к окну. Громыхание никак не прекращалось и даже усиливалось. Теперь мне хотелось знать, какой чудак с утра пораньше взрывает тишину громким уханьем и бабаханьем.
Застыла, впечатавшись носом в стекло. Распахнула веки шире, чтобы удостовериться, что там, внизу, не галлюцинация. Ох, ты ж, нет! Придется-таки поверить своим глазам.
Никогда не думала, что увижу машину ужаснее старой восьмерки брательника. Но это было нечто. Древнее, ржавое, как ведро, репающее на весь двор хламье отечественного производства с грузовым отсеком. Этакий пикап на базе «пятерки» – в народе таратайка или котомка.
И из нее в растянутом заляпанном балахоне и модных найковских спортивных в обтяжечку черных штаниках, заглушив двигатель, вылез он. Кто бы вы подумали? Да-да, он самый.
Дима!
Мое сердце рухнуло в пятки.