Заражение

Петя задумался. Ему нравился дом через пару кварталов от их старого двухэтажного барака, поросшего мхом и утопающего в зелени, в котором он жил с вечно злым отцом-полицейским и мамой — новенький частный коттедж из красного кирпича, на крыше которого торчала отполированная спутниковая тарелка.

В доме жила молодая семья с двумя школьницами первого и второго класса, и каждый раз проходя мимо и слыша их счастливый смех, он сжимался, представляя, как, должно быть, прекрасно, иметь такой дом, в котором никто никогда не ругается.

Однако, когда он случайно подслушал разговор взрослых на кухне, что их дом могут снести, потому что он старый и вот-вот сам упадет, а им вместо него дадут новую квартиру где-то на окраине, то весь вечер проплакал в подушку, так жалко ему стало. Дом ведь не виноват, думал он, что отец приходит постоянно злой и им с мамой крепко достается за любую провинность.

Петя тогда не спал всю ночь и утром, когда они направлялись в сад, он подошел к стене, осторожно прикоснулся к шершавой и теплой поверхности — ему показалось, что дом каким-то неведомым образом знает обо всем, и уж точно видит его, Петю, прямо сейчас. Нет, крепкая, — подумал он. Не может быть, чтобы такая крепкая стена вдруг развалилась. Взрослые как всегда что-то напутали. Дом не даст себя в обиду.

— Нарисуй свой дом, — сказал Петр.

Наверное, ей будет приятно нарисовать свой дом, решил он и не ошибся. Ее лицо засветилось улыбкой. Она взяла фломастеры и принялась старательно, но как-то по девчачьи грациозно чертить линии. И получалось у нее отлично, здорово у нее получалось. Петя засмотрелся: ровные стены, которые точно никогда не развалятся и не упадут, крыша, какой ей и положено быть, много-много окон…

— Тили-тили-тесто, жених и невеста, — вдруг услышал он над ухом гнусавый голос Романа Кострова. Без сомнения, тот от зависти сгорал, увидев, как самая красивая девочка группы рисует вместе с Петей.

— Не мешай нам рисовать, — сказал Петр.

— Тили-тили-тесто, жених и невеста, — не унимался Роман. Он даже начал пританцовывать в такт своим словам, чем привлек внимание всей группы, а это не обещало ничего хорошего.

— Роман, ты складывал кубики, кажется, — сказала Зоя Викторовна, оторвавшись от заполнения журнала.

Он ее не слышал. Не хотел слышать.

— Тили-тили-тесто, жених и невеста!

Петр встал со стульчика и повернулся лицом к обидчику.

— Замолчи! — сказал он тихо.

Но Роман, гримасничая, продолжал. Он уже не мог остановиться.

Зоя, почуяв неладное, поспешила разнять драчунов.

— Петя, Саша, рисуйте. Не обращайте внимания. А ты, Роман, собери свои кубики в корзину, скоро тихий час.

К оскорбленному Роману подошел Макс, старший брат и что-то сказал. Учась в педуниверситете Зоя и предположить не могла, что дети — это те же взрослые, у них точно так же развиты отношения, они злятся, обижаются, дерутся, ненавидят и любят, среди них есть и те, кого можно назвать достойными людьми, а есть и подленькие, завистливые, мелочные, злобные гаденыши, как бы это странно ни звучало. На лекциях по дошкольной педагогике постоянно твердили, что дети в этом возрасте еще не до конца оформились как личности, в каждом из них заложен потенциал, и с этим, как раз, Зоя не спорила, но теперь отчетливо видела, что потенциал может быть, как со знаком плюс, так и со знаком минус и очень сильно сомневалась, что братья Костровы выбрали верный путь.

Она не заметила, как Роман, бросив собирать игрушки, незаметно подошел со спины к Петру и вылил ему на голову баночку с водой, куда дети макали кисти, а сам упал рядом, будто Петр его толкнул, изображая жертву, — при этом он залился тонким визгливым плачем, вдвойне противным, оттого, что плач этот был не настоящий.

В мгновение ока подскочил Макс — более плотный, напористый и жесткий, постоянно играющий роль телохранителя. Пока Петр хлопал глазами, пытаясь понять, что это вдруг случилось с Романом, Макс схватил его за рубашку и бросил на пол, одновременно зарядив увесистую оплеуху.

Зоя вскинула руки — она проморгала заваруху, и теперь вся надежда, что ничего серьезного с Петром не случилось.

Поставив Макса в угол, она подняла плачущего Петра, с головы которого стекала разноцветная жидкость. Ребята смеялись, тыча в него пальцами, одна Саша стояла в сторонке, хмурая и молчаливая.

— Что тут у вас происходит? — в группу вошла заведующая детским садом, полнотелая, сверкающая ювелирными изделиями Елена Петровна.

Зоя беспомощно смотрела на Петра, а тот, подрагивая от обиды, словно уменьшился в размерах. Он почувствовал, что сейчас сильно подведет воспитательницу, из-за него все это вышло, хоть он и не виноват. Но ей все равно достанется и…

— Объясните мне, что тут происходит, — по буквам проговорила Елена Петровна. — Зоя Викторовна…

— Мы играли, и я ему краску на голову вылила… случайно… — внезапно выпалила Саша. Она подскочила к Петру и взяла его за руку. — Пойдем, я помогу тебе вытереться.

Тот покорно протянул руку.

— Лосева? Не понимаю. Саша, как это случилось? — заведующая развела руками.

— Даже не знаю, я просто рисовала дом, взмахнула кистью и… задела баночку с водой… — Саша показала на незаконченный рисунок, на котором виднелось странное высокое строение, увенчанное крестом, возле него стояло чучело огромного животного, напоминающего быка, с вырывающимся изнутри огнем, вокруг которого вповалку лежали тела людей.

— Господи, Саша… что это? — вырвалось у заведующей.

Петя посмотрел на рисунок и у него подогнулись ноги — точно такое же чучело снилось ему вот уже второй месяц, среди ночи он вскакивал в страхе, перед глазами стояла мрачная пещера, в глубине которой он явственно различал голову чудовища. Этого самого чудовища.

— Это… это… — Саша смотрела на рисунок, будто видела его впервые. — Мне это приснилось…

Заведующая уже забыла, что заставило ее повысить голос. Зоя быстро взяла рисунок и скомкала его.

— Зоя Викторовна… ну, я не знаю… смотрите, что у вас дети рисуют, а то, ненароком…

— Отвернулась на одну секунду, Елена Петровна. И…

— Ну, идите отмывайтесь, — заведующая взглянула на тамбур, где уже притаилась нянечка, опасавшаяся попадаться начальству на глаза.

— Кстати… совсем забыла с вашими рисунками, зачем пришла. После тихого часа вакцинация. Да, я знаю, по плану должно пройти завтра в вашей группе, но специалист будет сегодня. Мне только что позвонили. Подготовьте всех и в половину четвертого группой в медкабинет согласно спискам. С теми, кто отказался, посидят в группе с нянечкой, хотя… — она отвернула лист в своем блокноте, — у вас же все согласны.


— Да, у нас все, — подтвердила Зоя. Она была рада, что проведенная беседа с родителями, на подготовку к которой она затратила почти неделю, дала результаты. Из пяти категорически несогласных родителей не осталось ни одного. Она по праву гордилась собой.

— Вы, Зоя Викторовна, молодец. Всех уговорили. Пожалуй, выпишу вам премию, за эти прививки нас больше всего муштруют и ваша третья группа — единственная, где все прошло как по маслу.

— Сначала пятеро были против, — сказала Зоя.

— Может вам и в других группах провести собрание… — задумчиво сказала Елена Петровна. — Ладно. Сейчас тихий час, потом постарайтесь не задерживаться. Специалист из института будет точно в половину четвертого.

— Хорошо, — отозвалась Зоя. — Мы будем вовремя.

Дети, которых грозный вид заведующей заставил притихнуть, а голос, прокуренный и грубоватый, и вовсе вселял ужас — столпились у спальни. Молча они смотрели на разговаривающих взрослых, а кто-то позади, в последних рядах уже начал всхлипывать. Одно дело — игрушечный медкабинет, веселый шприц с шариками внутри, хоть и большой, но совсем не страшный и совсем другое — настоящий, пусть и одноразовый, с длинной, очень длинной и очень тонкой иглой. Такой иглой можно насквозь проткнуть. Одним словом, ничего хорошего они не услышали и хотя половину из разговора вообще не поняли, самую важную суть уловил каждый — ПОСЛЕ ТИХОГО ЧАСА.

— Дети, ну вы что? Неужели испугались? Сколько раз мы с вами повторяли, и я вам рассказывала, — обратилась Зоя к притихшей группе, когда заведующая ушла. Даже вечные драчуны и задиралы приуныли, если не сказать больше: в их глазах застыл ужас. — Каждому из нас, и мне тоже нужна помощь, чтобы бороться с плохими маленькими вирусами. Для этого к нам внутрь должны попасть добрые и отважные ребята, которые дадут отпор плохим ребятам. Если этого не сделать, плохишам ничего не стоит устроить нам температуру, кашель, сопли и тогда дети, которые сделали прививки — здоровые и веселые пойдут гулять, а остальные будут лежать дома и пить горькие лекарства. Маленький укольчик — сущий пустяк, о котором даже не стоит вспоминать.

— Это как Фиксики, что ли? — спросил Петр, который подошел вместе с Сашей. Голова у него была чистая и немного взъерошенная.

— Точно, — сказала Зоя. — Хороший пример, молодец, Петя. Они делают свою работу, пока мы спим, кушаем, гуляем — незаметно для нас, и эта работа очень-очень важная.

— Конечно, — сказала Саша. — А еще они любят играть и спорить.

Дети немного расслабились. Они вспомнили беседы, которые Зоя проводила с ними, к тому же она пообещала, что сделает прививку вместе со всеми. А раз Зоя, любимая воспитательница пошла на такой шаг, значит это совсем не страшно. Одно дело, когда взрослые обманывают, завлекают, но сами ни за что этого не делают, и совсем другое, когда говорят правду и первые показывают, что бояться не нужно.

Группа погрузилась в дневной сон с небольшой задержкой — кое-кто ворочался, Роман и Макс Костровы, кровати которых были рядом, делали друг другу знаки, их смысл был понятен только им и никому больше, Петя смотрел в сторону кроватки Саши, а та следила, как по стене и потолку скользит расплывчатая тень от кроны облетевшего дерева за окном. Принялись кричать вороны, одна, вторая, их хор подхватили остальные, этот тревожный шум разлетался по всей округе, а Саша все никак не могла уснуть.

Тень на потолке тревожила ее, она видела то человека, то птицу, то какого-то маленького зверька (крысу?!) — петляя по черным бороздам ветвей, та лихо взбиралась до самой вершины, замирала и Саше казалось, что она там не одна, а с кем-то, и они как будто разговаривают, поглядывая свысока на белые прямоугольники кроваток. Саше становилось страшно, она укрывалась с головой, но один глаз все равно выглядывал, любопытство побеждало страх. С кем разговаривала крыса на темной вершине дерева или это ей все показалось? Она вглядывалась в потолок до рези в глазах, и что-то юркое, неуловимая тень в этот миг соскакивала вниз и стремглав неслась по отвесной траектории — пересекая диагональ потолка, резко меняя направления на изломе стены и бежала уже строго вниз. Саша следила за ней, а страх покрывал ее вдруг похолодевшие ножки гусиной кожей. Проходил миг, такой бесконечный и такой короткий и крыса, теперь у нее не оставалось никаких сомнений, это крыса с длинным мерзким хвостом и цепкими лапками — соскальзывала туда, где к стене примыкала Петина кровать.

Саша вздрагивала от испуга и укрывалась целиком с головой. Она хотела бы подбежать и предупредить друга, что… что ему грозит опасность, но не могла пошевелить и пальцем — ноги, руки, все тело окаменели. Даже нос стал холодным как у соседской собаки Альфы после долгой прогулки. Саша прислушалась.

Там, за дверью, и еще дальше — через светлое, но сейчас опустевшее помещение группы, в туалете полная добродушная няня по имени Петровна мыла посуду, Саша слышала звон тарелок, бряцание вилок и ложек о стальную мойку — но эти звуки были так далеко, что казались нереальными, из другого мира.

Петровна там, а мы тут, подумала она. И даже если крикнуть, она не услышит, у нее льется вода.

Саша повернула голову, полусонным взглядом посмотрела на Петра. Тот свернулся калачиком и сладко сопел.

Какая же я трусиха, подумала она в полудреме. Даже Петя и тот спит, а я все о чем-то думаю. Интересно, как звали ту крысу? Не было никакой крысы, дуреха. Мама порой называла ее так — дуреха. И теперь она слышала в своей голове голос мамы. Тебе нужно смотреть поменьше мультиков. Рататуй? Рататуй это мышонок, или крысенок? Не было никакой крысы. Это просто тень. Спи.

Она отвернула уголок одеяла, сознание блуждало далеко-далеко — наблюдая серый город, извилистые улочки, покатые крыши домов, строительные краны, снующие автомобили — все, на что хватало глаз, сверху, откуда-то сверху, с высокого, самого высокого дерева.

И на границе сна и яви, когда воронка нереальности, кружась, тянула ее в свой сладкий омут, перед глазами возникла вдруг серая, с маленьким черными бусинками глаз — та самая крыса.

Она взглянула на Сашу, словно та вторглась в ее вотчину — взглядом, от которого у Саши все внутри затрепетало.

— Ты хотела знать, как меня зовут?

Саша стояла (или висела) перед ней, прямо на вершине этого громадного черного дерева, под которым внизу виднелся спичечный коробок ее детского садика.

Злые глазки пронизывали ее насквозь, не давая ни вздохнуть, ни сказать. Она вспомнила, что боится высоты и вовсе обмерла. Огромная крыса раскачивалась на ветке в метре от нее — грозя обвалить тонкий ствол. Холодный колючий ветер дул Саше в лицо — она хотела замотать головой, сказать, что все это сон, и только сон, чтобы тотчас проснуться и кинуться к нянечке, рыдая и умоляя разрешить больше не спать… но крыса ухмыльнулась, обнажив ряд мелких острых зубов. Махнув хвостом, который задел Сашину руку, оказавшись жестким, мокрым и неприятным, крыса прошипела, по крайней мере, разинула пасть, и Саша услышала в своей голове:

— Ты не сможешь проснуться.





Глава 4




Осень 2012 года

Она распахнула глаза. Над ней стоял Макс Костров. Вытянутым из подушки длинным белым перышком, он щекотал Сашин нос, улыбаясь собственной задумке — он видел в мультике про Тома и Джерри, что так можно вызвать чихание и довести, по крайней мере, кота до слез.

Саша не чихнула и когда она открыла глаза, то он немного испугался — если она закричит, а любая девчонка может закричать ни с того ни с сего, зная, что сию минуту примчится воспитательница и виновника накажут, если она действительно громко закричит, — ему крупно влетит.

Но Саша не закричала. И даже наоборот, увидев склонившегося над ней Макса, чуть не обняла его за шею — Макс в любом случае лучше и безопаснее, чем жуткая крыса из сна. Сны иногда бывают такими страшными, что в такие моменты зарекаешься спать и Саша подумала, что лучше вообще не спать, чем видеть такой кошмар. Она будет терпеть, сколько сможет.

Макс нахмурился. Он не ожидал такой реакции от девчонки, особенно той, кого перед тихим часом женили на Петьке. Саша Максу тоже нравилась, но ему не хватало слов, чтобы дать ей это понять, и он предпочитал добиваться внимания дракой, втайне надеясь, что она обратит на него внимание.

— Чего ты на меня так смотришь? — спросил он, поняв, что она почему-то молчит и не броситься стремглав жаловаться воспитателю.

— Мне… мне приснился плохой сон. — Она с тревогой посмотрела на него. — А тебе? Тебе что снилось?

— Молния Маккуин, — без запинки ответил он. — Красный, новенький, с номером и во-от такими шинами! — он развел руки в стороны.