Зараза

— Эй, папарацци, ты там че, на войну собрался? — вернулся Вадик и, похлопав меня по бронику, все же протиснулся к иллюминатору. — Против гриппа то не защитит.

— А что защитит? — блондин был какой-то душный, прям бесячий, но я был рад перестать грузиться.

— А хер его знает, — парень, не оборачиваясь, дернул плечами. — Я к яйцеголовым пытался подкатить, поспрашать, да меня охрана отбрила. Зачем их только на борт взяли?

— Слушай, а у тебя запасной зубной щетки нет?

— Неа, я и основную не брал, считай одним днем летим, — самолет тряхнуло так, что Вадик стукнулся лбом об иллюминатор. — Блять! Полегче там, не картошку везете! Чего-то какая-то херь внизу творится. Зоркий глаз, глянь-ка.

Блондин отодвинулся, подпуская меня к окошку. Зубную щетку он не взял, а надушиться не забыл. Пахнуло смесью пота и дезодоранта, который по идее должен был с этим потом бороться. Не факт, что я пахну лучше, в бронике уже становилось жарковато.

Самолет со скрипом затрясся мелкой дрожью, выпуская шасси, будто его тоже лихорадило. В окошко уже можно было разглядеть ржаво-коричневые пятнашки городских районов Фритауна, перемежаемые зеленью, и залив Тагрин, разделявший аэропорт с городом.

М-да, а мне еще казалось, что в Домодедово сложно добираться, а здесь либо двадцать километров на пароме, либо в объезд по берегу, но уже в десять раз длиннее.

Может показалось, но во Фритауне что-то горело. Несколько струек черного дыма поднималось в разных районах города, хотя большая часть, конечно, из самых бедных. С того момента, как в стране воцарился мир и сюда хлынули деньги корпоратов, многое изменилось, появились бизнес-центры и районы для экспатов — все с дополнительной охраной. Но, похоже, и там что-то пошло не так.

Когда подлетели поближе, я смог разглядеть паромы в заливе и опять же, если зрение меня не обманывало, то один из них не только дымился, но и на нем мерцали всполохи, будто кто-то ведет огневой бой. В заливе было тесно, еще, конечно, не пробка, по помимо парома куча мелких суденышек неслись в сторону аэропорта.

— Народ, внимание! В округе идут бои, местное население твердо намерено покинуть страну, а соседи их уже перекрыли. Но не ссым, к нам навстречу выдвинулись миротворческие отряды вместе с частниками из «Глобал корп». Так что еще раз для самых тупых: садимся, те кому надо, сходят, мы заправляемся, разгружаемся и валим, на хрен, обратно. Мы на такое не подписывались.

Вадик заметно возбудился, зажегся огонек в глазах, похоже, уточнение пилота как раз к нему относилось. А вот ученые занервничали, по-русски среди них понимал только один, который начал им переводить, а потом отправился к кабине пилота.

Самолет зашел на посадку, в салоне все расселись по местам, вцепились, кто во что мог, и притихли. Один из мчсников перекрестился, профессор что-то бормотал с закрытыми глазами, даже вернувшийся Вадик, наконец, заткнулся, вцепившись в сиденье так, что костяшки на пальцах побледнели.

В иллюминаторе мелькнула посадочная полоса, пустырь с редкими деревьями вокруг, забором и ржавыми сараями неровно рассыпанными по округе. Зажужжали шасси под брюхом самолета, а еще через несколько мгновений нагруженный борт ткнулся о землю. Мы дернулись и начали торможение.

Я все время смотрел в иллюминатор, фиксируя происходящее. Видел скопления людей у здания аэропорта, мигалки машин — техслужбы и полиции.

ИЛ-76 приложился о полосу, понесся, сбавляя скорость, и через пару минут подрулил поближе к центральному зданию и остановился. Кто-то в салоне начал хлопать в ладоши. Я тоже хлопнул пару раз, но так чтобы не громко и без особого внимания. Взрослый, вроде, человек, а не пойми откуда взявшаяся привычка, сродни суеверию, нет-нет, да и вылезет из глубин сознания.

В окошке на фоне легкого марева, похоже все-таки жарковато там, появилось несколько грузовиков: заправщик в голове колонны, и две фуры под выгрузку благотворительной помощи.

Приводы грузового люка тихонько зажужжали и по мере открытия люка, в салон стал проникать горячий влажный воздух, а вместе с ним и какая-то вонь. Этакая смесь бомжатника и медицинского кабинета после дезинфекции, ветер, дувший со стороны материка, пока не сильно, но уже вполне отчетливо распространял этот запах вокруг. Я поморщился и спешно достал респиратор, хотя если это и есть та самая зараза, то скорее всего уже поздно.

— Слюни, — мимо меня на выход проходила аспирантка и с улыбкой бросила мне по-английски, — передается через слюни, так что ни с кем не целуйся и не давай кусать. Маска от этого не спасет.

Фух, я хотел поблагодарить за совет, не думаю, что она стебется или шутит, ученые все-таки хоть что-то должны знать, раз едут сюда. Но сказать ничего не успел, фуры чуть свернули и за их силуэтами показались еще машины, очень популярные в Африке, но которые совершенно не хотелось здесь увидеть.

Старые, покоцанные и чуть ржавые технички Toyota с пулеметами на крышах и битком набитые людьми с оружием, выскочили из-за фарватера колонны, дали по газам и помчались к самолету.

Кто-то тоже их заметил и закричал, требуя прекратить открытие люка, но было уже поздно. Визг тормозов слился с грохотом выстрелов, и когда крышка люка уткнулась в асфальт, нас уже встречало две технички. Третья мелькнула в иллюминаторе, поехала светиться перед кабиной пилота. Из машин что-то постоянно кричали на смеси английского и менде, хотя может, это был темне или даже креольский — мне когда-то грозила командировка сюда, и я пытался разобраться в местных языках, но особо не преуспел, только некоторые слова различал.

Кричали грубо, но и без словаря было понятно, что бойцы (кто бы они ни были — проснувшиеся остатки ОРФ, простые озлобленные горожане, расчехлившие с чердаков и подвалов старенькие, но все еще убойные «калаши», или просто сброд и бандиты) захватывают самолет, а нам приказывают пройти на выход.

Снова раздались выстрелы, ближе к выходу за штабелями ящиков с гуманитарной помощью, закричал кто-то из мчсников. Закричал от возмущения, удивления и боли.

Я с трудом подавил желание тела начать готовиться к бою. И демонстративно стал шарить по груди в поисках бейджика, чтобы закрыться им, как щитом. Да еще начал дрожать для убедительности. Краем глаза поймал взгляд женщины-ученой, холодный, даже презрительный и очень обидный. Не переиграть бы.

Схватил беджик, поднял глаза и уткнулся в дуло автомата.





Глава 3




Международный аэропорт Лунги. Фритаун. 15 марта 16:25

Ударили меня несильно, мужик с автоматом был ниже меня ростом, какой-то европеец из огромного числа авантюристов или гастарбайтеров, наводнивших страну с расцветом мощи корпораций. Да и размахнуться особо он не смог, а я наоборот вывернулся так, чтобы не пострадал ни фотоаппарат, ни больное плечо. Так что удар прикладом пришелся по касательной, не столько калеча, сколько подталкивая на выход. Баул подхватить я не успел, зато в кофр с техникой вцепился, как наседка в цыпленка, и, стараясь не пялиться на вооруженных людей, пригнул голову и без резких движений зашустрил на выход.

Краем глаза видел, что у мчсников все в порядке. То есть Вадик тоже огреб прикладом и, держась за окровавленный нос, под руку с Леонидычем движется вдоль второго борта.

За спиной послышались крики, грубые, истеричные — опять смесь языков с понятными вводными на «оставить все ценное и валить на хер из самолета». Не привлекать внимание не удалось, трижды меня толкали, а из грузового люка я вылетел от чьего-то жесткого пендаля прямо под самый край броника.

Самолет окружили, как новогоднюю елку на площади перед администрацией какого-нибудь городка в глубинке, где других развлечений не ожидается. Количество техничек удвоилось, сразу три из них встали перед «Илом», направив пулеметы на кабину пилотов, еще две держали под прицелом заправщик, а последняя наматывала круги чуть в стороне, пытаясь остановить толпу беженцев, несущихся от аэропорта.

Я прокрутил в голове несколько комбинаций, прикидывая в какой очередности можно завалить новую власть, но как ни крути больше трех, даже в этой суете, мне не вынести. А с больным плечом тем более, не успею ствол отобрать, как меня из технички порешат. Так что выключил разогретый пенделем режим «слабоумие и отвага» и активировал «тише едешь, дальше будешь».

Соколову досталось больше: и прикладом по морде получил, и выкинули его чуть ли не под колеса погрузчика, сновавшего туда-сюда с грузом. Я выхватил его почти из-под самых колес и оттащил чуть в сторону от самолета. И отыгрывая роль журналиста, приник к видоискателю фотоаппарата.


Первый кадр — перевозбужденные захватчики, вокруг самолета их оставалось еще человек двадцать — носятся вокруг, машут оружием, периодически стреляя в воздух, в основном чернокожие, но есть и латиносы, и европейцы. Лица перекошены в беззвучном на снимке крике, злые лица — смесь помешательства, вседозволенности и страха. Внешне вообще не понять, болен ли кто-то из них местной заразой или просто на адреналине.

Возле самолета на коленях сидят ученые, рядом Леонидыч, пытается оказать первую помощь раненому охраннику, вокруг которого уже растеклась лужа крови, Вадик с остальными спасателями под прицелом автоматов участвует в ускоренной разгрузке. Захватчики подогнали пару микроавтобусов и грузят в самолет женщин, детей и собственные пожитки.

Второй кадр — людская лавина, разноцветная от ярких нарядов и пестрых баулов с пожитками, несется от здания аэропорта. На заднем плане из разбитых окон диспетчерской вырывается огонь — гранату что ли они там кинули? Огонь подсвечен синими отблесками мигалок, чуть сбоку вдали спешат джипы миротворцев.

Совсем рядом с моей головой просвистела пуля. Пофиг, к черту конспирацию, херней какой-то страдаю, да еще бокового обзора себя лишил. Я опустил камеру и понял, что время упущено. Еще метров пятьдесят и толпа беженцев снесет захватчиков. Выстрелов стало больше, уже не только в воздух, но и под ноги самых шустрых, тех, кто вырвался вперед и теперь петлял, как заяц, но сбавлять ход и не собирался. Что же их так гонит из города, что под пули готовы лезть?

Хотя таких было немного, большая часть толпы, а точнее первые ряды тормознули, но деться уже никуда не смогли. Люди из задних рядов, не видя, что останавливает впереди стоящих, продолжали давить.

Я находился примерно на краю посадочной полосы, как толпа шарахнулась в сторону, и меня будто волной накрыло. Плотной, вязкой волной потных и липких тел.

Стрекот выстрелов и крики от озлобленных до истеричных трезвонили в ушах. Толпа раскололась, кто-то еще пер к самолету, кто-то пытался развернуться, а в некоторых местах люди бежали явно от чего-то другого, но я никак не мог это разглядеть. Как щепку, подхваченную волной, меня понесло в сторону и начало крутить, будто морская волна, накрывшая с головой. Меня толкали, я сам наступил на кого-то или что-то. Как не пытался маневрировать, все равно врезался в людей, отскакивал, как мячик, и упирался в новых.

Людская колоритная масса превратилась в какой-то сюрреалистичный паттерн. Черные и белые лица, разноцветные одежды, пестрые тканевые маски, наполненные страхом и безумством глаза. Крики. Липкая, потная возня, толчки, а где-то и краткие, жесткие драки, может показалось — но в ход шли не только чемоданы и кульки с пожитками, но кулаки и даже зубы.

Бешенство тут или что другое, но пока никто никого не ел. Один раз я видел белого мужчину со слетевшей на шею тканевой банданой и окровавленным лицом. Может, конечно, ему нос разбили в толчее, я хотел сделать пару кадров, вдруг пригодится, но стоило поднять фотоаппарат, как кто-то обязательно толкал под руку.

Работая локтем здоровой руки против потока, я продрался метров на сто ближе к зданию аэропорта, как вдруг понял, что могу вдохнуть полной грудью. Неожиданно передо мной оказалось свободное пространство. Какими бы ошалевшими не были люди, но инстинкт самосохранения, а может остатки разума, не затронутого паникой и общей истерией, заставляли их рваться в стороны от того странного человека, который оказался в центре свободного пятачка.

Толпа расступилась, но вместо свежего воздуха я будто сделал шаг на склад старой мокрой обуви, в горле сразу запершило и несмотря на жару по телу пробежал холодок. Метрах в десяти от меня плелся странный мужик.

Местный, с кожей пепельно-черного, будто нездорового цвета он с трудом передвигал ноги. Выглядел плохо, был непривычно толстым для местных, даже частично жирным. Причем полнота была неравномерной, не так будто он годами жрал тоннами мучное, а скорее, как худой актер, загримированный под толстяка. Руки и ноги опухли и раздались вширь, а в животе спокойно бы уместилась парочка баскетбольных мячей. На груди рубашка нараспашку, когда-то на ней были изображены пальмы и кокосы, а сейчас только бурые пятна. На ногах грязные спортивные треники, растянувшиеся так, что больше похожи на короткие бриджи. Один шлепанец где-то потерян, второй застрял поперек лодыжки на резиновой дужке.

Что-то в нем было неправильно, какое-то чувство инородности во всем теле. Я уже видел в новостях кадры с заболевшими, те, наоборот, тощие, резкие с бешеным взглядом. А у этого борова в глазах страх, отчаянье, будто на убой идет.

Я пятился назад, спиной чувствуя, что людская стена сзади, наконец-то не давит. Многие, кто видел борова рванули в стороны, рядом со мной пожилая женщина, прижав к груди ребенка, бубнила под нос какую-то, я надеюсь, защитную молитву. Ребенок просто поскуливал, как, впрочем, большинство напуганных людей вокруг.

Но не все видели жирдяя, были и те, кто выскакивал из толпы, упирался ему в спину или пер, не глядя, в опасной близости мимо него, а потом отскакивал, как ужаленный.

— Да, что же ты, блять, такое? — в какой-то момент выдержка покинула и меня.

Пустой взгляд борова наконец-то сфокусировался. Он неуклюже взмахнул руками и поймал пробегающего мимо человека. Схватил за шкирку и потянул к себе, а второй рукой потянулся за новой жертвой. А потом весь затрясся, жир под рубашкой потек по телу волнами и даже будто слегка засветился изнутри.

На автомате я взял в руки фотоаппарат и навел камеру на жирдяя. Смотрел на него сквозь объектив, жалея, что это не коллиматор.

Мужик трясся все больше, пузо сокращалось, будто он пытается исторгнуть что-то и выплюнуть. Он засветился изнутри, накаляясь, и с мерзким громким «чвок» его живот разорвало, как от взрыва.

Через объектив все это выглядело ненастоящим, приглушенным, будто не в десяти метрах от тебя у мужика взорвалось пузо, а где-то там далеко, по другую сторону экрана телевизора. Я давил на кнопку спуска, щелкая скоростную серию до тех пор, пока большую часть кадра не заслонила какая-то слизь, прилетевшая от взрыва.

Я отупело опустил фотоаппарат, стараясь держать его на вытянутых руках и даже не дышать. Видел, что слизь с мясными ошметками попала на штаны и на броник. С плеча как раз медленно отваливался особо мерзкий кусок. Бодик камеры, объектив c фильтром — все было покрыто каплями. На руки тоже попало, но ни жжения, ни рези не было. Я судорожно пытался вспомнить, нет ли открытых ран или оторванных заусенцев.

А люди вокруг орали. Кто-то от испуга, кто-то от давки, потому что пространство вокруг расширялось на глазах, вроде и некуда уже давить толпу, а народ это делал. Человек десять, те, кто оказался ближе, корчились на земле, забрызганные слизью так, будто их что-то одновременно душит изнутри и жжет снаружи.

Меня затрясло. Не от боли, а от омерзения, брезгливости и страха. Страха что я не понимаю, с чем столкнулся. Какой в жопу вирус? Должно быть логическое объяснение. У всего здесь должно быть логическое объяснение.

Это какая-то террористическая атака. Просто смертник, на котором я не разглядел пояс со взрывчаткой, загримированный под полноту. Непонятно только, каким поражающим элементом его начинили. Химическое или биологическое оружие? Но тогда я уже заражен?

Остро захотелось вымыться. Воображение включилось на полную катушку, рисуя картинки, одну страшнее другой. Моментально зачесалась кожа и запершило в горле. Я держал фотоаппарат на вытянутых руках, отодвинув его как можно дальше, но выбросить не мог, пальцы будто заклинило от липкой мерзости. На негнущихся, словно деревянных ногах я побрел к зданию аэропорта в поисках туалета.

Разреженная толпа, в которой все чаще происходили стычки, расступалась передо мной. Встречались следы похожих взрывов, но новых смертников я не встречал, старался именно их высматривать, чтобы не попасть под раздачу террористам второй раз.

Все больше попадалось тел, лежащих на земле, со следами не только слизи, но и крови. Я спотыкался о брошенные чемоданы, меня снова толкали. Люди шарахались в стороны, не понимали куда бежать, повсюду вопили, плакали, а порой и рычали, а за спиной (если я все еще правильно понимал направление), где остался самолет, по новой зарядили выстрелы.

Чем ближе к зданию аэропорта, тем тоньше становилась толпа. В зале ожидания остались самые нерешительные, сюда приехать смелости хватило, а что дальше делать не знали. Много детей, кучками облепивших родителей, горы сумок и чемоданов и, куда ни глянь, в ответ взгляды, переполненные страхом и надеждой. Надеждой на какое-то чудо, что кто-то, может, власти (тут вроде многое поменялось с последней войны), придут, все разрулят и всех спасут. На то он и зал ожидания, видимо. Сидеть так и ждать.

Активность проявляли только мародеры, которые не только раскурочили торговые автоматы, но и прошлись по всем возможным стойкам и кабинетам.

Остановить меня никто не пытался. Мимо пробежала стайка местных парней, кто с охапкой газировки, а кто с монитором или системным блоком. Покосились на фотоаппарат, но заметив грязь, побежали мимо.

Я поискал табличку с указателем туалета, отметил какое-то нервное движение среди людей, парочка местных сцепилась с европейцами. Шумная, психованная блондинка набросилась на своего спутника, и ее пытались оттащить. Вроде хрупкая девчонка, миниатюрная, а брыкалась и шипела, как кошка, царапая лица вступившихся, а потом и цапнула одного из них.

В поисках туалета с меньшим количеством людей рядом, я отправился на второй этаж. С балкона разглядел общий зал, где как раз скрутили блондинку, но теперь психанул ее спутник и, пытаясь отбить подругу, раскидывал худеньких местных. Еще в паре мест наблюдалось нечто похожее, а возле маленькой кафешки оттаскивали мужика, вцепившегося в чужую ногу. Вроде даже зубами, с моего ракурса было сложно понять.

Орали при этом все, как резаные, — столько мата на разных языках в одном месте я еще не слышал. Народ, который не мог видеть, что происходит, дергался, забирался на лавки и урны, пытаясь хоть что-то разглядеть за спинами остальных.

На втором этаже и правда не оказалось людей. Здесь в основном располагались офисные помещения, уже разграбленные мародерами. Небольшой туалет на три кабинки и два писсуара нашелся быстро, но совсем пустым он не был. Кто-то заперся в кабинке, перед которой стоял белый спортивный парень. Скорее всего турист-серфер из штатов, было что-то в нем киношно-стереотипное, что сразу выдавало американца, а не, например, британца. Меня он не услышал, уткнулся лбом в кабинку, стучал по ней костяшками пальцев и умоляющим тоном, упрашивал какого-то Генри поскорее выходить или хотя бы открыть дверь. Генри явно был жив, в кабинке что-то шуршало, скреблось и билось о стенки — видать, жестко его там прихватило, фастфуд здесь суровый.

— Come on, bro, we ran away from the hospital not to piss away our flight in the toilet. Oh, fuck that, — давно не было практики, мозг еще не перестроился на автомате переводить все, что слышу. Так что отдельные слова: давай, больничка, побег, фак — вроде понимал, но дальше нужно было осмыслять.

А ведь действительно — фак, фак и еще раз фак! Картинка, как зараженные серферы сбегают из больницы, сложилась в голове в момент, когда я уже разложился у раковины и включил воду. Парень, наконец, заметил меня, и мы одновременно посмотрели друг на друга и оба вздрогнули.

Я, когда до меня дошло, что рядом может быть вирус, а он просто, когда услышал звук воды и понял, что уже не один. Парень напрягся, часто задышал, сжимая руки в кулаки, во взгляде раздражение и испуг.