Записная книжка Дэша и Лили
Часть 7 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Они тебе по размеру? – спросил Бенни.
Я примерила их.
– Большеваты, но сойдет. – Сапоги замечательно подходили к чулкам. Прикольные.
– Класс! Они будут отлично смотреться с твоей шапкой.
Шапка у меня забавная – винтажная, красная, с помпонами по бокам. «Винтажная» в том смысле, что я связала ее в четвертом классе для школьного танцевального мюзикла «Рождественская песнь», на который нас, конечно же, вдохновил Диккенс. Пришлось порядком поднасесть на директора школы, чтобы он разрешил нам поставить его на сцене. Некоторые люди слишком узколобы.
Завершив свой образ, я направилась к метро и чуть не потеряла по дороге болтающиеся на ногах сапоги. Уже хотела вернуться домой и переобуться в свои старенькие кроссовки, но передумала: набойки так празднично постукивали по тротуару! Эти сапоги просто созданы для того, чтобы петь… ла-ла-ла… ой, чуть не соскочили… ха-ха-ха.
Должна признаться, что, несмотря на желание следовать указаниям таинственного незнакомца, я понимала: парень, оставивший мне билет на «Бабулю сбил олень Санты», вряд ли окажется тем, кто мне нужен. Меня оскорбляло уже само название фильма. Лэнгстон сказал, что к таким вещам нужно относиться с юмором, но я не понимаю, что такого смешного в наезде оленя на пожилого человека. Олень – травоядное животное и питается исключительно растительной пищей. Он ни за кем не охотится и никого не затаптывает. Мне неприятны мысли об олене, навредившем какой-то старушке, поскольку все мы знаем: случись такое не в кино, а в реальной жизни, Служба охраны диких животных устроила бы охоту на этого оленя и пристрелила бы рогатого беднягу, когда виновником случившегося, скорее всего, была бы сама бабуленция! Которая вечно забывает надеть очки и из-за остеопороза ходит медленно, согнувшись в три погибели. Да она же просто живая мишень для нашего старого доброго Бэмби!
Наверное, в кино я собралась ради одного – возможности встретиться с таинственным парнем. Хотя на листке, оставленном им вместе с записной книжкой в чулке с моим именем, он написал:
«Не читай то, что я написал в твоей книжке, пока не придешь в кинотеатр.
Запиши в нее свое самое худшее рождественское воспоминание.
Не умалчивай об ужасных подробностях.
Оставь книжку для меня за Мамой.
Спасибо».
Я человек честный и раньше времени не открывала записную книжку. Прочитать ее дома было все равно, что заглянуть в родительский шкаф с приготовленными для меня рождественскими подарками. Я пообещала себе, что открою ее только после сеанса.
Я была готова к тому, что мне не понравится фильм, но была совершенно не готова к тому, с чем столкнусь в кинотеатре. Последний был заставлен с улицы стройными рядами колясок. Видимо, именно в это время показывают детские фильмы и мультики и мамочки могут привести сюда свою малышню, которая бесконечно что-то лопочет, срыгивает и надрывается от плача. В зале кинотеатра стояла сплошная какофония из «ваа-ваа», «мама, хочу…», «нет!» и «мое!». Какой там фильм, я и не смотрела его, отвлекаясь на летевшие в меня с задних рядов крекеры, мелькающие в воздухе детали «Лего» и отклеивание подошв бабушкиных сапог от липкой лужи на полу.
Дети пугают меня. Они, конечно, милые создания, но настырные и неразумные и еще странно пахнут. Поверить не могу, что когда-то была такой же. Удивительно, но сам кинотеатр вызвал у меня большее отвращение, чем фильм. Пока чернокожий комик на экране играл толстую мамашу, мамочки вокруг меня пытались справиться со своей малышней.
Через двадцать минут я не выдержала, вскочила и вышла из зала в тишину и покой вестибюля, чтобы наконец прочитать записную книжку. Но тут ко мне подскочили две мамочки, водившие своих крох в туалет.
– Сапоги у тебя – загляденье! Просто прелесть!
– Где ты такую шапочку взяла? Прелесть!
– Я не прелесть! Я – Лили! – крикнула я.
Мамочки отступили.
– Лили, – сказала одна из них, – пожалуйста, скажи своей маме, чтобы она купила тебе успокоительного.
Другая неодобрительно поцокала языком. Они поспешно увели своих карапузов в зал, подальше от Крикливой Лили.
Я нашла укромное местечко за огромной картонной фигурой, служившей рекламой фильму «Бабулю сбил олень Санты». Уселась за ней по-турецки и наконец-то открыла записную книжку.
Прочитанное опечалило меня.
Как хорошо, что я встала сегодня рано и испекла незнакомцу печенье. Мы с мамой целый месяц делали и замораживали заготовки из теста, поэтому мне нужно было лишь разморозить печенюшки с разными наполнителями, выложить их на противень и испечь. И – вуаля! – у меня с собой жестяной рог изобилия с печеньями всевозможного вкуса (доказательство моей веры в то, что Бука достоин таких усилий): мятного, тыквенного, имбирного, пряничного, с шоколадными снежинками и эгг-ногом. Каждое печенье я украсила соответствующей обсыпкой и повязала на банку бант.
Я сняла наушники и выключила айпод с ораторией «Messiah», чтобы сосредоточиться, а то меня все время подмывало подирижировать карандашом, и начала писать ответ на вопрос таинственного незнакомца.
«У меня было только одно плохое Рождество. В шесть лет.
Тогда, перед самыми рождественскими каникулами, моя мышка-полевка трагически погибла на школьном показе домашних питомцев.
Знаю, знаю, звучит смешно. Мне смешно не было. Происшедшее было зверским убийством.
Прости, но, несмотря на твою просьбу, вдаваться в ужасные подробности я не буду. Мне все еще больно вспоминать об этом.
Что меня действительно тогда ранило – конечно же, не считая мучительного чувства вины и потери, – полученное после этого случая прозвище. Видя, как погибает моя мышка, я визжала как ненормальная. Но мои гнев и боль были столь сильны, что я продолжала визжать и дальше. Если ко мне кто-то пытался подойти или заговорить, я снова кричала. Крик словно стал моим основным инстинктом. И я ничего не могла с этим поделать.
В школе меня прозвали Визглей. Это прозвище приклеилось ко мне на всю начальную и среднюю школу, пока родители не перевели меня в частную школу для старшеклассников.
Но именно в то Рождество я стала Визглей.
В те каникулы я оплакивала не только потерю мышки, но и потерю своей наивной веры в то, что ребенка везде и всегда примут таким, какой он есть.
В то Рождество я поняла, почему переживающие за меня родные перешептывались, что я слишком впечатлительная, слишком чувствительная. Другая.
В то Рождество я поняла, почему меня никогда не приглашали на вечеринки в честь дней рождения и почему меня всегда выбирали последней в команду.
В то Рождество я поняла, что я – странная».
Закончив писать ответ, я поднялась. И осознала, что понятия не имею, где оставить записную книжку для таинственного незнакомца, сказавшего положить ее за Мамой. Мне оставить ее в зале, на сцене перед экраном?
Я посмотрела в сторону барной стойки. Попросить помощи? Попкорн выглядел аппетитно, и у меня сразу заныло в желудке. Рванув туда, я чуть не свалила картонную фигуру, за которой сидела. Тогда-то и увидела надпись: «Мама». Я уже находилась за ней. Картонная фигура была изображением чернокожего мужчины, игравшего необъятную мамашу.
Я записала в книжку новые указания и положила ее за Мамой. Там ее найдет только тот, кто знает, где искать. Вместе с посланием я оставила банку с печеньем и туристическую открытку, которую нашла на полу кинотеатра прилипшей к жвачке. Открытка была из музея мадам Тюссо – моей любимой ловушки для туристов на Таймс-сквер.
На открытке я написала:
«Что ты хочешь на Рождество?
Только давай без умничаний.
Что ты действительно прям очень-очень-очень сил-нет-как-хочешь?
Пожалуйста, напиши об этом в записной книжке и оставь ее у смотрительницы, приглядывающей за Честным Эйбом*.
Спасибо.
Искренне твоя, Лили
* P.S. Обещаю, смотрительница не будет тискать тебя, как дядя Сэл в «Мэйсис». Уверяю, с его стороны это не было сексуальным домогательством, он просто любит обнимашки.
P.P.S. Как тебя зовут?»
Глава 5
Дэш
23 декабря
В дверь позвонили около двенадцати, как раз когда должен был закончиться фильм «Бабулю сбил олень Санты». Поэтому моей первой (и, признаюсь, нелепой) мыслью было: «Лили меня отследила! Ее дядя работает в ЦРУ, он нашел меня по отпечаткам пальцев, и сейчас меня арестуют за то, что я притворялся кем-то, достойным внимания Лили». К входной двери я шел, заложив руки за спину – практиковался в ходьбе с наручниками. Однако, посмотрев в глазок, увидел не девушку и не агента ЦРУ, а переминающегося с ноги на ногу Бумера.
– Бумер, – сказал я.
– Кто ж еще! – отозвался он.
Бумер. Уменьшительное от «Бумеранг». Кликуха, данная ему не за способность возвращаться после того, как им кто-то кинется, а за сходство по темпераменту с псинкой, гоняющейся за этим самим бумерангом, снова, и снова, и снова. Бумер – мой самый старый друг (разумеется, не в том смысле, что ему ого-го сколько лет, а в том, что мы знаем друг друга уже очень давно). С семи лет у нас появилась наша собственная рождественская традиция – поход в кино на двадцать третье декабря. Вкусы Бумера с того времени почти не изменились, так что я уже знал, какой фильм он выберет.
И точно, переступив порог, друг крикнул:
– Хей! Готов идти на «Братву»?
«Братва» – новый анимационный фильм студии «Пиксар» о степлере, безнадежно влюбленном в бумаженцию и скооперировавшемся со своими дружками-канцтоварами, чтобы завоевать ее сердце. Опра Уинфри озвучила скотч, а Уилл Феррел – охранника, вставляющего влюбленным палки в колеса.
– Смотри! – Бумер выпотрошил свои карманы. – Несколько недель собирал фигурки из «Хэппи мил». У меня есть все, кроме лапульки Лорны Дырокол.
Он сунул пластиковые игрушки мне в руки, чтобы я их рассмотрел.
– А это разве не дырокол? – удивился я.
– Блин! – хлопнул себя по лбу Бумер. – Я думал, это папка для файлов Фредерико.
По воле судьбы, «Братва» шла в том же самом кинотеатре, куда я отправил Лили. Так что я мог убить двух зайцев разом: соблюсти нашу с другом традицию и забрать записную книжку Лили до того, как до нее доберутся какие-нибудь сорванцы или сорвиголовы.
Я примерила их.
– Большеваты, но сойдет. – Сапоги замечательно подходили к чулкам. Прикольные.
– Класс! Они будут отлично смотреться с твоей шапкой.
Шапка у меня забавная – винтажная, красная, с помпонами по бокам. «Винтажная» в том смысле, что я связала ее в четвертом классе для школьного танцевального мюзикла «Рождественская песнь», на который нас, конечно же, вдохновил Диккенс. Пришлось порядком поднасесть на директора школы, чтобы он разрешил нам поставить его на сцене. Некоторые люди слишком узколобы.
Завершив свой образ, я направилась к метро и чуть не потеряла по дороге болтающиеся на ногах сапоги. Уже хотела вернуться домой и переобуться в свои старенькие кроссовки, но передумала: набойки так празднично постукивали по тротуару! Эти сапоги просто созданы для того, чтобы петь… ла-ла-ла… ой, чуть не соскочили… ха-ха-ха.
Должна признаться, что, несмотря на желание следовать указаниям таинственного незнакомца, я понимала: парень, оставивший мне билет на «Бабулю сбил олень Санты», вряд ли окажется тем, кто мне нужен. Меня оскорбляло уже само название фильма. Лэнгстон сказал, что к таким вещам нужно относиться с юмором, но я не понимаю, что такого смешного в наезде оленя на пожилого человека. Олень – травоядное животное и питается исключительно растительной пищей. Он ни за кем не охотится и никого не затаптывает. Мне неприятны мысли об олене, навредившем какой-то старушке, поскольку все мы знаем: случись такое не в кино, а в реальной жизни, Служба охраны диких животных устроила бы охоту на этого оленя и пристрелила бы рогатого беднягу, когда виновником случившегося, скорее всего, была бы сама бабуленция! Которая вечно забывает надеть очки и из-за остеопороза ходит медленно, согнувшись в три погибели. Да она же просто живая мишень для нашего старого доброго Бэмби!
Наверное, в кино я собралась ради одного – возможности встретиться с таинственным парнем. Хотя на листке, оставленном им вместе с записной книжкой в чулке с моим именем, он написал:
«Не читай то, что я написал в твоей книжке, пока не придешь в кинотеатр.
Запиши в нее свое самое худшее рождественское воспоминание.
Не умалчивай об ужасных подробностях.
Оставь книжку для меня за Мамой.
Спасибо».
Я человек честный и раньше времени не открывала записную книжку. Прочитать ее дома было все равно, что заглянуть в родительский шкаф с приготовленными для меня рождественскими подарками. Я пообещала себе, что открою ее только после сеанса.
Я была готова к тому, что мне не понравится фильм, но была совершенно не готова к тому, с чем столкнусь в кинотеатре. Последний был заставлен с улицы стройными рядами колясок. Видимо, именно в это время показывают детские фильмы и мультики и мамочки могут привести сюда свою малышню, которая бесконечно что-то лопочет, срыгивает и надрывается от плача. В зале кинотеатра стояла сплошная какофония из «ваа-ваа», «мама, хочу…», «нет!» и «мое!». Какой там фильм, я и не смотрела его, отвлекаясь на летевшие в меня с задних рядов крекеры, мелькающие в воздухе детали «Лего» и отклеивание подошв бабушкиных сапог от липкой лужи на полу.
Дети пугают меня. Они, конечно, милые создания, но настырные и неразумные и еще странно пахнут. Поверить не могу, что когда-то была такой же. Удивительно, но сам кинотеатр вызвал у меня большее отвращение, чем фильм. Пока чернокожий комик на экране играл толстую мамашу, мамочки вокруг меня пытались справиться со своей малышней.
Через двадцать минут я не выдержала, вскочила и вышла из зала в тишину и покой вестибюля, чтобы наконец прочитать записную книжку. Но тут ко мне подскочили две мамочки, водившие своих крох в туалет.
– Сапоги у тебя – загляденье! Просто прелесть!
– Где ты такую шапочку взяла? Прелесть!
– Я не прелесть! Я – Лили! – крикнула я.
Мамочки отступили.
– Лили, – сказала одна из них, – пожалуйста, скажи своей маме, чтобы она купила тебе успокоительного.
Другая неодобрительно поцокала языком. Они поспешно увели своих карапузов в зал, подальше от Крикливой Лили.
Я нашла укромное местечко за огромной картонной фигурой, служившей рекламой фильму «Бабулю сбил олень Санты». Уселась за ней по-турецки и наконец-то открыла записную книжку.
Прочитанное опечалило меня.
Как хорошо, что я встала сегодня рано и испекла незнакомцу печенье. Мы с мамой целый месяц делали и замораживали заготовки из теста, поэтому мне нужно было лишь разморозить печенюшки с разными наполнителями, выложить их на противень и испечь. И – вуаля! – у меня с собой жестяной рог изобилия с печеньями всевозможного вкуса (доказательство моей веры в то, что Бука достоин таких усилий): мятного, тыквенного, имбирного, пряничного, с шоколадными снежинками и эгг-ногом. Каждое печенье я украсила соответствующей обсыпкой и повязала на банку бант.
Я сняла наушники и выключила айпод с ораторией «Messiah», чтобы сосредоточиться, а то меня все время подмывало подирижировать карандашом, и начала писать ответ на вопрос таинственного незнакомца.
«У меня было только одно плохое Рождество. В шесть лет.
Тогда, перед самыми рождественскими каникулами, моя мышка-полевка трагически погибла на школьном показе домашних питомцев.
Знаю, знаю, звучит смешно. Мне смешно не было. Происшедшее было зверским убийством.
Прости, но, несмотря на твою просьбу, вдаваться в ужасные подробности я не буду. Мне все еще больно вспоминать об этом.
Что меня действительно тогда ранило – конечно же, не считая мучительного чувства вины и потери, – полученное после этого случая прозвище. Видя, как погибает моя мышка, я визжала как ненормальная. Но мои гнев и боль были столь сильны, что я продолжала визжать и дальше. Если ко мне кто-то пытался подойти или заговорить, я снова кричала. Крик словно стал моим основным инстинктом. И я ничего не могла с этим поделать.
В школе меня прозвали Визглей. Это прозвище приклеилось ко мне на всю начальную и среднюю школу, пока родители не перевели меня в частную школу для старшеклассников.
Но именно в то Рождество я стала Визглей.
В те каникулы я оплакивала не только потерю мышки, но и потерю своей наивной веры в то, что ребенка везде и всегда примут таким, какой он есть.
В то Рождество я поняла, почему переживающие за меня родные перешептывались, что я слишком впечатлительная, слишком чувствительная. Другая.
В то Рождество я поняла, почему меня никогда не приглашали на вечеринки в честь дней рождения и почему меня всегда выбирали последней в команду.
В то Рождество я поняла, что я – странная».
Закончив писать ответ, я поднялась. И осознала, что понятия не имею, где оставить записную книжку для таинственного незнакомца, сказавшего положить ее за Мамой. Мне оставить ее в зале, на сцене перед экраном?
Я посмотрела в сторону барной стойки. Попросить помощи? Попкорн выглядел аппетитно, и у меня сразу заныло в желудке. Рванув туда, я чуть не свалила картонную фигуру, за которой сидела. Тогда-то и увидела надпись: «Мама». Я уже находилась за ней. Картонная фигура была изображением чернокожего мужчины, игравшего необъятную мамашу.
Я записала в книжку новые указания и положила ее за Мамой. Там ее найдет только тот, кто знает, где искать. Вместе с посланием я оставила банку с печеньем и туристическую открытку, которую нашла на полу кинотеатра прилипшей к жвачке. Открытка была из музея мадам Тюссо – моей любимой ловушки для туристов на Таймс-сквер.
На открытке я написала:
«Что ты хочешь на Рождество?
Только давай без умничаний.
Что ты действительно прям очень-очень-очень сил-нет-как-хочешь?
Пожалуйста, напиши об этом в записной книжке и оставь ее у смотрительницы, приглядывающей за Честным Эйбом*.
Спасибо.
Искренне твоя, Лили
* P.S. Обещаю, смотрительница не будет тискать тебя, как дядя Сэл в «Мэйсис». Уверяю, с его стороны это не было сексуальным домогательством, он просто любит обнимашки.
P.P.S. Как тебя зовут?»
Глава 5
Дэш
23 декабря
В дверь позвонили около двенадцати, как раз когда должен был закончиться фильм «Бабулю сбил олень Санты». Поэтому моей первой (и, признаюсь, нелепой) мыслью было: «Лили меня отследила! Ее дядя работает в ЦРУ, он нашел меня по отпечаткам пальцев, и сейчас меня арестуют за то, что я притворялся кем-то, достойным внимания Лили». К входной двери я шел, заложив руки за спину – практиковался в ходьбе с наручниками. Однако, посмотрев в глазок, увидел не девушку и не агента ЦРУ, а переминающегося с ноги на ногу Бумера.
– Бумер, – сказал я.
– Кто ж еще! – отозвался он.
Бумер. Уменьшительное от «Бумеранг». Кликуха, данная ему не за способность возвращаться после того, как им кто-то кинется, а за сходство по темпераменту с псинкой, гоняющейся за этим самим бумерангом, снова, и снова, и снова. Бумер – мой самый старый друг (разумеется, не в том смысле, что ему ого-го сколько лет, а в том, что мы знаем друг друга уже очень давно). С семи лет у нас появилась наша собственная рождественская традиция – поход в кино на двадцать третье декабря. Вкусы Бумера с того времени почти не изменились, так что я уже знал, какой фильм он выберет.
И точно, переступив порог, друг крикнул:
– Хей! Готов идти на «Братву»?
«Братва» – новый анимационный фильм студии «Пиксар» о степлере, безнадежно влюбленном в бумаженцию и скооперировавшемся со своими дружками-канцтоварами, чтобы завоевать ее сердце. Опра Уинфри озвучила скотч, а Уилл Феррел – охранника, вставляющего влюбленным палки в колеса.
– Смотри! – Бумер выпотрошил свои карманы. – Несколько недель собирал фигурки из «Хэппи мил». У меня есть все, кроме лапульки Лорны Дырокол.
Он сунул пластиковые игрушки мне в руки, чтобы я их рассмотрел.
– А это разве не дырокол? – удивился я.
– Блин! – хлопнул себя по лбу Бумер. – Я думал, это папка для файлов Фредерико.
По воле судьбы, «Братва» шла в том же самом кинотеатре, куда я отправил Лили. Так что я мог убить двух зайцев разом: соблюсти нашу с другом традицию и забрать записную книжку Лили до того, как до нее доберутся какие-нибудь сорванцы или сорвиголовы.