Записки Римского клуба
Часть 9 из 14 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
Должен сказать, что лично я придерживаюсь в отношении ядерного решения энергетической проблемы куда более пессимистических и радикальных позиций, чем мои ученые коллеги. Ведь в настоящее время это решение, по сути дела, означает широкое использование атомных электростанций обычного типа – основанных на расщеплении тяжелых ядер. Я не берусь судить, насколько реально сделать их чистыми, надежными и приемлемыми для человеческого общества, и не берусь оспаривать это, коль скоро в этом так уверены многие серьезные ученые, почти все политические деятели и представители промышленных кругов.
В чем я лично действительно не уверен, это в возможности сделать чистым, надежным и безопасным само современное человеческое общество. Я уже посвятил много страниц описанию того состояния хаоса и беспорядка, в котором оно пребывает, его неуправляемости и неспособности к рациональным и гуманным поступкам, царящих в нем непреодолимых противоречий, с которыми оно не в состоянии справиться.
Можно ли позволить такому обществу стать ядерным? Трудно представить себе, чтобы в ближайшие несколько десятилетий это общество настолько образумилось, что смогло бы стать надежным хозяином и защитником нескольких тысяч огромных ядерных электростанций и к тому же обеспечить ежегодную транспортировку через всю планету и переработку таких количеств смертельно опасного плутония-239, которые в десятки тысяч раз превышают дозу, способную уничтожить всех нынешних жителей Земли. Человечество поступило бы в высшей степени опрометчиво и безрассудно, если бы стало ядерным, предварительно не подготовив для этого всю человеческую систему. И проблемы здесь встают отнюдь не технического или экономического, а политического, социального и культурного характера. И те, кто, потеряв голову лишь от небольшой дозы этого сильнодействующего ядерного наркотика, стремится протолкнуть ядерные программы, направленные на распространение этого зла по всему обществу, должны ясно отдавать себе отчет, что тем самым они, по сути дела, обрекают своих преемников на тяжелую и неизлечимую ядерную наркоманию.
Я прекрасно понимаю, сколь важно для человеческой системы на нынешней стадии ее эволюции в изобилии обеспечить себя энергией, и эта поистине первостепенная задача должна быть так или иначе решена. Но надо еще доказать, что ядерное решение представляет собой действительно единственное из возможных – по крайней мере на некий промежуточный период – решений. И если это и в самом деле единственный выход из положения, тогда наш величайший долг и святая обязанность – заняться сначала изменением самого нашего общества, подготовить его в культурном и многих других отношениях к этому важному н ответственному шагу. Правда, для этого у нас осталось прискорбно мало времени. И все народы должны четко осознать, что если уж они решили встать на этот путь, то должны быть готовы потратить на соответствующую социальную и культурную подготовку общества не меньше времени, сил и умения, чем на разработку научно-технических и промышленных аспектов ядерной энергетики.
Эта социальная и культурная переориентация общества должна осуществляться не только на уровне отдельных стран, но и в международных масштабах. Наступил момент для объединенных действий всего человечества, и энергетическая проблема представляет сейчас одну из первоочередных задач, требующих такого объединения. Энергетические программы планеты должны определяться при участии всех без исключения групп и слоев населения планеты и активной роли мировой общественности. Если не будут до конца продуманы социальные и культурные аспекты этих программ, то просчеты эти могут оказаться роковыми для человечества, и ядерная эпопея превратится тогда в одну из самых страшных катастроф в его истории.
Революционный гуманизм
Итак, неуправляемое развитие человечества достигло переломного момента. Будущее грозит ему невиданными доселе бедами и в то же время манит соблазнительными горизонтами. И современный человек не имеет сейчас права ошибиться, ибо от того, насколько осознает он важность наступившего момента, какие примет решения и какое изберет поведение, зависит не только судьба его самого и тех, кто его окружает, но и судьба всего рода человеческого. Я уверен, что, оказавшись перед столь ответственным выбором, человек просто не может не почувствовать необходимости как-то изменить прежний курс развития общества. Опрометчивость его безоглядного доверия к тому, что сулит ему дальнейший научно-технический и промышленный прогресс, стала в последнее время тем более очевидна, что этот прогресс медленно, но верно ускользает из-под его контроля. Вряд ли он может в этих условиях хоть сколько-нибудь серьезно рассчитывать найти выход из положения за счет простой переориентации развития всей мировой системы, ибо все эти процессы слишком сложны, непонятны и далеки от сферы повседневных жизненных интересов рядового человека.
Ни у кого уже сейчас, разумеется, не вызывает сомнения необходимость и неизбежность этого прогресса и всего, что с ним связано; и вместе с тем растет ощущение, что всего этого явно недостаточно, чтобы справиться с возникшими затруднениями. Ибо корень их во внутреннем кризисе самого человека, его разладе с реально существующим миром, – миром, как никогда стремительно и радикально меняющемся прямо у него на глазах. И человек волей-неволей вынужден признать, что ключ к спасению заложен в нем самом, в его собственной внутренней трансформации. Именно здесь, а не где-то во внешнем мире должен он черпать силы для борьбы с трудностями современной жизни. А источником этих сил станет его ясное и недвусмысленное понимание того, как жить в гармонии с непрерывно меняющимся миром.
Мы сейчас находимся лишь в самом начале процесса глубоких эволюционных изменении и должны сами позаботиться о том, как направить его дальнейшее развитие и расширение. Человек подчинил себе планету и теперь должен научиться управлять ею, постигнуть непростое искусство быть лидером всей жизни на Земле. Если он найдет в себе силы полностью и до конца осознать всю сложность и неустойчивость его нынешнего положения и принять на себя всю ответственность, которая отсюда проистекает, если он сможет достичь того уровня культурной зрелости, который позволит ему выполнить эту его нелегкую миссию, тогда будущее принадлежит ему. Если же он падет жертвой своего же собственного внутреннего кризиса и не справится с высокой ролью защитника и главного арбитра жизни на планете, что ж, тогда ему суждено стать свидетелем того, как станет резко сокращаться число ему подобных, а уровень жизни вновь скатится до отметки, пройденной уже несколько веков назад. И только новый гуманизм способен обеспечить в человеке такую трансформацию, поднять его качества и возможности до уровня, соответствующего его новой возросшей ответственности в этом мире.
Этот новый гуманизм должен быть не только созвучен приобретенному человеком могуществу и соответствовать изменившимся внешним условиям, но и обладать той стойкостью, гибкостью и способностью к самообновлению, которая позволила бы ему регулировать и направлять развитие всех современных революционных процессов и изменений в промышленной, социально-политической, научной и технической областях. Поэтому и сам этот новый гуманизм должен носить революционный характер. Он должен быть таким творческим и убедительным, чтобы радикально обновить, если не полностью заменить, кажущиеся ныне незыблемыми принципы и нормы, способствовать зарождению новых, соответствующих требованиям нашего времени ценностей и мотиваций – духовных, философских, этических, социальных, эстетических и художественных. И он должен кардинально изменить взгляды и поведение не отдельных элитарных групп и слоев общества – ибо это будет недостаточно, чтобы принести человеку спасение и вновь сделать его хозяином своей судьбы, – а превратиться в неотъемлемую, органическую основу мировоззрения широких масс населения нашего ставшего вдруг таким маленьким мира. Если мы хотим поднять уровень самосознания и организации всей человеческой системы в целом, добиться ее внутренней устойчивости и гармонического, счастливого сосуществования с природой, то целью нашей должны стать глубокая культурная эволюция и коренное улучшение качеств и способностей всего человеческого сообщества. Только при этом условии век человеческой империи не превратится для всех нас в век катастрофы, а станет длительной и стабильной эпохой по-настоящему зрелого общества.
Революционный характер становится, таким образом, главной отличительной чертой этого целительного гуманизма, ибо только при этом условии он сможет выполнить свои функции – восстановить культурную гармонию человека, а через нее я равновесие и здоровье всей человеческой системы. Эта трансформация человеческого существа и составит ту человеческую революцию, благодаря которой наконец обретут цели и смысл, достигнут своей кульминации все остальные революционные процессы. В противном случае им так и суждено зачахнуть, не расцветши и не оставив после себя ничего, кроме невообразимой и недоступной разуму помеси добра и зла.
* * *
Конечно, все эти революционные изменения в материальной сфере принесли человеку немало пользы. И все-таки та промышленная революция, которая началась полтора столетия назад на Британских островах с применением механических ткацких станков и паровых машин, а потом, стремительно разрастаясь, обрела в конечном счете свой нынешний гигантский, поистине устрашающий облик современной промышленной системы, создает гораздо больше потребностей, чем способна удовлетворить, и поэтому сама нуждается в коренной перестройке и переориентации. Пришедшая вслед за нею научная революция повсеместно распространила научные методы и подходы, чрезвычайно расширила наши познания о самых различных процессах и явлениях физического мира, однако и она не прибавила человеку мудрости. Что же касается технической революции, то именно она-то – при всех тех материальных благодеяниях, которые она обрушила на человека, – как раз и оказалась главным источником его внутреннего кризиса. Изменив его отношение к труду и создав миф роста, она, кроме того, не только существенно трансформировала средства ведения войны, но и в корне изменила саму ее концепцию. А дорогостоящая военная техника, обладание которой могли себе позволить лишь сверхдержавы, в немалой степени способствовала нынешней политической поляризации мира.
Вряд ли есть смысл оспаривать, что созданный человеком научно-технико-промышленный комплекс был и остается самым грандиозным из его творений, однако именно он-то в конечном счете и лишил его ориентиров и равновесия, повергнув в хаос всю человеческую систему. И грядущие социально-политические революции могут разрешить лишь часть возникающих в связи с этим проблем. Ибо, как бы хорош ни оказался тот новый порядок, за который сейчас ведется такая упорная борьба, он все-таки затронет только отдельные стороны нынешней международной системы, оставив без изменения лежащий в ее основе принцип суверенитета национальных государств и не коснувшись многих насущных человеческих проблем. Даже при самом благоприятном развитии событий эта революция не сможет свернуть человечество с пагубного пути. Наблюдающееся в обществе сильное брожение умов разобщено и беспорядочно, его необходимо направлять, планировать и координировать. Так же как и все прочие революционные процессы, эта революция так и останется незавершенной и не воплотится ни в какие реальные деяния, если не вдохновить и не оживить ее какими-то чисто гуманистическими человеческими идеалами. Ибо только через них эта революция способна обрести общую направленность и универсальные цели.
Для меня наибольший интерес представляют три аспекта, которые, на мой взгляд, должны характеризовать этот новый гуманизм: чувство глобальности, любовь к справедливости и нетерпимость к насилию.
Душа гуманизма – в целостном видении человека во всей его конечности и жизни – во всей ее непрерывности. Ведь именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем сосредоточены все наши стремления и чаяния, в нем все начала и все концы, и в нем же основы всех наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная человеческая личность и ее возможности. Хотя мысль эта, вероятно, уже навязла в зубах и порою кажется просто трюизмом, но факт остается фактом: в нате время цели практически любых социальных и политических действий направлены, как я уже говорил, почти исключительно на материальную и биологическую стороны человеческого существования. Пусть человек и вправду ненасытен, но нельзя же все-таки, следуя такому редукционистскому подходу, сводить к этому все его жизненные потребности, желания, амбиции и устремления. И что еще более существенно, такой подход оставляет в стороне главное достояние человека – его собственные нереализованные, не выявленные или неверно используемые возможности. А между тем именно в их развитии заключено не только возможное разрешение всех его проблем, но и основа общего самоусовершенствования и самовыявления всего рода человеческого.
С этим тесно связана и другая важная мысль – мысль о единстве мира и целостности человечества в эпоху глобальной человеческой империи. Вряд ли надо еще раз повторять, что, подобно тому как биологический плюрализм и дифференциация способствуют стойкости природных систем, культурное и политическое разнообразие обогащает человеческую систему. Однако последняя стала сейчас столь интегрированной и взаимозависимой, что может выжить, только оставаясь единой. А это предполагает взаимно совместимое и согласованное поведение и отношения между отдельными частями этой системы. Такая всеобщая взаимозависимость процессов и явлений диктует еще одну необходимую для формирования чувства глобальности концепцию – концепцию системности. Без нее невозможно представить себе, что все события, проблемы и их решения активно воздействуют и испытывают такое же воздействие со стороны всего остального круга событий, проблем и решений.
Все эти аспекты новой глобальности тесно взаимосвязаны между собой и соотносятся с двумя другими, продиктованными особенностями нашей эпохи концепциями. Эти новые концепции касаются соотношения времени и целей и проистекают из того факта, что благоприобретенное могущество человека ускорило ритм событий и увеличило неоднозначность и неопределенность нашего будущего. Это вынуждает человека смотреть дальше вперед и ясно представлять себе свои цели и задачи. Человек, по выражению Денниса Габора, не в состоянии предсказать свое будущее, зато он может его придумать. И гуманистическая концепция жизни на нынешней, высшей стадии эволюции человека требует от него, чтобы он перестал наконец «заглядывать в будущее» и начал «создавать» его. Он должен смотреть возможно дальше вперед, и в своих действиях уделять одинаковое внимание как нынешним, так и отдаленным во времени их последствиям, включая весь тот период, в течение которого эти последствия могут проявляться. Поэтому он должен хорошенько подумать и решить, каким бы он хотел видеть это будущее, и в соответствии с этим регулировать и регламентировать свою деятельность.
Я полностью отдаю себе отчет в том, как трудно нам, при всем различии наших культур, воспринимать эту концепцию глобальности, – концепцию, связывающую воедино личность, человечество и все взаимодействующие элементы и факторы мировой системы, объединяющую настоящее и будущее, сцепляющую действия и их конечные результаты. Эта в корне новая концепция соответствует нашему новому сложному и переменчивому миру, – миру, в котором в век планетарной империи человека мы оказались полновластными хозяевами. И чтобы быть людьми в истинном значении этого слова, мы должны развить в себе такое понимание глобальности всех событий и явлений, которое бы отражало суть и основу всей Вселенной.
О свободе и насилии
Свобода для всех граждан и всех видов сообществ представляет важнейшую основу гуманистического возрождения. Однако даже эта идея допускает сейчас множество самых различных толкований и интерпретаций. Что касается моих личных взглядов, то для меня – в силу особенностей полученного мною воспитания, культурных традиций и жизненного опыта – свобода личности является самой главной из человеческих ценностей. Но моя страстная любовь к свободе во всех ее проявлениях несколько омрачается осознанием того печального факта, что, до тех пор пока общество не достигнет достаточно высокого уровня зрелости и устойчивости, оно будет неизбежно вынуждено так или иначе ограничивать и ущемлять личные свободы.
Мы много обсуждали вопрос о соотношении свободы и справедливости в период Сопротивления. И я всегда отстаивал мнение, что, покуда в обществе не заложены справедливые основы, в нем не может быть никакой истинной свободы или эта свобода неизбежно оказывается прерогативой меньшинства. В нынешних условиях полная свобода в самом прямом смысле слова будет обязательно порождать господство сильных, а они со своей извечной склонностью к несправедливости рано или поздно задушат свободу. И избежать этого порочного круга можно, только признав приоритет справедливости по отношению к свободе, пусть даже зная заранее, что первая сама по себе вовсе не обязательно гарантирует последнюю.
Думаю, что эту взаимосвязь особенно остро чувствуют те, кто боролся накануне и в период Второй мировой войны с фашизмом и нацизмом, даже если они делали это во имя идеалов свободы. Освободительное движение «Джустиция э либерта», к которому принадлежал и я сам, состояло главным образом из либерально настроенной интеллигенции, рабочих и студентов. Название свое движение унаследовало от тех, кто столетие назад боролся за освобождение Италии от иностранного господства. И даже тогда патриоты, готовые умереть ради свободы, сознавали тот факт, что прежде всего они должны преклонить головы перед справедливостью.
Борьба за справедливость часто сопровождается насилием; и вместе с тем только отрицание насилия может в конечном счете служить надежной гарантией ее защиты. Должен честно признаться, что я вовсе не убежден в справедливости утверждений – будь то научных или каких бы то пи было других, – что агрессивность внутренне присуща человеческой натуре и насилие – неизбежное зло, порождаемое любой социальной системой. Я скорее склонен считать, что многое из того, что ошибочно приписывается нашим генетическим качествам, является на самом деле порождением определенных отклонений культурного характера. Поэтому я глубоко убежден, что лучший антипод насилия – это культурное развитие и что философия отрицания насилия должна стать одним из принципов нового гуманизма.
Именно насилие составляет то главное зло, с которым нам предстоит вести борьбу; причем насилие угнетателей, а не тех, кто восстал против угнетения. Историки сослужили нам здесь весьма плохую службу, соотнося человеческую историю главным образом со сменой династий и войнами, а не с эволюцией человеческой мысли.
Не менее пагубным был и подход тех, кто, исследуя вопросы морали, обращал свое негодование главным образом не против насилия системы, а против тех форм насилия, которые сопровождали протест против нее. Обстоятельства нашей жизни таковы, что именно богатые и сильные первыми использовали насилие и принуждение – и вовсе не обязательно чисто физическое – для установления и поддержания своего превосходства и власти над другими, защиты своих привилегий и комфорта. И именно здесь следует, вообще говоря, искать первичный источник развившихся впоследствии циклических процессов насилия, однако мы готовы признать это только ретроспективно. Мы допускаем правомерность, оправдываем и даже придаем некий священный характер имевшему место в прошлом насилию хижин и деревень против навязываемых им дворцами порядков. Но как же меняются наши подходы, когда мы обращаем свой взор к событиям наших дней.
* * *
Возвращаясь к настоящему, мы вынуждены признать, что являемся свидетелями резкого расширения разнообразных видов насилия, совершенствования его средств и методов, увеличения сферы его применения, причем не только в военной, но и в гражданской области. На всем, что творится в недрах наших сообществ, отражаются нормы межгосударственных отношений. И вслед за роковым термоядерным оружием появляется холодящий душу широкий выбор уже применяемых или готовых к использованию жестоких, откровенно бесчеловечных «миниатюрных» средств уничтожения людей, таких, как разрывные бомбы, кассетные снаряды, мощные мины с небольшим радиусом действия и т. д.
Многие правительства, при открытой поддержке или молчаливом попустительстве политических лидеров и правящих кругов самих этих стран и других государств мира, широко применяют пытки и террор, абсолютно игнорируя какие бы то ни было права человека. При этом они лицемерно дезинформируют или грубо обманывают общественность, не брезгуя никакими средствами и широко используя и прямой подлог, и фальсификацию, и сокрытие, и откровенную ложь.
Почему же не последовать этому примеру сильных и власть имущих голодному, озлобленному маленькому человеку, особенно если у него есть шанс остаться безнаказанным? Почему тем, кто оказался обманутым, покинутым или раздавленным этим бездушным, черствым обществом, не попытаться взять реванш или отомстить за свою искалеченную жизнь? Тем более что они ежедневно сталкиваются с великим множеством ситуаций, которые не только позволяют, но зачастую просто провоцируют их на такого рода поступки.
С другой стороны, наше в высшей степени интегрированное индустриальное общество оказывается настолько уязвимым по отношению ко всякого рода диверсионным акциям, саботажу и вымогательству, что порой просто невозможно устоять перед соблазном.
Кризис понятия власти, доверия к ней, а также се полномочий и законности в условиях хаотически меняющегося общества, наличие в ряде крупных городов установленных или подозреваемых связей между организованной преступностью и представителями политической власти, слепое подавление любых новых стремлений но имя устаревших сложившихся норм, бессилие власти и закона перед лицом таких нарушений, как налеты, бандитизм и похищение людей, – вот лишь немногие из косвенных побудительных мотивов, позволяющих превращать подспудное недовольство жизнью в откровенное насилие.
Совершенно очевидно, что никакие чисто юридические меры не могут обеспечить достаточно эффективный выход из этой ситуации. Ведь, в сущности, они представляют собой не что иное, как ставший уже традиционным метод бороться с симптомами недуга, не стремясь вскрыть и устранить его причины.
Все это в равной мере относится и к сфере международных отношений. Надо атаковать истоки, корни болезни, а они кроются в дефектах культурного развития и несправедливости общественного устройства. Насилие, его идеология и его проявления – вне зависимости от конкретных побудительных мотивов – являются проявлением культурной или социальной патологии, и их не излечить никакими гомеопатическими средствами. Только принципы и подходы, исключающие насилие как средство решения каких бы то ни было проблем, могут создать в обществе условия, показывающие насилие в его истинном свете – как извращение и отклонение от нормы человеческих взаимоотношений.
От суверенитета к глобализму
В международной жизни на смену концепции независимости приходит сейчас подход, основанный на признании многосторонней взаимозависимости между всеми отдельными элементами международной системы. Это лишь первый, пусть скромный, но совершенно необходимый шаг в сторону от нынешнего анархического и неуправляемого состояния в мире, в основе которого лежит так называемый «суверенитет» хаотического множества конкурирующих и ссорящихся между собой государств, в сторону сначала вынужденного, а потом и вполне сознательного сотрудничества. Конечной целью такой эволюции станет истинное «сообщество» людей, объединенных взаимным уважением и общностью интересов. Вряд ли есть необходимость вновь подчеркивать, что национальный суверенитет представляет собой в век глобальной империи человека главное препятствие на пути к его спасению. И тот факт, что он упорно сохраняет свое значение как руководящий принцип государственного устройства человечества, представляет собой типичный синдром нашего ненормального культурного развития, а следовательно, и всех наших затруднений.
В этой связи позволю себе более детально коснуться некоторых вопросов, которые я уже обсуждал ранее. До начала Второй мировой войны в мире было около шестидесяти суверенных государств, некоторые из них – с обширными колониальными владениями. Сейчас их около 150, причем 144 страны входят в Организацию Объединенных Наций. И все они: большие и малые, старые и молодые, одни – весьма монолитные и однородные, другие – в высшей степени гетерогенные по структуре, одни – представляющие рациональный единый организм, другие – носящие на себе отпечатки различного рода исторических, расовых, географических и культурных обстоятельств, оправдывающих их существование, – все они в высшей степени эгоцентричны и чрезвычайно ревностно относятся к своим прерогативам суверенитета. Границы одних многократно передвигались на протяжении столетий, неустойчивые и переменчивые, как ртуть, многие из них и сейчас еще служат предметом оживленных дискуссий. Другие упорно хранят традиции древних династических браков и альковных союзов или прихоти картографов, перенесших на чертежную доску сферы влияния колониальных империй. И все-таки каждая из стран, даже замышляя планы захвата чужих территорий, провозглашает незыблемость п священную неприкосновенность своих собственных границ.
Если говорить о практической стороне дела, то для большинства относительно маленьких и слабых государств суверенитет остается в значительной степени номинальным, не говоря уже о введенной недавно концепции ограниченного суверенитета. По сути дела, перед лицом сверхдержав и других крупных государств и даже могущественных корпораций положение маленьких стран представляется в наше время довольно-таки безнадежным. Однако даже и они, на собственном опыте испытав, что значит быть слабым перед лицом сильных, не уступают последним в жестокости, отказываясь признать за теми этническими и культурными меньшинствами, которые по капризу истории оказались в пределах их территорий, те же самые права на самоопределение и независимость, которых они требуют для себя на мировой арене.
И все-таки, при всей своей этической, политической и функциональной неприемлемости и нелепости, суверенитет национального государства по-прежнему остается краеугольным камнем нынешнего мирового порядка. Более того, совершенно очевидно, что в последнее время наблюдается даже определенное возрождение культа суверенности, культа, который осудил Арнольд Дж. Тойнби, назвав его «главной религией человечества, избравшей в качестве объекта поклонения кровавого бога Молоха, который требует от людей приносить в жертву своих детей, самих себя и всех своих ближних— представителей рода человеческого». Стоит ли удивляться, что структура нынешнего международного здания оказывается столь нестабильной и шаткой, если оно построено из старых негодных кирпичей – суверенных национальных государств.
* * *
Ничто, наверное, не показалось бы более странным и диким наблюдающему со стороны нашу Землю умному инопланетянину, чем этот калейдоскоп всевозможных стран, разделивших на части ее континенты – кусочек тебе, кусочек мне, – а теперь стремящихся поделить между собой и моря. Инопланетянин еще более удивится, когда, приблизившись, увидит, какую изобретательность умудряются проявлять земляне для того, чтобы оправдать существование этой немыслимой структуры и управлять ею.
Чудовищный военный рост, ежегодно поглощающий 6–8 % общего продукта человеческого труда для разрушительных целей, далеко не единственный абсурдный побочный продукт этого бессмысленного разделения. К нему можно добавить и разросшуюся до неимоверных размеров систему дипломатических служб, пользы от которой сейчас не многим больше, чем от столь же разбухшей системы секретных разведывательных служб. Очевидно, что в наш век – век, когда системы телефонной, телеграфной и телевизионной связи, телексы, радио, пресса и охватывающие буквально весь мир авиалинии приносят в каждый дом все свежие новости, когда информация сама по себе, без посторонней помощи путешествует по свету, когда журналисты не пропускают ни одного более или менее интересного происшествия, не осветив его на полосах газет, а спутники постоянно следят за тем, что делается на всей поверхности планеты, – значительная часть всех этих в высшей степени громоздких, манерных и безнадежно устаревших служб, оставшихся нам от времен рыцарей меча и шпаги, отказывается совершенно лишней и неуместной.
Кроме явных, осязаемых и режущих глаз результатов деятельности всех этих служб и организаций, в частности военных, изобретено множество всяких мелких ухищрений, усложняющих и запутывающих современную жизнь. Чудовищно раздувая бюрократический аппарат, чиновники этих служб рассылают во все концы орды зашифрованных сообщений, кодированных инструкций, вводящих в заблуждение докладов, перекрывающих друг друга и абсолютно друг другу противоречащих договоров, протоколов, составленных во изменение ранее подписанных протоколов, которые в свою очередь были предназначены для внесения поправок в прежние законы – также и в законы, которых вообще никогда не должно было бы существовать в природе. Создаются искусственные альянсы, о которых обычно тут же и забывают, разрабатываются международные законы, допускающие множество самых различных интерпретаций – впрочем, это не так уж и важно, поскольку их все равно никто никогда не соблюдает.
И это все – общая картина, так как в массе своей земляне, к счастью, не так уж безнадежно глупы, как это могло бы показаться наблюдающему гипотетическому инопланетянину. Люди уже начинают сознавать не только всю бесполезность и бессмысленность, но и ту непомерную цену – в самых различных смыслах, – которую им приходится платить за все эти паразитические механизмы. Более того, сейчас широко распространяется убеждение в правоте Тойнби, отмечавшего, что «сила поклонения культу национального государства вовсе не свидетельствует о том, что национальный суверенитет действительно представляет собой удовлетворительную основу политической организации человечества в атомный век. Истина как раз в прямо противоположном… в нашу эпоху национальный суверенитет, по сути дела, равносилен массовому самоубийству».
* * *
То обстоятельство, что сегодня множество людей продолжает упорно отстаивать национальный суверенитет, вовсе не служит, по моему мнению, доказательством его целесообразности. Ведь до того момента, как мир получил возможность убедиться в ложности и коварстве мифа об экономическом росте, и он пользовался точно таким же единодушным поклонением. И, так же как этот миф верно служил интересам мирового истэблишмента, помогая ему прикрывать свои огрехи и промахи, принцип национального суверенитета оказывается в первую очередь весьма выгодным его самым ревностным защитникам – правящим классам. Ведь суверенное государство – их вотчина.
Вся помпезность и внешний блеск, все пышные слова и витиеватые украшения, скрывающие за собой узкий эгоцентризм, вкупе со связанными с этим имущественными интересами – все это как нельзя лучше служит их корыстным целям; ведь суверенное государство позволяет им, прикрываясь громкими фразами об отечестве и традициях, или отечестве и революции, или о чем-нибудь еще, защищать прежде всего свои собственные позиции. Более того, оно дает им все новые и новые средства, предлоги и поводы оказывать психологическое и политическое давление на своих сограждан, не останавливаясь перед тем, чтобы в нужный момент призвать на помощь старую испытанную уловку – разжечь в стране национализм и шовинизм.
Вот почему еще пи один государственный деятель ни одной из стран ни разу не встал и не провозгласил открыто и во всеуслышание, что ортодоксальная приверженность принципу государственного суверенитета в условиях современного мира становится не только опасной, но и попросту нелепой и абсолютно неуместной.
И все-таки, несмотря на все усилия его защитников, «сосуд суверенитета», по выражению гарвардского политолога Стэнли Хоффмана, «дал течь», и через его некогда совершенно водонепроницаемые стенки непрерывно и безудержно струится поток технологических инноваций. И вместе с ним медленно, но верно растет и ширится убеждение, что такое положение вещей ведет нас по неверному пути. А отсюда – уверенность в необходимости поисков и изучения новых транснациональных форм организации и способов сосуществования. Уже сейчас в тех кругах общества, которые наиболее чувствительны к новым требованиям нынешней эпохи, предпринимаются конкретные исследования, направленные на выявление структуры нового политического порядка на планете, свободного от императивов национального суверенитета. Так некогда шаг за шагом развеивался миф о росте и отмирала роль золота как единого денежного эквивалента. Теперь так же постепенно вызревает и обретает реальные черты идея необходимости отказа от принципа суверенности национального государства.
Инициатива первых шагов в этом направлении должна исходить от более старых и более сильных стран. Созданные в результате деколонизации и освободительного движения новые страны – это случай существенно иного рода. Для них – в силу логики сложившегося сейчас мирового порядка – возможность создания независимого государства является неизбежным доказательством самоопределения, средством самоутверждения и национального единства, это возможность сказать свое слово при решении международных проблем, развиваться, опираясь на собственные силы, воспитывать свой собственный класс политических деятелей, способных управлять государственными делами.
Наконец, это позволяет им оптимально приспособить друг к другу – не жертвуя при этом слишком ни тем, ни другим – свою традиционную культуру и современные методы управления. И, как бы ни были нелепы те ошибки, которые они уже сделали и еще не раз сделают в течение этого периода обучения и приспособления, в какую бы наивность и в какие бы излишества они ни впадали – этот опыт самоуправления совершенно необходим для их дальнейшего развития, и приобрести его они могут только под прикрытием суверенитета.