Залечишь мои раны?

По правде, услышать от нее ответы сию же минуту он не надеялся. Просто хотел отвлечь. А это ему удалось.

— Понятия не имею, о чем ты, — отвернувшись, Ярослав улыбнулся. Юлить она так и не научилась, хоть и часто пыталась, но с ним такое не проходило.

— Да? — они вышли из гостиной, миновали коридор, остановились на пороге кухни.

— Да.

— Вот и хорошо, — Яр наконец‑то оглянулся, даря жене наивнейшую из своих улыбок, а потом добавил. — Передавай делишкам привет.

Оставив жену в раздрызганых чувствах стоять у входа, он вновь оказался в поле зрения дочери, получая в награду ее ультразвуковое радостное приветствие, предложение подуть на какао и требование взять на ручки.

Ярослав был искренне благодарен Марку. Если эта… интрижка… помогает отвлечься Саше от их проблем, он готов ее не просто терпеть, но и всячески поощрять.





* * *


Неслышно притворив дверь в спальню, Ярослав снова направился на кухню.

Глаша была там — как всегда, будь она дома во Франции или в гостях в Киеве, царила и властвовала на кухне, заставляя все вокруг парить, шипеть, накаляться и морозить в угоду ее мастерству и к удовольствию сторонних наблюдателей, которым иногда выпадала удача следить за творящимся под ее пальцами волшебством.

— Спит? — оно оторвала взгляд от столешницы, на которой как раз нарезала овощи для салата, переводя его на вошедшего Ярослава. Сказать, что этот взгляд не лучился счастьем — значило бы промолчать.

— Спят, — благо, Самарский не относился к робкому десятку, да и ко взглядам таким попривык. Он вошел, сел на стул, напротив няни, готовясь к законно заслуженной головомойке, которую, он был уверен, Глафира готовила для него все то время, которое он провел с Сашей и Лизой в спальне.

— Обе? — она отложила нож, уперев руки рядом с доской.

— Да.

Сдержать улыбку Яр не смог. Почитать сказку он должен был дочери, а вот подействовала она почему‑то на жену. Саша уснула первой, рядом, тесно прижавшись, уткнувшись носом в шею, будто боялась, что он уйдет не попрощавшись. Наверное, не зря боялась. А вот с Лизой было куда сложнее. На уговоры дочери ушло времени куда больше, но главное — сейчас обе Самарские мирно спали, не подозревая о шторме, который грозил снести на своем пути как минимум стены кухни — Глафира была зла. Очень зла.

— Чему ты радуешься? — сорваться на него криком женщине хотелось до жути, но разбудить девочек она боялась не меньше. — Понравилось, про слезы? Думаешь неправда?

— Не думаю, — если б отрицал, оправдывался, злость Глафиры сошла бы рано или поздно на нет, а это его покорное согласие заставило ярость клокотать еще сильнее.

— Ну и что тогда ты творишь? Я думала, ты понял, осознал, исправился, в конце концов. Думала, до тебя дошло, что с ней так нельзя. А ты пользуешься! Ярослав, просто пользуешься тем, что Саша ничего не скажет тебе вразрез. Не скажет, и не сделает. Сегодня, тебе стукнуло в голову подумать наедине с собой, а завтра что? Решишь подумать уже не наедине, а в компании с какой‑то смазливой идиоткой? И что, опять скажешь, что тебе так нужно и будешь потом являться, пользуясь тем, что она не прогонит? Не она, так я прогоню, Ярослав! — с каждым словом, голос Глаши становился все тише, а глаза будто отмирали.

Слова давались сложно. Но она знала, кто нуждается в ее защите в данный момент, и это был не Яр.

— Не имеешь ты права уходить, когда хочешь и приходить, когда вздумается. Это твоя семья, а не игрушки. Просто скажи мне правду, ты кого‑то нашел?

— Я люблю Сашу, Глафира. — Ответ Ярослава звучал так же глухо, как тирада женщины до этого. От ее слов было горько, а еще от их частичной правдивости. Не давая ей ответить, он продолжил. — Она это знает, и вопросов о любовницах у нее не возникает. Ясно?

— И ты думаешь, это придает тебе благородства? Ты все равно ведешь себя, как… — тяжело выдохнув, Глафира вскинула голову, устремляя прямой взгляд на воспитанника. — Как всегда.

И как ни странно, именно эти ее слова заставили обоих успокоиться. Электричество, копившееся вокруг них, вмиг испарилось.

— Я узнал, что Ермолов может объявиться в любую минуту.

Еще один шумный выдох Глаши дал понять, что новость стала для нее неожиданностью, причем не самой приятной.

— Что значит «узнал»? И «объявится»?

— Он сказал об этом Снежане.

— А Снежана…

— Нет, — Яр отвернулся, бросая взгляд на дверь. Ему не хотелось, чтоб даже случайно разговор услышала Саша. — Мне Снежана ничего не говорила, я сам…

— Я поняла, — слушать о том, что он в очередной раз поступил вопреки просьбам близких и, в общем‑то, законам, Глафира не хотела. — И что?

— И ничего. Просто есть вероятность его появления.

— И именно поэтому ты оставил свою семью беззащитной?

— Нет, — градус напряжения снова начал повышаться. — Они не беззащитны, я усилил охрану, а то, что меня сейчас здесь нет — так даже лучше.

— Чем же?

— Если он объявится, пусть думает, что у нас проблемы. А решит мстить — пусть ищет меня. А я уж попытаюсь сделать так, что выйти на меня у него получилось.


— Дурак, — не отложи Глаша нож несколько минут тому, сейчас бы ему было суждено полететь по столешнице, сбивая по пути остальную посуду. — Ты решил поиграть в выманивание на живца? Совсем сдурел? Не помнишь, чем закончилось в прошлый раз?

К сожалению, Ярослав помнил. Слишком хорошо помнил, чтобы повторять свои ошибки сейчас.

— Я хотел отправить их к тебе. Там было бы безопасней, но Саша не согласится, к сожалению.

— А ты собирался спрашивать ее мнение? Я думала, всучишь билеты, а потом лично задраишь люки самолета, чтобы наверняка долетела до пункта назначения.

— Думаешь, я не понимаю, насколько виноват? — Яр сощурился, бросая в сторону няни совсем не дружелюбный взгляд. Она грамотно давила на самые больные мозоли.

— А ты понимаешь? Ну, так осознания недостаточно, ты попытайся и поступать соответственно. Или к такому жизнь тебя еще не готовила? Я не готовила?

— Чего ты хочешь от меня?

— Да ничего я не хочу, — в фразе Глафиры прозвучала дикая усталость. — Я хочу, чтоб все у вас было хорошо. Вот и все. Чтоб ты не делал глупостей, чтоб Саша не искала причины твоих тараканов в себе. Много?

— Нет.

— Я тоже так думаю.

— Я сказал Саше о Диме.

— Слава богу. А сам?

— Я не могу пока, Глаша. Так будет лучше, для нее лучше. Если мне придется сорваться в ночь, думаешь, ей нужно об этом знать? Я разберусь с этим, а потом мы уедем. На столько, на сколько Саша решит. И будем только мы. Но сначала…

— Какой же ты дурак, мой мальчик, — покачав головой, Глафира обошла стол. — Ты ей сейчас нужен. А не когда‑то потом. Но ты же все равно не передумаешь, правда? — получив кивок в ответ, женщина закрыла глаза — на другой ответ она даже не рассчитывала, к сожалению.

— Если ты уговоришь Сашу поехать с тобой, я буду благодарен.

— Я не буду уговаривать, можешь даже не просить. Просто предложу. А она откажется. Потому что в отличие от тебя, хочет быть с тобой в горе и в радости. Не только в своем горе, но и в твоем, а ты этого никак не поймешь.

— Он не причинит ей больше вреда. Это все, что мне нужно.

К сожалению, заложенное природой, генами, воспитанием, высшими силами, в конце концов, ничем не сломить. В Самарском было заложено жуткое упрямство и умение полагаться только на себя. Его побороть не смогла ни Глаша, ни когда‑то Снежана, ни теперь Саша.

— Я встречаюсь со Снежкой. Завтра.

— Хорошо.

— Не уверена.

— Почему? — стоило Глаше перевести тему, как напряженный до предела Ярослав немного расслабился.

— Потому, что для тебя — Дима теперь враг, а для нее — до сих пор брат. И ей ничуть не легче, чем тебе. Вот только в отличие от тебя, у которого вокруг люди, готовые выслушать, помочь и поддержать, ей обратиться не к кому. А проблемы у вас одни на двоих. Впрочем, у нас у всех общие проблемы.

В разговоре наступила пауза. Подумать было о чем и Яру, и Глаше. Когда родной человек становится не просто чужим, но предателем, на душе становится тяжко. И если Ярослав преобразил эту тяжесть в гнев и жажду мести, Глафира этого сделать не смогла. Ей было безумно жалко тех мальчишек, которые когда‑то гоняли в футбол, а потом грязные, с синяками и песком в волосах мчали к ней на блины. И девочку, которая бессменно ждала их на трибуне, тоже было жалко.

Ей было безумно жалко, что дети растут, а вместе с ними растут и их проблемы.





* * *


— Отлично, а теперь вполоборота, — распорядившись, Снежана сделала несколько шагов назад, надеясь поймать еще один удачный кадр. Сегодня работа шла хорошо. Наверное, так всегда — стоит в одной сфере наступить беспросветной безнадеге, в другой обязательно все пойдет на лад. Причем чем лучше становится в этой сфере, тем хуже все в той.

Сегодня фотосессия шла очень, очень хорошо.

— Снежана, — когда Аня окликнула ее, Снеже захотелось раствориться в пространстве и времени, лишь бы не пришлось… — Поговори ты уже с ним, наконец.

Игнорируя всякие правила субординации, которых они все же пытались придерживаться на работе, Аня подошла к начальнице, отобрала фотоаппарат, всучивая вместо него орущий во всю телефон.

Ей снова звонил Марк.

— Скажи, что я перезвоню, — не спеша приближать трубку с уху, Снежана вытянула руку, делая последнюю попытку отсрочить разговор с помощью Ани, но она была непреклонна.

— Нет. Бери, — кивнув на телефон, помощница повернулась к модели, командуя: — Перерыв.

И точно так же, как модель не думала противиться воле Ани, так и Снежана сдалась под ее взглядом.

Отойдя в противоположный угол студии, подальше от чужих глаз и ушей шумно выдохнула, собираясь с силами, а потом нажала на зеленый значок, предчувствуя не самые приятные секунды своей жизни.