Закрой дверь за совой

– Максимальной суммой, кажется, было восемьдесят. Но ведь плательщик был не один. Однако мой любимый момент в этой игре заключается вовсе не в первом обмане. В конце концов, здесь жертва еще может переиграть мошенника, как вы верно заметили. Большинство попадается на удочку, внеся десять-двадцать тысяч. А теперь следите за руками… – Гройс сжал кулак, дунул на него, раскрыл – и на ладони его оказался свернутый из салфетки цветок. Ирма ахнула. – Когда первые сорок жертв потеряли по десять тысяч и сидят злые как собаки, кляня обманщиков, – что вы делаете? Правильно: публикуете новое объявление. Какое?

Ирма недоуменно молчала.

– Они уже один раз попались на крючок и теперь уверены, что больше их не обмануть, – сказал Гройс. – Так что же именно нужно написать во втором объявлении, чтобы они снова купились? Давайте, – подбодрил он, – вы же писатель! Знаток человеческих душ!

Ирма оскорбленно поджала губы:

– Вот именно, душ. А не пороков!

– На месте первого объявления вы публикуете второе. – Гройс наклонился к Ирме и раздельно произнес:

– «Обмани волшебный кошелек».

Старик откинулся назад с выражением глубокого удовлетворения на лице.

– Не понимаю, – растерянно сказала Ирма. – В чем смысл?

– В том, что за символическую сумму каждому желающему раскроют способ получить все деньги, накопившиеся в волшебном кошельке. Представьте: вы только что потеряли десять тысяч и понимаете, что стали жертвой развода. Как вдруг вам предлагают обмануть мошенников. Забрать у них все свои средства, а заодно и те, что внесли другие лохи. Для этого нужно лишь двадцать раз перечислить на тот же счет по пятьсот рублей. Тогда машина сломается и выдаст вам всю сумму.

Ирма уставилась на старика:

– Вы шутите?

– Ничуть.

– Только болван может поверить в такое!

Гройс пожал плечами:

– В нашей стране для болванов нет ограничений на совершение финансовых операций.

И видя, что она ошеломленно молчит, добавил:

– Я ведь предупредил, что большинство мошенничеств очень просты. Человека сердит мысль, что его обманули. Как развести его еще раз? Нужно заставить его поверить, что теперь он сам может обмануть воров. Отомстить им! Ради этой призрачной надежды наш герой станет терпеливо переводить двадцать раз по пятьсот рублей, свято веря, что таким образом ломает систему. А заодно кидает своих собратьев-неудачников!

Ирма с минуту осмысливала сказанное.

– Знаете, – вдруг сказала она, – с таких типов не грех и срубить по десятке.

Гройс удивленно взглянул на нее – и захохотал.

– Вот вы и сделали первый шаг на пути к криминалу, моя дорогая.

– Я презираю дурней. Тем более жадных дурней.

– Так ведь большинство таково, – ласково сказал Гройс. – Не слишком умны и радуются случаю заработать копеечку на ближнем.

– Вы не очень-то верите в людей!

– Для этого я слишком хорошо их знаю. Вот вам простая загадка: в комнате десять человек. Кого из десяти следует назначить лохом?

На этот раз Ирма размышляла недолго:

– Самого глупого?

– Самого уверенного.

– Почему? – изумилась она.

– Он думает, что его-то уж точно никто не проведет. Самоуверенный человек сделал за кидалу половину работы. Он сам усыпил собственную бдительность.

По лицу Гройса скользнула такая двусмысленная усмешка, что взгляни Ирма на своего пленника, ее иллюзии насчет его отношения к ней развеялись бы в долю секунды.

– Люди все-таки кретины, – фыркнула Ирма.

На какой-то момент Гройса охватило нечто вроде нежности. Какая она трогательная в своей самонадеянности, какая милая! Эта ученически прикушенная губа, упавшая на глаза прядь волос, эта очаровательная сосредоточенность! А снисходительная улыбка на ее губах, когда она описывает глупцов, клюющих на простейшую приманку! Честное слово, подумал Гройс, если все писатели таковы, мне стоило давным-давно переключиться на них, а не шерстить карманы простых пользователей интернета.

– Запишите себе в копилку, – сказал он, – одно простое объявление, которое работает везде и всегда. «Одинокая старушка завещает свою жилплощадь за достойный уход. Конверт с обратным адресом и сто рублей на пропитание вышлите предъявителю такого-то паспорта».

– Об этом еще О. Генри писал!

– Вечная история, – одобрительно кивнул Гройс. – Он сам был мошенник и знал, о чем говорил.


– Это еще неизвестно!

– Поверьте, я своих чую!

Ирма от души рассмеялась.

– Это великий писатель вам свой? Михаил Степанович, не преувеличивайте собственную роль в истории! О. Генри одной крови со мной, а не с вами.

– Это была шутка, – скромно сказал Гройс. – Возможно, не слишком удачная.

Женщина нахмурилась. Ярко накрашенный рот сжался в линию, вокруг которой обострились злые морщины, точно стрелки, указывающие наблюдателю: опасность здесь.

Переход от улыбки к мрачности насторожил старика. Почва под его ногами вдруг превратилась в лед, под которым темнела глухая вода.

– Вы надо мной смеетесь? – неприятным голосом осведомилась Ирма.

– Над вами? Нет, конечно.

– Вы сказали «шутка». По-вашему, я не в состоянии оценить ваш искрометный юмор?

Вообще-то именно так я думаю, мысленно сказал Гройс. И не только мой. Ты слишком сконцентрирована на себе, моя дорогая, а юмор предполагает умение абстрагироваться.

– Я действительно неудачно пошутил, – смиренно сказал он. И решив, что с самоуничижением в его положении перестараться нельзя, добавил: – Наверное, в глубине души я хочу придать себе значимости. Вот и пытаюсь сделать это… довольно неуклюже.

Несколько секунд Ирма смотрела на него без всякого выражения. Гройс уже знал, что так бывает всякий раз, когда она обдумывает, не лжет ли он ей. И похоже, в этот раз ее проницательность неожиданно включилась, потому что Ирма не верила Гройсу, он это видел. Хотела верить – но не верила.

«Я где-то допустил ошибку».

Но он уже знал где. Когда назвал имя О. Генри. Не следовало затрагивать тему писательства, для Ирмы это больной вопрос. Десятки изданных книг, сотни тысяч читателей, а она до сих пор числится «женщиной-детективщицей». «Детективы – не литература!» – наверняка этот лозунг преследует ее всю жизнь. Гройс понятия не имел, хорошо ли пишет автор Елена Одинцова (он предполагал, что паршиво), но его тюремщица Ирма, несомненно, улавливает оскорбление в любом упоминании других писателей. Особенно если старый прохиндей, сидящий на цепи, сравнивает с ними не ее, а себя.

– Ладно, бог с вами. – Она все же снизошла до его извинений. – Валяйте, рассказывайте дальше.

Гройсу расхотелось валять. Он непростительно расслабился со своим чувством превосходства над ней, забыл, что должен быть постоянно начеку. Он все еще в наручниках, и у него по-прежнему нет отмычки, а Ирма из племени обидчивых – тех, кто начинает кровоточить всей душой от любого неосторожного слова. Но это полбеды, а вторая половина – что она при этом мстительна. За каждую каплю пролитой крови враг заплатит ведром своей. Ты даже не успел понять, что ненароком уколол человека булавкой, как тебя уже истыкали стрелами и для верности вспороли живот.

Мне нужно быть очень внимательным, подумал Гройс. А пока я глупый старик, не способный фильтровать базар.

Он собрался с силами и заставил себя улыбнуться ей.

– Я еще не рассказывал вам, как продал одному любителю-уфологу останки пришельца? Хотя нет, лучше как-нибудь в другой раз.

Гройс не гордился этим случаем. Любитель был человеком до того увлеченным, что труп бесхвостой набальзамированной кошки, лично побритой Гройсом и выкрашенной синькой, заставил его прослезиться. «Я знал, я знал! – бормотал он, дрожащими руками отсчитывая Михаилу Степановичу мятые купюры. – Нам лгут! Пришельцев среди нас много!»

«Вы совершенно правы!» – вполне искренне отвечал Гройс, полагая, что кошек и в самом деле вокруг хватает, а ненормальных старух, делающих чучела из своих любимиц, при некоторой смене угла зрения можно принять за существ с другой планеты. Но его грыз червяк стыда. Грешно разживаться деньгами за счет детей, стариков и невменяемых, а уфолог, предъяви он Михаилу Степановичу хоть десять справок о психическом здоровье, во внутренней классификации Гройса проходил по категории умалишенных.

Несколько оправдывало Михаила Степановича то, что он оказался без копейки денег в чужом городе, и если бы поголодал еще пару дней, съел бы даже ту самую кошку, которую после смерти безумной старухи родственники выкинули на помойку. Но все равно, все равно…

А вот о поездке в Тамбов было приятно вспомнить. Он никому об этом не рассказывал, но история хранилась в его голове во всех подробностях. Перед глазами встала даже фотография из паспорта, позаимствованного им у пьяненького попутчика.

В Тамбове пахло сухой пылью. Жара стояла такая, что отслаивалась и шла трещинами штукатурка. В тени под заборами увядали собаки, барышни обмахивались бумажными веерами, квас из бочек разбирали с самого утра.

Михаила Степановича занесло в Тамбов не по его воле. Он-то предпочитал столицы, будь то российские или европейские, но в данном случае имперские замашки были некстати: приходилось удирать, и быстро. Он долго ехал, путал следы, перескакивал с поезда на поезд, и в конце концов оказался в Тамбове.

Без денег.

Зато с паспортом на имя Голубкова Геннадия Ивановича, сорока пяти лет, не имевшего, впрочем, никакого сходства с Гройсом. Михаила Степановича это не смущало. «Люди сначала слушают, потом смотрят».

Он отряхнул от пыли свой единственный костюм и явился в администрацию Тамбовской области.

Позже в уголовном деле было зафиксировано следующее: «…представился журналистом газеты «Аргументы и факты», не предъявив ни командировочного, ни какого-либо другого удостоверения, и предложил чиновникам совершить творческую поездку в Канаду, организованную его газетой и финансируемую «Контент-банком».

Гройс мечтательно вздохнул. Да, с Канадой – это было красиво. Он тогда подошел к делу творчески. Михаил Степанович расписывал слушателям прохладу горных рек. Упоминал озера Маниту и Онтарио. Обещал увлекательнейшие поездки по дивному северному краю. Заверял, что только обмена опытом не хватает канадским чиновникам, тем более что взгляды всего мира обращены на демократичную развивающуюся Россию.

Но если говорить откровенно, эти кружева и плетения оказались лишними. Достаточно было упомянуть, что поездка финансируется известным банком.

– А зачем это вашей газете? – спросил один из представителей администрации.

Гройс даже очки приподнял на лоб от удивления. И суховато объяснил, что «АиФ» всегда предоставляет площадку для экспериментов, это часть политики издания. Сначала вы поедете к ним, потом они к нам. Будут налаживаться связи, начнется торговля, канадцы откроют в Тамбове гостиницу и дадут денег для строительства дорог, а газета весь процесс будет освещать в своих материалах.

Гройс вещал вдохновенно, однако старался не зарываться: среди слушателей могли найтись те, кто помнил похождения Бендера в Васюках. «Если не книгу читали, так фильм смотрели», – рассудил Михаил Степанович, напустив на себя непринужденный и слегка развязный вид и убеждаясь, что точно попал в образ. Именно таким и представляли столичного журналиста местные чиновники.

Из материалов уголовного дела: «…попросил купить билеты за свой счет, объяснив это тем, что деньги будут выданы редакцией по приезде в Москву, и предложил взять с собой побольше наличных, убедив потерпевших, что Канада известна своими дешевыми качественными товарами».

Позже Гройс сам изумлялся, как ему удалось прокрутить дельце за три дня. Это все жара! Люди слегка ополоумели. Он поманил их прохладой лесных озер, и мысленно они уже купались среди кленов, из которых бородатые канадцы давили сладкий сироп.

Двадцать пятого июня девять человек, уши и животы которых выдавали в них ответственных работников, стояли на перроне и тянули шеи, высматривая поезд. Гройс то и дело отбегал, делал вид, что кому-то звонит, заверял, что все согласовано и их уже встречают, осталось только добраться до Москвы.