Закон шагов

— Не до конца. Кто такой Зах Орто?

Дьяр, который перевелся в Валкан пять лет назад, пожал плечами. Но капитан Бонар, разом растеряв всю веселость, уставился вдруг подозрительно и даже зло:

— Почему спрашиваешь?

— Парень и девушка в гостевой говорят, что они не родные дети Фарги. Тот усыновил их, когда умер его брат, некий господин Зах Орто. Или, — Лин пристально уставился на Бонара: реакция капитана, сила девушки и то, что имя смутно казалось знакомым, навело его на кое-какие выводы, — правильнее было бы сказать «господин магистр Зах Орто»?

— Бывший магистр. — Густые брови капитана Бонара сомкнулись на переносице. — Вот значит оно как… Не знаю, зачем ты во все это лезешь, Лин. Но, если не хочешь неприятностей — не поминай Заха при Уво Далте.

Капитану явно не хотелось говорить дальше, однако Лин упрямо молчал, ожидая продолжения, и тот сдался:

— Зах служил здесь магистром-наставником. Давным-давно они с Занудой были хорошими приятелями, — сказал Бонар. — Потом рассорились, Зах перевелся отсюда в Дакен, а затем вообще оставил Орден. Все, больше ничего не знаю! И знать не хочу. А наш смотритель до сих пор делается сам не свой, когда слышит про Заха.

— Думаешь, ему известно, что те двое?..

— Понятия не имею, — сказал Бонар. — И мой тебе совет — не связывался бы ты со всем этим.

— Спасибо за сведения и совет. — Лин поднялся. — Последний вопрос: что за жрец разгуливает по резиденции и зачем ему могут быть нужны эти дети?

— Нужны?.. — настал черед удивляться капитану Бонару.

— Зануда, вроде как, сказал, что собирается передать их ему; и я не думаю, что он пошутил.

— Может, и собирается… — задумчиво сказал Бонар. — Так или не так, но оставить их здесь старик все равно не может: на них обвинение в убийстве, а теперь еще побег и поджог — и вдова Фарги, язви ее в печень, не позволит замять дело. Что ж до Собачника — коли неймется, расспроси его сам! Говорить он умеет. А разбалтывать его секреты — я себе не враг. Теперь, если ты не надумал присоединиться…

Капитан взялся за колоду, давая понять, что разговор окончен; что-то в его голосе предостерегало от излишней навязчивости.

— Спасибо, — сказал Лин. — Прости за беспокойство.

— Если захочешь сказать спасибо еще раз — знаешь, как это сделать. — Капитан щелкнул пальцами по глиняному кувшину, стоявшему на столе.

— В следующий раз — непременно.

Лин, несколько обеспокоенный услышанным, но еще не подозревающий, что «следующего раза» не будет, вышел из караулки и отправился в книгохранилище резиденции.



***

Каменный рудокоп — двухголовый, четырехрукий и саблезубый — высился над питьевым фонтанчиком, грозя раздавить его своей тяжестью; Лин, подчиняясь внезапному порыву, оскалился на статую в ответ.

До хранилища было недалеко.

Снаружи осенний ветер заставлял плотнее кутаться в плащ и прятать руки, но в старом, сложенном из толстых бревен здании, казалось, было еще холоднее: боясь пожара, отапливали его только по зиме. Кроме книг — самого разнообразного вида и содержания — здесь же, в отдельной зале, находились записи обо всех чрезвычайных происшествиях, так или иначе связанных с Орденом, регистрационные карточки кандидатов на вступление, подшитые в альбомы старые счета и многое другое, относящееся к уже прошедшим, но еще не забытым дням. Магистра-архивариуса, к удивлению Лина, на месте не оказалось: потертое зеленое кресло за писчим столом пустовало. «Пожалуй, оно и к лучшему», — подумал Лин, и думал так ровно до того момента, пока, притормозив по счастливой случайности перед приоткрытой дверью в учетную залу, не расслышал доносящиеся оттуда голоса.

— Хотел бы я знать, что ты делал в Валкане, — по-старчески хриплый, трескучий баритон принадлежал смотрителю.

По правде, Уво «Зануда» Далт был не так уж стар — ему не стукнуло даже шестидесяти — но, седой и осунувшийся, с неизменной палкой в руках, выглядел он сильно потрепанным жизнью.

Лин прислушался.

— Не верю я в столь… своевременные случайности, — продолжил смотритель. — И тут… Как ты тут оказался?

— Приехал. Верхом. — Второй голос, низкий и звучный, был Лину не знаком, потому он осторожно заглянул внутрь. Обзор был плохой, но достаточный, что бы разглядеть посреди залы высокую фигуру с заплетенными в косу белоснежными волосами и в белой накидке. С Далтом говорил Собачник собственной персоной, и говорил не слишком почтительно.

— Как и многие, я ехал на Фестиваль в Нодаб — но решил заглянуть по дороге в родные места, — сказал жрец.

— Не прикидывайся дурачком! — Смотритель стукнул палкой по полу. — Ты не заезжал сюда… Не помню даже, сколько лет.

— Десять или около того, — спокойно ответил жрец. — Вы тогда еще чуть не убили нас, после того, как Стефан по доброте своей предложил сломать "Рудокопа". Дело давнее, вот я и захотел узнать, не отросла ли у столь оберегаемой вами статуи третья голова?

Лин невольно улыбнулся воспоминанием. Он, в то время еще мальчишка-послушник, вместе с десятком таких же сорванцов наблюдал происходящее из кустов. Кто-то из спутников знаменитого Арджанского лжеца раскрасил зубы каменного урода светящимися красками. К вечеру любоваться обновленной статуей сбежались все, кто был в резиденции. Смотритель потребовал от Лжеца немедленно убрать безобразие, а тот в свойственной ему манере предложил «убрать все безобразие целиком».

Успокоить впавшего в бешенство Зануду тогда удалось только молодой жрице, сопровождавшей Лжеца. Она же, на всякий случай, поспешно выдворила всю свою компанию — среди которой был и рослый жрец с собакой — за ворота; а статуя так и осталась радовать служителей обновленными клыками.

Еще несколько дней после этого происшествия старшие служители ходили с растерянными лицами: они ожидали от приезда жрецов чего угодно, но не шутовского спектакля. А молодежь, отчищая от въевшейся краски злополучного "Рудокопа", шепотом обменивалась впечатлениями и радовалась нечаянной удаче: простая физическая работа казалась куда лучше скучных проповедей, которые приезжие по традиции — к счастью, сейчас почти забытой — должны были прочитать. Некоторые даже предполагали, что Лжец, отличавшийся непочтительностью к традициям, подстроил скандал специально, чтобы позлить Зануду и поскорее уехать; другие заходили еще дальше и искали в нелепом поведении жрецов скрытый смысл — впрочем, безуспешно…

"Да уж, были времена…" — Лин сдержал смешок.

Тем временем палка смотрителя снова простучала по полу, громыхнул задетый стеллаж: ходил Зануда всегда шумно, мало заботясь, что оказывается у него на пути.

— Попросил бы лучше Лжеца научить тебя врать! — рявкнул он. — А то уши вянут.


— Ты не хуже меня знаешь, что это теперь невозможно, — с печалью в голосе ответил Собачник. — А еще тебе сейчас не нужна правда. Мы оба это понимаем.

— Нахальный мальчишка! Как был, так и остался. — Смотритель снова прошелся по зале. — Забери все это тени! Никак не могу привыкнуть, что Лж… что Стефан отправился к праотцам.

— Не ты один, Уво-гьон, — сказал Собачник.

Лин охотно послушал бы продолжение разговора, но заметил, как скрипнула тяжелая входная дверь хранилища. Он метнулся к ближайшему стеллажу и раскрыл первую попавшуюся книгу, сделав вид, будто чрезвычайно заинтересован ее содержанием. Вовремя: спустя несколько мгновений в сопровождении черного лохматого пса мимо пошаркал архивариус. Краем глаза Лин сумел разглядеть у него в руках бутыль и две кружки, что было уже совсем необычно — смотритель последние годы не прикасался к вину.

Подслушивать далее стало со всей очевидностью невозможно, так что, как только магистр-архивариус с пустыми руками вышел из залы, Лин проследовал за ним к письменному столу.

— Что хотел? — сердито бросил архивариус, плюхаясь в кресло. Лин вполне понимал его недовольство: беготня за выпивкой отродясь не входила в обязанности магистра-архивариуса — почетная должность, все-таки, да и не юнец уже!

— Запиши за мной. — Лин протянул ему книгу.

— Хм. Не думал, что ты таким интересуешься. — Архивариус вытер пыль и переписал название с корешка. — Можешь держать у себя, сколько влезет. Потеряешь — никто и не заметит.

— Спасибо, — Лин быстро покинул хранилище, пока тому не пришло в голову спросить что-нибудь еще, и только на крыльце все-таки посмотрел — что же он все-таки ухватил со стеллажа. Тисненые буквы на маленьком томике гласили: «Трактат о разведении рыбы и другой водной твари», и Лин, всегда недолюбливавший небрежно относящегося к своим обязанностям архивариуса, в данном случае был вынужден мысленно с ним согласиться: вряд ли на это чтиво в ближайшее время появятся другие желающие.

По поводу же всего остального Лин не знал, что и думать: убийство Фарги и неизвестный спаситель, старые орденские склоки, а теперь еще и фамильярничающий с Собачником смотритель Далт — который, насколько было известно Лину, белых жрецов всю жизнь терпеть не мог — все это выглядело странно. И довольно скверно.

Шансов, что осторожный Зануда возьмется помогать беглецам, в любом случае было мало: несмотря на все могущество Ордена, такая помощь сулила бы в будущем большие проблемы. Но происходящее сейчас больше всего походило на какую-то изощренную месть с его стороны. Уво Далт был человеком довольно злопамятным, потому если давно покойный магистр Орто действительно сильно ему насолил — мог и не побрезговать отыграться потомках; во всяком случае, Лину казалось именно так.

А про то, что многих из тех, кого видели с белыми, больше не видел никто и никогда, Лин слышал бессчетное число раз. Человеческие жертвоприношения теням-астши были уделом сектантов и фанатиков, однако у белых жрецов могли найтись свои причины и способы использовать людей…

"Зря я все же не расспросил Бонара подробнее, — подумал он с досадой. — Вдруг он о чем-нибудь, да проболтался бы?"

Лин знал, что недавно в одной из времянок к северу от Валкана после смерти бродяги тени атаковали рабочих-дорожников, и хьор-гвардейцы, направлявшиеся к месту, встретили в городе Собачника и попросили помочь. Тот неохотно согласился, сразу, как только хижину сожгли, распрощался с отрядом — но еще через несколько дней неожиданно объявился в резиденции. Когда-то он — вроде бы — и сам прожил в ней несколько лет. Но никто из старожилов почти ничего о нем не знал. Или по какой-то причине не хотел рассказывать.

Гулко ударил колокол: для большинства служителей в резиденции наступало время вечерней трапезы, а магистру Лину Валбу пора было возвращаться работе — осматривать и помогать загонять по стойлам вернувшихся с пастбища коров. В основном, скотина Ордена была приписана к окрестным деревням, но с некоторых пор смотритель держал небольшое стадо и на территории резиденции.

Коровы были в порядке, но собака раззявы-пастуха повредила лапу, и Лин провозился с ней до сумерек; а к трапезной подошел уже в полной темноте.

***

Несмотря на поздний час, спокойно поесть в одиночестве не удалось: не успел Лин зачерпнуть вторую ложку, как в дверях, пьяно пошатываясь, появился магистр Дьяр. И — конечно же! — получив свою порцию, устроился напротив:

— Ну-с, как там поживают несостоявшиеся отцеубийцы?

— Не знаю. Не было времени проверять. — Лин уткнулся в тарелку в надежде, что докучливый снабженец отстанет. Но напрасно.

— А скажи, друг-коновал, с чего ты ими вообще интересовался? Чай, не скотинки же! — Дьяр икнул. — Заняться было нечем?

Лин неопределенно пожал плечами. Украдкой осмотрелся, но ни одной подходящей жертвы, чтобы направить на нее Дьяра, рядом не оказалось: кроме нескольких послушников, увлеченно обсуждавших что-то в дальнем углу, да глухого деда-прислужника в обеденном зале никого не было.

А Дьяр и не ждал ответа:

— Я вот не люблю оседлых. — Он говорил, не переставая жевать, и крошки сыпались у него изо рта. — Провести всю жизнь на одном месте, и ради чего? Ради хьорхи? Тьфу. Я бы вот, если б не попал в орден, пошел бы в бродяги, и гори оно все. Точно тебе говорю.

— Проще сказать, чем сделать, — заметил Лин.

— Да-а? Не суди себе, если сам только болтать и горазд! — Дьяр добродушно рассмеялся, и все его объемное тело затряслось, будто стараясь вытряхнуть из себя хозяина.

— А не подскажешь ли, сколько раз ты покидал резиденцию за те пять лет, что здесь служишь, магистр-бродяга? Я вот что-то запамятовал. — Лин, прищурившись, посмотрел снабженцу в глаза.

Обычно он пропускал такие подколки мимо ушей, тем более что признавал за ними определенную долю истины. Но сегодня…

Сегодня все шло наперекосяк, и раздражало неимоверно.

— Ну… э…. годы… и… — Полное лицо магистра Дьяра отразило замешательство.

— Конечно же, время — оно во всем виновато. — Лин широко улыбнулся снабженцу. — А вино и карты тут совершенно ни при чем.

— На что намекаешь, трус? — Дьяр побагровел. — Говори прямо.

— И, конечно же, трус тут — только я. — Лин аккуратно вытер тарелку последним куском лепешки и отправил его в рот. — Бывай, магистр-бродяга. Покойной ночи.

Уже из-за дверей Лин услышал, как Дьяр разразился бранью.

Не приходилось сомневаться, что снабженец этого так не оставит; что пойдут слухи. Но сейчас Лину было плевать. По здравому размышлению, вряд ли стоило ссориться… Однако он бесконечно устал от бестолковых разговоров и от своего показного дружелюбия.

Сразу возвращаться к себе в душную комнату не хотелось. Лин сделал большой круг по территории, и, дойдя до самой безлюдной ее части, остановился, прислонившись плечом к покосившемуся сараю.

Когда-то рядом находился поливочный пруд, у которого часто собирались послушники и молодые магистры. Но после подземных толчков он превратился в мелкую, заросшую высокой болотной травой лужу, и новое поколение служителей нашло другое место для встреч… А у Лина привычка время от времени приходить к «пруду» осталась.

Обычно это приносило успокоение; но не сейчас. Пахло гнилью, редкие пятна воды чернели огромными глазами на бесформенной зеленой морде, в лягушачьем многоголосье слышалась угроза.