Закон Хармонта[= Никто не уйдет]
Часть 16 из 30 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ну да, ты имеешь полное право ненавидеть меня, Институт, правительство, которое заинтересовано в создании идеальных солдат, – проговорил он. – Только знай, что именно благодаря мне на Хармонт и прилегающую к нему Зону все еще не сброшена ядерная бомба. Тогда бы погибли все. А так… так я просто позволил твоим родным жить своей жизнью в стенах Института и… развиваться. Или деградировать. Я не знаю, что происходит с жителями Хармонта, которые постепенно становятся частью Зоны. Одни медленнее, другие быстрее. Все по-разному, но конец один. Сейчас они все – куклы. Скажи им стрелять – будут стрелять, скажи идти куда-нибудь, пойдут не задумываясь.
Нунан перевел дух, шумно харкнул и сплюнул на пол кровавый сгусток.
– Тебе нужна твоя семья, Рыжий? – спросил он, криво усмехнувшись разбитыми губами. – Они, конечно, отличные образцы для изучения прихотей Зоны, три уникальных вида монстров, появившиеся одними из первых. Но если они тебе так нужны – забирай их. Достаточно сказать им «пошли за мной» – и они не посмеют ослушаться. И будет у тебя твое индивидуальное счастье, даром, без проблем и семейных ссор. Потому что они все сделают, что ты скажешь, и не на кого будет тебя обижаться, Рыжий, за то, что ты сделал. Разве только на самого себя.
Он сплюнул снова и засмеялся – правда, тут же снова закашлялся кровью. Когда у тебя сломан нос, она идет не переставая, заливая носоглотку, мешая неискренне смеяться и говорить с язвительными интонациями. Правда, слезы бессилия по разбитому лицу текут так же свободно, как и по неповрежденному, только жгут они гораздо сильнее.
Шухарт же спрятал пистолет в кобуру и покачал головой. Где-то в глубине души ему было жаль этого человека, всю жизнь свою принесшего в жертву Системе, ставшего ее частью, как он, Рэд, стал частью Зоны. Но уж лучше быть элементом неведомого зла, нежели винтиком в отлаженной, равнодушной машине, перемалывающей людей, их судьбы и жизни с равнодушием шнековой мясорубки. И все, что остается от человека после этого, – это душа, размолотая в фарш, и слезы бессилия, катящиеся по окровавленному лицу.
– Нет, Дик, – произнес Шухарт. – В этой игре ты проиграл по-крупному. Ты привык приказывать и получать приказы сверху, по-другому ты не умеешь. Приказали сдать друга – сдал. Приказали запереть в клетку женщину с ребенком и беспомощного старика – запер. Приказали тайно дергать за ниточки разных начальников в Хармонте и Институте – дергаешь. Ты ж без приказов жизни себе не представляешь, нет тебя без них, никто ты. Пустое место.
И, повернувшись к трем статуям с пронзительно-синими глазами, произнес:
– Вы свободны. Идите, куда хотите. А я уж прослежу, чтоб никто вас не остановил. Не завидую я той сволочи, что попытается вас остановить.
Несколько секунд ничего не происходило. Трое жутких порождений Зоны словно осознавали новую для них команду. Но потом Гута сделала неуверенный шаг вперед. Один… Второй… Следом шагнула Мартышка, и почти одновременно двинулся за ними отец Рэда, с трудом передвигая высохшие ноги с большими ступнями, обутые в белые больничные сандалии. Когда они поравнялись с Нунаном, тот было шагнул вперед, словно собираясь заступить им дорогу, но потом, одумавшись, отступил, освобождая проход.
– Да провались оно все пропадом, – произнес он, махнув рукой, измазанной кровью. От этого движения из широкого рукава его куртки прямо в ладонь выскользнул маленький пистолет. Захоти сейчас Дик перестрелять всех находящихся в коридоре, он смог бы сделать это проще простого. Но заслуженный сотрудник Федерального бюро разведки Ричард Герберт Нунан лишь поднял руку и выстрелил в голову искалеченному военному, подползшему слишком близко. Синий глаз раненого взорвался в глазнице, на неестественно гладкую кожу лица плеснуло его содержимое. Плоть тут же провисла книзу, сделавшись мягкой и податливой, как бывает от воздействия «ведьминого студня». Тошнотворная картина – упруго-резиновое лицо, сползающее с черепа и рвущееся при этом с легким, омерзительным треском. Тем не менее военный прополз еще пару футов, волоча за собой остатки лица, прежде чем дернулся еще раз и успокоился навеки.
Рэд даже не стал пытаться вытащить АПС из кобуры, в который раз уже за сегодня оценив способности Нунана. Но тот лишь покачал головой, пряча свой пистолет обратно в рукав.
– Военные и после трансформации остаются военными, это не вытравить никакими метаморфозами, – пояснил он. – Только вот после серьезных повреждений норовят возместить утраченное мясо, выгрызая его у живых и залепляя свои раны чужой, еще теплой плотью. Представь себе, прирастает она почти мгновенно. Но это все частности. Иди, Рыжий, иди за своими. Ты все-таки счастливый парень, сталкер. Тебе хоть есть кого беречь и за кем идти.
Рэдрик кивнул и, повернувшись, пошел следом за тремя жутковатыми фигурами, бредущими по коридору. Причем было понятно – это не бесцельное шатание безумных созданий, изуродованных Зоной. Они шли все в одном направлении, туда, откуда примчался Шухарт. К вестибюлю Института и выходу из главного корпуса, туда, где сейчас суетились военные. И Рэд, как и обещал, не препятствовал им, лишь шагал следом, ощущая спиной взгляд Нунана, полный какой-то собачьей тоски. Плохой симптом. В таком состоянии мужик способен, например, выстрелить в спину тому, кто только что набил ему морду. Дику это раз плюнуть, полномочия позволяют, даже, может, благодарность объявят за ликвидацию опасного сталкера. Но Шухарт шел не оборачиваясь. Сейчас его заботило другое… Зачем его родные идут на верную смерть? Он, конечно, пообещал, но при этом надеялся, что те пойдут в другую сторону, к выходу из второго корпуса, где сейчас пройти наверняка проще. Но давши слово – держись, и Рэдрик шел, готовый перегрызть горло любому, кто встанет на пути у его семьи…
Глава 6
Вторжение
Не о чем тут было говорить и не хотелось об этом думать, но его вдруг ударила жуткая мысль: это вторжение. Не пикник на обочине, не призыв к контакту – вторжение.
Аркадий и Борис Стругацкие. «Пикник на обочине»
На обширном институтском дворе, сейчас больше напоминавшем плац, экстренно готовились к битве. Тот, кто видел однажды, как разворачивается для защитного маневра воинское подразделение, возможно, глубокомысленно почесал бы в затылке и искренне посочувствовал гвардейцам. На ровной, добросовестно заасфальтированной площадке укрыться было решительно негде, разве что за четырьмя танками. Но гвардейцев было много, а танков – мало. Поэтому люди с автоматическими винтовками просто ложились на живот, положив перед собой собственные рюкзаки в качестве очень ненадежного бруствера – скорее, не для защиты, а как упор для М16.
– Я тихо фигею с них, – негромко произнес Эдвард, на мгновение остановившись возле окна и глянув вниз. – Кто ж их учил-то? И кто ими командует? На открытой местности улечься в цепь… Аттракцион «почувствуй себя мишенью в тире».
– А чего им еще делать? – пожал плечами Цмыг. – Дали команду «держать позицию», вот они и держат как умеют. Не забывай: сзади них, сразу за Институтом, целый полк морпехов. Национальная гвардия – это, конечно, круто, нашивки там и все такое. Но профи всегда ценнее гражданских, которые прошли ускоренные курсы начальной военной подготовки.
– Понятно, – кивнул Эдвард. – Тест на вшивость. Размажут их пришельцы по плацу, морпехи сделают выводы. Попрыгают в свои «Кадиллак Скауты» и победоносно отступят.
– Типа того, – кивнул Цмыг. – Мы как, дальше ищем или…
Договорить он не успел.
Над старым заводом внезапно разлилось сияние во много раз более интенсивное, чем до этого. Синий прозрачный купол вознесся чуть ли не до серого неба и отразился в нем, подсветив низкие грозовые тучи.
Несколько мгновений сталкеры завороженно смотрели на невиданную картину…
А потом над полуразвалившимся заводским забором появились «акулы».
Другое название просто не пришло в голову, уж больно похожи были эти шесть больших закрытых турбоплатформ на хищных рыб, неторопливо плывущих в десяти футах над землей. И странное сооружение на верхней их части очень напоминало знаменитый плавник – вестник смерти для одиноких пловцов…
– Катера сопровождения, – негромко произнес Эдвард. – За которыми по идее должно следовать что-то намного большее и серьезное…
Он не ошибся.
«Большее и серьезное» начало формироваться прямо внутри огромного синего купола, возникшего над заводом. Медленно так, не спеша. Сначала что-то невнятное появилось, типа некоего уплотнения, постепенно сформировавшегося в острый нос, смахивающий на хищное рыло гигантского боевого корабля…
А «акулы» ползли вперед, и угрожающе шевелились «плавники» на их верхних палубах, и горела под плоскими днищами огромных турбоплатформ серая трава Зоны, и корчились аномалии, полыхая синим светом, когда над ними проплывали невиданные летательные аппараты.
– Что это? – потерянно проговорил Цмыг, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Вторжение, – спокойно, как-то даже буднично произнес Эдвард. И от его спокойного голоса Карлику стало жутко. Потому что нет ничего страшнее спокойного голоса бывалого человека, говорящего о только что начавшейся войне.
– И что нам теперь делать?
Русский ученый смерил взглядом американского сталкера и вновь повернулся к окну.
– Убивать, – сказал он. – Когда кто-то приходит в твой дом, чтобы убить тебя, ничего больше не остается, как убить убийцу.
Он уже совсем было собрался броситься к институтскому арсеналу – небольшому помещению с довольно скудным набором оружия, которое все-таки лучше, чем ничего, но остановился. Потому что там, за окном, происходило странное.
Через цепь гвардейцев, рассредоточившихся на институтском дворе, мимо танков шли четверо. Три странных существа, которых ученый видел в окне Института, и человек с пистолетом в руке, опущенной книзу. И, судя по его огненно-грязным, спутанным волосам, было вполне понятно, кто это.
– По ходу, Шухарт нашел свою семью, – сказал Цмыг. – Ну что ж, все счастливы, значит, нам можно сваливать.
– Ага, – безразлично отозвался Эдвард. – Но только всем вместе. А ты, если хочешь, можешь попробовать свалить в индивидуальном порядке.
Цмыг скользнул взглядом по кораблям пришельцев, по танкам, стоящим на плацу словно спичечные коробки, которые вот-вот заполыхают, подожженные шаловливой детской рукой, и мотнул головой.
– Да я это… Я что? Я ж как все…
– Ну, если «как все», то давай за мной, – произнес ученый, резко разворачиваясь и бросаясь в короткий боковой коридор, оканчивающийся дверью с надписью над ней «Лаборатория артефактов»…
Дверь была мощной с виду, вроде даже как стальной, но слетела от одного удара бронированным ботинком в замок. Стальные штыри, вделанные в хлипкий бетонный косяк, разворотили его, и дверь просто рухнула на пол вместе с рамой, словно костяшка домино, сбитая щелчком ногтя.
– Вот таким образом, – сказал Эдвард Цмыгу, слегка обалдевшему от такого поворота. И пояснил: – Дилетанты ставили, к арматуре надо косяк приваривать. Вот у нас в России порой двери в квартиры ставят – направленный взрыв не всегда берет.
Проговаривая все это, ученый шел прямо через облако бетонной пыли, мимо шкафов с бронированными стеклами, за которыми мерцало множество артефактов. Какие-то в колбах и склянках с растворами, а некоторые прямо так, на полках лежали, дожидаясь своей очереди лечь в рефрактомер или в еще какой-нибудь хитрый прибор, коих внутри громадной лаборатории было множество.
Но русского ученого интересовал строго определенный предмет. Один из самых ценных в Институте, который хранился под толстым колпаком из многослойного бронестекла на особой металлической подставке с вделанной в нее бронзовой табличкой «Магнитная ловушка имени Кирилла Панова».
– Она нам и нужна, – удовлетворенно произнес Эдвард, нанося по колпаку мощнейший удар ногой, многократно усиленный приводами костюма.
Но стеклоброня, защищающая уникальную «магнитную ловушку», в просторечии именуемую сталкерами полной «пустышкой», на удар не отреагировала никак. Как стояла, так и осталась стоять, а вот ученого отдачей назад отбросило неслабо. Как на ногах он устоял, извернувшись в воздухе, словно кошка, – загадка. После чего выдал серию слов на русском языке, для Цмыга непонятных. Но по интонации было ясно, что колпак и знаменитая «пустышка» только что были изощренно обложены отборными матюгами.
– Не так надо, – сказал Карлик, отодвигая русского ученого и делая шаг к колпаку. – Сверху надо бить, по маковке, где схождение слоев бронестекла. Там у него слабая точка.
И долбанул кулачищем сверху вниз, с одновременным приседом и утробным хеканьем, будто молотом по наковальне приложил.
Эффект превзошел все ожидания. Бронестекло мгновенно покрылось сеткой белых трещин, за которыми скрылись контуры «пустышки», лишь синее сияние пробивалось наружу через частую паутину.
– Вот таким образом, – удовлетворенно выдохнул Цмыг. После чего аккуратно ввел пальцы в небольшой пролом, образовавшийся на вершине колпака, и, поднапрягшись, разодрал его на два лоскута – после мощного удара защита «пустышки» больше напоминала по структуре не стекло, а плотную ткань.
– Один-один, – кивнул Эдвард. – А теперь, лаборант, хватай магнитную ловушку – и бегом за мной.
– Это запросто, – усмехнулся Карлик, легко снимая с подставки тяжеленный артефакт.
* * *
Шухарт шел за своими, держа пистолет на весу в расслабленной руке. Тем не менее он был готов выстрелить в любого, кто попытается заступить дорогу самым близким для него… людям?
Нет, конечно, они были уже не люди, это Рэдрик осознавал абсолютно четко. Но в то же время – какая разница? Гута, Мартышка, отец… Кем бы они ни стали, для него, Рэда, они всегда останутся самыми близкими существами, дороже которых нет никого на свете. И плевать, что там думают высоколобые ученые, гвардейцы, провожающие их удивленными глазами, плевать, что там думает себе весь окружающий мир по поводу его семьи. Эта семья – его, Шухарта, это его жена, дочь и отец, неважно, живой, умерший или воскресший. Неважно, как они изменились, плевать, что они не узнаю́т его больше. Главное, что он узнает их всегда, в любом обличье, и порвет глотку любому, кто попытается их обидеть.
И он шел за ними, мимо танков, пропахших дизельным топливом и разогретым металлом, мимо гвардейцев, на лицах которых застыл животный страх, задавленный собственной волей и командирским приказом, что все вместе принято называть решительностью. Он шел к границе Зоны, к которой со стороны завода медленно приближались шесть больших турбоаппаратов. А еще из синего зарева, почти достигшего неба, вылезало что-то величественно-жуткое, и откуда-то уже ясно было, что когда эта огромная хреновина полностью вползет в наш мир, то ни танки Квотерблада, ни даже ядерные бомбы всего мира ни черта не смогут с ней сделать. Потому что если мы со свалками этих пришельцев до сих пор не разобрались, ничего понять не смогли, в их отходах копаясь, то военная мощь чуждой цивилизации, превосходящей нас по развитию многократно, просто зачистит этот мир, истребит в ноль дерзких клопов, посмевших куснуть представителей высшей расы.
Но Рэду было плевать на все это. Если суждено им всем умереть, он умрет вместе со своей семьей, и это единственно верное и правильное решение для настоящего мужчины. Не можешь защитить своих – значит, сдохни, потому что, если даже спасешься, все равно не сможешь жить с таким грузом в душе и рано или поздно сам вышибешь пулей из своей головы тяжелые мысли вместе с мозгами. Это Шухарт про себя знал совершенно точно…
Любому жителю Хармонта известно, насколько опасна Зона, начинающаяся сразу за институтским двором. Но родные Шухарта шли вперед, без детекторов и промеров огибая старые, габаритные аномалии, как обычный человек обходит по краю большие лужи после дождя. А малые просто нехотя отползали в стороны с их пути, становясь на некоторое время видимыми, похожими на куски студня или на медуз, потревоженных во время штиля.
«Ничего удивительного, – думал Рэд, следуя за своими. – Они просто уже стали частью Зоны, а ты прошел этот путь лишь наполовину. Ты уже чувствуешь аномалии и артефакты, как волк, по запаху находящий капканы и добычу. Еще немного, и ты тоже превратишься в ходячий кусок Зоны с глазами цвета “ведьмина студня”. Может, оно и к лучшему, может, тогда я смогу быть ближе к моей семье… Но нет, вряд ли. Еще пара минут, и боевые машины пришельцев размажут нас как муравьев, раскатают в мясную пленку отряд Квотерблада, а потом примутся за Хармонт и за весь остальной грёбаный мир…»
Расстояние между «акулами» и родными Рэдрика неумолимо сокращалось. Уже видны были тупорылые отростки на «мордах» боевых турбоплатформ, направленные на беззащитные фигурки, бредущие навстречу гибели.
«“Смерть-лампы”, – равнодушно подумал Шухарт. – Калибр раз в десять побольше, чем у “пистолетов”, которые мы подобрали в седьмом корпусе. Ну и плевать. По крайней мере все будет быстро…»
Но тут случилось неожиданное.
Гута, Мартышка и отец Рэдрика остановились и одновременно подняли руки, выставив безоружные ладони навстречу «акулам», словно пытаясь остановить неумолимое движение боевых машин пришельцев. И в этот момент Шухарт услышал длинный, тоскливый скрип, от которого лоб сталкера мгновенно покрылся испариной, а под бронекостюмом по спине потекли капли пота. Он узнал этот громкий, пронзительный скрип. Он слышал его уже однажды ночью, когда, сидя на своей постели и повернувшись лицом к распахнутому окну, вот так же жутко кричала Мартышка, а с другого конца дома вторил ей отец, так же длинно и скрипуче, только еще с каким-то клокотанием.
Сейчас же кричали все трое, преградив дорогу тем, кто лез из Зоны, заслоняя своими хрупкими телами людей, готовящихся к битве на институтском дворе. И сейчас Рэд непостижимым образом понимал своих, потому что это были не просто звуки, страшные для непривычного человеческого уха, а вполне осмысленные слова на языке, которого нет и быть не могло на этой планете.
Нунан перевел дух, шумно харкнул и сплюнул на пол кровавый сгусток.
– Тебе нужна твоя семья, Рыжий? – спросил он, криво усмехнувшись разбитыми губами. – Они, конечно, отличные образцы для изучения прихотей Зоны, три уникальных вида монстров, появившиеся одними из первых. Но если они тебе так нужны – забирай их. Достаточно сказать им «пошли за мной» – и они не посмеют ослушаться. И будет у тебя твое индивидуальное счастье, даром, без проблем и семейных ссор. Потому что они все сделают, что ты скажешь, и не на кого будет тебя обижаться, Рыжий, за то, что ты сделал. Разве только на самого себя.
Он сплюнул снова и засмеялся – правда, тут же снова закашлялся кровью. Когда у тебя сломан нос, она идет не переставая, заливая носоглотку, мешая неискренне смеяться и говорить с язвительными интонациями. Правда, слезы бессилия по разбитому лицу текут так же свободно, как и по неповрежденному, только жгут они гораздо сильнее.
Шухарт же спрятал пистолет в кобуру и покачал головой. Где-то в глубине души ему было жаль этого человека, всю жизнь свою принесшего в жертву Системе, ставшего ее частью, как он, Рэд, стал частью Зоны. Но уж лучше быть элементом неведомого зла, нежели винтиком в отлаженной, равнодушной машине, перемалывающей людей, их судьбы и жизни с равнодушием шнековой мясорубки. И все, что остается от человека после этого, – это душа, размолотая в фарш, и слезы бессилия, катящиеся по окровавленному лицу.
– Нет, Дик, – произнес Шухарт. – В этой игре ты проиграл по-крупному. Ты привык приказывать и получать приказы сверху, по-другому ты не умеешь. Приказали сдать друга – сдал. Приказали запереть в клетку женщину с ребенком и беспомощного старика – запер. Приказали тайно дергать за ниточки разных начальников в Хармонте и Институте – дергаешь. Ты ж без приказов жизни себе не представляешь, нет тебя без них, никто ты. Пустое место.
И, повернувшись к трем статуям с пронзительно-синими глазами, произнес:
– Вы свободны. Идите, куда хотите. А я уж прослежу, чтоб никто вас не остановил. Не завидую я той сволочи, что попытается вас остановить.
Несколько секунд ничего не происходило. Трое жутких порождений Зоны словно осознавали новую для них команду. Но потом Гута сделала неуверенный шаг вперед. Один… Второй… Следом шагнула Мартышка, и почти одновременно двинулся за ними отец Рэда, с трудом передвигая высохшие ноги с большими ступнями, обутые в белые больничные сандалии. Когда они поравнялись с Нунаном, тот было шагнул вперед, словно собираясь заступить им дорогу, но потом, одумавшись, отступил, освобождая проход.
– Да провались оно все пропадом, – произнес он, махнув рукой, измазанной кровью. От этого движения из широкого рукава его куртки прямо в ладонь выскользнул маленький пистолет. Захоти сейчас Дик перестрелять всех находящихся в коридоре, он смог бы сделать это проще простого. Но заслуженный сотрудник Федерального бюро разведки Ричард Герберт Нунан лишь поднял руку и выстрелил в голову искалеченному военному, подползшему слишком близко. Синий глаз раненого взорвался в глазнице, на неестественно гладкую кожу лица плеснуло его содержимое. Плоть тут же провисла книзу, сделавшись мягкой и податливой, как бывает от воздействия «ведьминого студня». Тошнотворная картина – упруго-резиновое лицо, сползающее с черепа и рвущееся при этом с легким, омерзительным треском. Тем не менее военный прополз еще пару футов, волоча за собой остатки лица, прежде чем дернулся еще раз и успокоился навеки.
Рэд даже не стал пытаться вытащить АПС из кобуры, в который раз уже за сегодня оценив способности Нунана. Но тот лишь покачал головой, пряча свой пистолет обратно в рукав.
– Военные и после трансформации остаются военными, это не вытравить никакими метаморфозами, – пояснил он. – Только вот после серьезных повреждений норовят возместить утраченное мясо, выгрызая его у живых и залепляя свои раны чужой, еще теплой плотью. Представь себе, прирастает она почти мгновенно. Но это все частности. Иди, Рыжий, иди за своими. Ты все-таки счастливый парень, сталкер. Тебе хоть есть кого беречь и за кем идти.
Рэдрик кивнул и, повернувшись, пошел следом за тремя жутковатыми фигурами, бредущими по коридору. Причем было понятно – это не бесцельное шатание безумных созданий, изуродованных Зоной. Они шли все в одном направлении, туда, откуда примчался Шухарт. К вестибюлю Института и выходу из главного корпуса, туда, где сейчас суетились военные. И Рэд, как и обещал, не препятствовал им, лишь шагал следом, ощущая спиной взгляд Нунана, полный какой-то собачьей тоски. Плохой симптом. В таком состоянии мужик способен, например, выстрелить в спину тому, кто только что набил ему морду. Дику это раз плюнуть, полномочия позволяют, даже, может, благодарность объявят за ликвидацию опасного сталкера. Но Шухарт шел не оборачиваясь. Сейчас его заботило другое… Зачем его родные идут на верную смерть? Он, конечно, пообещал, но при этом надеялся, что те пойдут в другую сторону, к выходу из второго корпуса, где сейчас пройти наверняка проще. Но давши слово – держись, и Рэдрик шел, готовый перегрызть горло любому, кто встанет на пути у его семьи…
Глава 6
Вторжение
Не о чем тут было говорить и не хотелось об этом думать, но его вдруг ударила жуткая мысль: это вторжение. Не пикник на обочине, не призыв к контакту – вторжение.
Аркадий и Борис Стругацкие. «Пикник на обочине»
На обширном институтском дворе, сейчас больше напоминавшем плац, экстренно готовились к битве. Тот, кто видел однажды, как разворачивается для защитного маневра воинское подразделение, возможно, глубокомысленно почесал бы в затылке и искренне посочувствовал гвардейцам. На ровной, добросовестно заасфальтированной площадке укрыться было решительно негде, разве что за четырьмя танками. Но гвардейцев было много, а танков – мало. Поэтому люди с автоматическими винтовками просто ложились на живот, положив перед собой собственные рюкзаки в качестве очень ненадежного бруствера – скорее, не для защиты, а как упор для М16.
– Я тихо фигею с них, – негромко произнес Эдвард, на мгновение остановившись возле окна и глянув вниз. – Кто ж их учил-то? И кто ими командует? На открытой местности улечься в цепь… Аттракцион «почувствуй себя мишенью в тире».
– А чего им еще делать? – пожал плечами Цмыг. – Дали команду «держать позицию», вот они и держат как умеют. Не забывай: сзади них, сразу за Институтом, целый полк морпехов. Национальная гвардия – это, конечно, круто, нашивки там и все такое. Но профи всегда ценнее гражданских, которые прошли ускоренные курсы начальной военной подготовки.
– Понятно, – кивнул Эдвард. – Тест на вшивость. Размажут их пришельцы по плацу, морпехи сделают выводы. Попрыгают в свои «Кадиллак Скауты» и победоносно отступят.
– Типа того, – кивнул Цмыг. – Мы как, дальше ищем или…
Договорить он не успел.
Над старым заводом внезапно разлилось сияние во много раз более интенсивное, чем до этого. Синий прозрачный купол вознесся чуть ли не до серого неба и отразился в нем, подсветив низкие грозовые тучи.
Несколько мгновений сталкеры завороженно смотрели на невиданную картину…
А потом над полуразвалившимся заводским забором появились «акулы».
Другое название просто не пришло в голову, уж больно похожи были эти шесть больших закрытых турбоплатформ на хищных рыб, неторопливо плывущих в десяти футах над землей. И странное сооружение на верхней их части очень напоминало знаменитый плавник – вестник смерти для одиноких пловцов…
– Катера сопровождения, – негромко произнес Эдвард. – За которыми по идее должно следовать что-то намного большее и серьезное…
Он не ошибся.
«Большее и серьезное» начало формироваться прямо внутри огромного синего купола, возникшего над заводом. Медленно так, не спеша. Сначала что-то невнятное появилось, типа некоего уплотнения, постепенно сформировавшегося в острый нос, смахивающий на хищное рыло гигантского боевого корабля…
А «акулы» ползли вперед, и угрожающе шевелились «плавники» на их верхних палубах, и горела под плоскими днищами огромных турбоплатформ серая трава Зоны, и корчились аномалии, полыхая синим светом, когда над ними проплывали невиданные летательные аппараты.
– Что это? – потерянно проговорил Цмыг, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Вторжение, – спокойно, как-то даже буднично произнес Эдвард. И от его спокойного голоса Карлику стало жутко. Потому что нет ничего страшнее спокойного голоса бывалого человека, говорящего о только что начавшейся войне.
– И что нам теперь делать?
Русский ученый смерил взглядом американского сталкера и вновь повернулся к окну.
– Убивать, – сказал он. – Когда кто-то приходит в твой дом, чтобы убить тебя, ничего больше не остается, как убить убийцу.
Он уже совсем было собрался броситься к институтскому арсеналу – небольшому помещению с довольно скудным набором оружия, которое все-таки лучше, чем ничего, но остановился. Потому что там, за окном, происходило странное.
Через цепь гвардейцев, рассредоточившихся на институтском дворе, мимо танков шли четверо. Три странных существа, которых ученый видел в окне Института, и человек с пистолетом в руке, опущенной книзу. И, судя по его огненно-грязным, спутанным волосам, было вполне понятно, кто это.
– По ходу, Шухарт нашел свою семью, – сказал Цмыг. – Ну что ж, все счастливы, значит, нам можно сваливать.
– Ага, – безразлично отозвался Эдвард. – Но только всем вместе. А ты, если хочешь, можешь попробовать свалить в индивидуальном порядке.
Цмыг скользнул взглядом по кораблям пришельцев, по танкам, стоящим на плацу словно спичечные коробки, которые вот-вот заполыхают, подожженные шаловливой детской рукой, и мотнул головой.
– Да я это… Я что? Я ж как все…
– Ну, если «как все», то давай за мной, – произнес ученый, резко разворачиваясь и бросаясь в короткий боковой коридор, оканчивающийся дверью с надписью над ней «Лаборатория артефактов»…
Дверь была мощной с виду, вроде даже как стальной, но слетела от одного удара бронированным ботинком в замок. Стальные штыри, вделанные в хлипкий бетонный косяк, разворотили его, и дверь просто рухнула на пол вместе с рамой, словно костяшка домино, сбитая щелчком ногтя.
– Вот таким образом, – сказал Эдвард Цмыгу, слегка обалдевшему от такого поворота. И пояснил: – Дилетанты ставили, к арматуре надо косяк приваривать. Вот у нас в России порой двери в квартиры ставят – направленный взрыв не всегда берет.
Проговаривая все это, ученый шел прямо через облако бетонной пыли, мимо шкафов с бронированными стеклами, за которыми мерцало множество артефактов. Какие-то в колбах и склянках с растворами, а некоторые прямо так, на полках лежали, дожидаясь своей очереди лечь в рефрактомер или в еще какой-нибудь хитрый прибор, коих внутри громадной лаборатории было множество.
Но русского ученого интересовал строго определенный предмет. Один из самых ценных в Институте, который хранился под толстым колпаком из многослойного бронестекла на особой металлической подставке с вделанной в нее бронзовой табличкой «Магнитная ловушка имени Кирилла Панова».
– Она нам и нужна, – удовлетворенно произнес Эдвард, нанося по колпаку мощнейший удар ногой, многократно усиленный приводами костюма.
Но стеклоброня, защищающая уникальную «магнитную ловушку», в просторечии именуемую сталкерами полной «пустышкой», на удар не отреагировала никак. Как стояла, так и осталась стоять, а вот ученого отдачей назад отбросило неслабо. Как на ногах он устоял, извернувшись в воздухе, словно кошка, – загадка. После чего выдал серию слов на русском языке, для Цмыга непонятных. Но по интонации было ясно, что колпак и знаменитая «пустышка» только что были изощренно обложены отборными матюгами.
– Не так надо, – сказал Карлик, отодвигая русского ученого и делая шаг к колпаку. – Сверху надо бить, по маковке, где схождение слоев бронестекла. Там у него слабая точка.
И долбанул кулачищем сверху вниз, с одновременным приседом и утробным хеканьем, будто молотом по наковальне приложил.
Эффект превзошел все ожидания. Бронестекло мгновенно покрылось сеткой белых трещин, за которыми скрылись контуры «пустышки», лишь синее сияние пробивалось наружу через частую паутину.
– Вот таким образом, – удовлетворенно выдохнул Цмыг. После чего аккуратно ввел пальцы в небольшой пролом, образовавшийся на вершине колпака, и, поднапрягшись, разодрал его на два лоскута – после мощного удара защита «пустышки» больше напоминала по структуре не стекло, а плотную ткань.
– Один-один, – кивнул Эдвард. – А теперь, лаборант, хватай магнитную ловушку – и бегом за мной.
– Это запросто, – усмехнулся Карлик, легко снимая с подставки тяжеленный артефакт.
* * *
Шухарт шел за своими, держа пистолет на весу в расслабленной руке. Тем не менее он был готов выстрелить в любого, кто попытается заступить дорогу самым близким для него… людям?
Нет, конечно, они были уже не люди, это Рэдрик осознавал абсолютно четко. Но в то же время – какая разница? Гута, Мартышка, отец… Кем бы они ни стали, для него, Рэда, они всегда останутся самыми близкими существами, дороже которых нет никого на свете. И плевать, что там думают высоколобые ученые, гвардейцы, провожающие их удивленными глазами, плевать, что там думает себе весь окружающий мир по поводу его семьи. Эта семья – его, Шухарта, это его жена, дочь и отец, неважно, живой, умерший или воскресший. Неважно, как они изменились, плевать, что они не узнаю́т его больше. Главное, что он узнает их всегда, в любом обличье, и порвет глотку любому, кто попытается их обидеть.
И он шел за ними, мимо танков, пропахших дизельным топливом и разогретым металлом, мимо гвардейцев, на лицах которых застыл животный страх, задавленный собственной волей и командирским приказом, что все вместе принято называть решительностью. Он шел к границе Зоны, к которой со стороны завода медленно приближались шесть больших турбоаппаратов. А еще из синего зарева, почти достигшего неба, вылезало что-то величественно-жуткое, и откуда-то уже ясно было, что когда эта огромная хреновина полностью вползет в наш мир, то ни танки Квотерблада, ни даже ядерные бомбы всего мира ни черта не смогут с ней сделать. Потому что если мы со свалками этих пришельцев до сих пор не разобрались, ничего понять не смогли, в их отходах копаясь, то военная мощь чуждой цивилизации, превосходящей нас по развитию многократно, просто зачистит этот мир, истребит в ноль дерзких клопов, посмевших куснуть представителей высшей расы.
Но Рэду было плевать на все это. Если суждено им всем умереть, он умрет вместе со своей семьей, и это единственно верное и правильное решение для настоящего мужчины. Не можешь защитить своих – значит, сдохни, потому что, если даже спасешься, все равно не сможешь жить с таким грузом в душе и рано или поздно сам вышибешь пулей из своей головы тяжелые мысли вместе с мозгами. Это Шухарт про себя знал совершенно точно…
Любому жителю Хармонта известно, насколько опасна Зона, начинающаяся сразу за институтским двором. Но родные Шухарта шли вперед, без детекторов и промеров огибая старые, габаритные аномалии, как обычный человек обходит по краю большие лужи после дождя. А малые просто нехотя отползали в стороны с их пути, становясь на некоторое время видимыми, похожими на куски студня или на медуз, потревоженных во время штиля.
«Ничего удивительного, – думал Рэд, следуя за своими. – Они просто уже стали частью Зоны, а ты прошел этот путь лишь наполовину. Ты уже чувствуешь аномалии и артефакты, как волк, по запаху находящий капканы и добычу. Еще немного, и ты тоже превратишься в ходячий кусок Зоны с глазами цвета “ведьмина студня”. Может, оно и к лучшему, может, тогда я смогу быть ближе к моей семье… Но нет, вряд ли. Еще пара минут, и боевые машины пришельцев размажут нас как муравьев, раскатают в мясную пленку отряд Квотерблада, а потом примутся за Хармонт и за весь остальной грёбаный мир…»
Расстояние между «акулами» и родными Рэдрика неумолимо сокращалось. Уже видны были тупорылые отростки на «мордах» боевых турбоплатформ, направленные на беззащитные фигурки, бредущие навстречу гибели.
«“Смерть-лампы”, – равнодушно подумал Шухарт. – Калибр раз в десять побольше, чем у “пистолетов”, которые мы подобрали в седьмом корпусе. Ну и плевать. По крайней мере все будет быстро…»
Но тут случилось неожиданное.
Гута, Мартышка и отец Рэдрика остановились и одновременно подняли руки, выставив безоружные ладони навстречу «акулам», словно пытаясь остановить неумолимое движение боевых машин пришельцев. И в этот момент Шухарт услышал длинный, тоскливый скрип, от которого лоб сталкера мгновенно покрылся испариной, а под бронекостюмом по спине потекли капли пота. Он узнал этот громкий, пронзительный скрип. Он слышал его уже однажды ночью, когда, сидя на своей постели и повернувшись лицом к распахнутому окну, вот так же жутко кричала Мартышка, а с другого конца дома вторил ей отец, так же длинно и скрипуче, только еще с каким-то клокотанием.
Сейчас же кричали все трое, преградив дорогу тем, кто лез из Зоны, заслоняя своими хрупкими телами людей, готовящихся к битве на институтском дворе. И сейчас Рэд непостижимым образом понимал своих, потому что это были не просто звуки, страшные для непривычного человеческого уха, а вполне осмысленные слова на языке, которого нет и быть не могло на этой планете.