Задорная Мандаринка

Инна.



Я люблю свою работу. Нет, правда, мир маркетинговых исследований очень увлекателен, иначе, где бы я узнала столько уникальной, — и бесполезной — информации? Например, что женщины от 35 до 50 лет предпочитают провести вечер в кругу семьи, нежели, скажем, в театре или на выставке. Или, что российские граждане категорическим лидером среди охлаждающих напитков считают квас. А вот, что мужчины, в большинстве своём, никогда не покупали сами себе нижнее белье — удивил. Ну, вы представляете, из рук мамочек они сразу попадают в заботливые руки жен, которые, видимо, не заморачиваются над подарком на 23 февраля.

Маркетинговые исследования очень интересны. Но мне хочется большего. Например, я уверена, никто в отделе и не вспомнит, что по образованию я дизайнер компьютерных игр. И что за плечами еще имеется курс смм-рекламы. Никто даже не подозревает, как я владею таргетингом/ретаргетингом в социальных сетях. Им и невдомёк, что блондинка с соц. опросов на многое способна!

Тупо пялюсь в комп, достигая уровень "бог" в мине "я дико занята". Черт! А ведь такой шанс был с этим декретным местом! Может, у меня нет опыта работы с заказчиком напрямую, и сама я никогда не создавала кампании с нуля, но это не мешает мне гореть идеями! И искренне желать развиваться, реализовывая весь этот космос в моей голове. Да, именно так я бы и сказала на личном собеседовании! Пусть, слегка самоуверенно, но это ж правда, на фантазию я никогда не жаловалась. В отличие от Кононовой, которой надо на ее накрахмаленной блузке вышить: "Не все блондинки дуры, но все дуры, почему-то, блондинки". Не могу, сказать, что она совсем не далекая, выходит же у нее превращать нормальных мужиков в собачек на привязи, но широтой мышления за отпечатанными на подкорке шаблонами она похвастаться не может.

В очередной раз оглядываюсь на главную претендентку, которая аккуратно, двумя наманикюренными пальцами набирает текст на клавиатуре и негодую ещё больше. Свежий маникюр для нее важнее оперативного набора текста! Громкий вздох вырывается непроизвольно. Почему же не я?

Конечно, у меня не слишком успешная репутация, и этот мой не сдерживаемый язык… Но будем реалистами, внешние факторы, в лице крашеного скота, Ильи Геннадьевича — недочеловека — Хромова, сложились против меня! Если бы не его шантаж, я спокойно подготовилась к презентации, если бы не глупые провокации — не вышла из себя и не поперлась на метро, если бы его не пригласили в комиссию, мне бы дали шанс. Но с этим "да это же полный…", реакция остальных итак ясна. Жаль, дверь рано закрылась, не услышала, каким именно словом он определил мою двухнедельную работу. Отстой? Идиотизм? Бред?

Выхожу с работы в самом негативном из настроений. Кажется, попадись мне сейчас мужчина — огрею с ноги. Причем любой мужчина. Знаю я их, немало повидала, все как один — скот на скоте. От свиньи до барана. Протрясти бы им мозги, промыть, проветрить, чтобы поняли: не весь мир крутится вокруг и нельзя вот так запросто, одним словом или решением уничтожать мечты и чаяния другого человека.

На улице дождь с мокрым снегом. Ледяной ветер задувает под пуховик, пробирая до костей. Под ногами глянцевая поверхность — красивая, темная, опасная. Замечательно, только гололеда для моих мокрых осенних кедов и не хватало.

Злюсь на погоду, жизнь, себя, но особенно, на Хромова. Поднимаю глаза — а вот и он — помяни черта! Стоит возле машины, а рядом с ним уже крутится Кононова, понятно, для кого она вырез приоткрывала. Жмется к нему, улыбается, хочет любыми путями себе повышение выбить. А вот уж фигушки, дорогая! Не уступлю я тебе!

Злость набирает нешуточные обороты, перекрывая любые попытки мозга взбунтоваться. Несусь со скоростью света по ступеням бизнес-центра, левой рукой стараюсь придерживаться за перила, но ноги все равно предательски раздвигаются. Понимаю, что сейчас эта сладкая парочка сядет в машину — и прощай последний шанс. Истошно ору:

— Стой, скот! — на мое удивление, Хромов оборачивается на мой вопль. И именно в этот момент я чувствую подозрительную свободу в правом кеде, холод и влагу. Рука скользит по перилам, и я понимаю, что столкновения с землёй не избежать.

Удар вытрясает из меня весь дух. Первые секунды шока я даже не ощущаю, что у меня что-то болит. Просто лежу на ступенях, анализируя произошедшее, и пялюсь в чёрное небо. Резкая боль простреливает левую руку, и я не могу сдержать стон. Тут же на фоне мрачного покрова появляется блондинистая голова.

— Ты как, Мандаринка, жива? — спрашивает он заботливо.

— Рука, — шепчу я. Наверное, надо всплакнуть, но глаза предательски пусты, возможно, они тоже шокированы резкой сменой картинки, и мозг пока не передал им сигнал опасности.

— Встать сможешь? — тревожно спрашивает Хромов.

Качаю головой, не в силах произнести и слова. Боль пронзает теперь не только руку, но захватывает горячей водой и спину и голову.

— Да вызови ей Скорую, и все, — слышится нетерпеливое за спиной блондина.

— Я сам ее отвезу, — говорит твердо, отчего я еще больше теряю дар речи. С чего бы это? Променяет горячую ночку с давним объектом своих воздыханий на непутевую меня в загруженных коридорах травмпункта?

Но Илья Геннадьевич решительно присаживается возле меня на одно колено, намочив при этом модные брюки, и с лёгкостью приподнимает на руки. От ужасного смущения прячу лицо на его груди, в теплом мягком кашемире. Невольно, от моих собственных терзаний, предательская слеза все-таки скатывается по щеке. Не потому что очень больно или страшно, а от стыда. Столько людей видели, как я растянулась, пуховик весь в грязи, а кед на правой ноге предательски разорван, оголяя дырявые колготки. При всем при этом, высокий, хорошо одетый мужчина, тащит меня, непомерную ношу, в салон своего модного авто.

— Очень больно? — заметил все же мои слезы и думает, что реву от боли.

Мотаю головой, все еще не произнося ни слова. Удивительное для меня состояние: кажется невозможным открыть рот и начать извергать звуки.

— Знаешь, Мандаринка, надо почаще тебя прикладывать головой, с закрытым ртом ты нравишься мне гораздо больше! — ещё и шутит, скот.

Думает, такой из себя весь прекрасный принц, спас нерадивую принцессу. А вот и нет, Илья Геннадьевич, вы — просто конь, из под зада королевского происхождения, вынужденный тащить тяжкий груз. Ни больше, ни меньше.

В салоне машины я пытаюсь снять с себя куртку, но от резкой боли в левой руке невольно шпилю и оставляю свои попытки. Пусть пачкается, хотела же отомстить, вот и возможность. Это, конечно, не сравнится с трехмесячным игнором, но ударит по карману, уж точно. Слегка еложу на сидении, стараясь втереть грязь с куртки поглубже в обивку, на тебе, скот, на!



Блондин наблюдает за мной с приподнятой бровью — ох уж эта его бровь — и не произнося ни слова, заводит машину.

— Сейчас отвезу тебя в частную клинику, тут рядом, там без очереди примут.

— Не надо в клинику, вези в травмпункт! — испуганно кричу я. Не хватало мне только счетов за больничные расходы, с пятьюстами рублями на карточке.

— Да там нормальная клиника, тебя осмотрят и без полиса, — не понимает он моих возмущений.

— Я сказала, вези меня в травмпункт! — гневно ору на него.

— Хорошо, хорошо. Боже, женщина, ты реально не адекватная.

На этом наша маленькая перепалка не заканчивается. Как только мы подъезжаем к больнице, Хромов пытается снова взять меня на руки, но я отчаянно отбиваюсь от него. Потом будет мне претензии предъявлять: я из-за тебя спину надорвал, грыжу заработал… Знаем, плавали. И как бы унизительно не было, вылезаю из автомобиля и, прихрамывая, направляюсь ко входу. Порванная обувь тут же даёт о себе знать и сковывает пальцы на ногах ледяной водой. Я с ужасом смотрю на кеды. Правый эпично отошёл от подошвы, создавая эффект "пасти крокодила", и мои колготки светят огромной дырой на большом пальце.

Поднимаю взгляд и вижу ошарашенное лицо Хромова, который наблюдает тоже, что и я. Без лишних слов и сантиментов, совершенно не слушая то, что я гневно ему высказываю, подхватывает меня на руки и несет ко входу.

— Это ж какие куриные мозги надо иметь, чтобы в декабре в летней обуви шастать, — произносит тихо, но сердито.

— Осенней! — гневно произношу я, надувая щеки, совсем как в детстве, когда обижалась на Пашку, своего извечного другана по проказам. — Они с утеплением! — не знаю зачем, добавляю я.


Что этот мужчина делает со мной? Почему в его присутствии я становлюсь непроходимой идиоткой? То туплю, то скажу что-нибудь невпопад, то вот, веду себя как дитё малое.

В приемной травмпункта на нас смотрят скептически. Мол, и чего припёрлись, раз кости из кожи не торчат? Но, глубоко вздохнув, заводят карту и говорят: "ожидайте, врач вас вызовет". Только то, что ни через час, ни через два этого не произойдет, они не говорят. Очередь, длинной с китайскую стену, оптимизма не придает. Мы за время ожидания раз двадцать успели поцапаться. Из-за обуви, моей неуклюжести, его надменности и ещё тележки причин. В конце концов, Илья Геннадьевич не выдерживает и, молча встав, покидает меня в коридоре одного из самых страшных мест, где мне довелось побывать.

Рука неприятно ноет, отзываясь тупой болью до самого позвоночника. А один из пальцев распух до размера вселенной. Мне больно, обидно и нестерпимо одиноко сидеть тут одной. Я ужасно жалею, что в очередной раз не смогла сдержать свой поганый язык, и довела единственного человека, готового мне помочь, до молчаливого ухода.

Вот ты дура, Инна. Вот язык без костей! Сиди теперь здесь и думай, как будешь домой добираться.

Очередная одинокая слеза обжигает левую щеку.





Глава 7. Женщина, желающая угодить





Илья.



Сумасшедшие женщины — не тот типаж, который меня привлекает. Спокойные, размеренные, элегантные, знающие себе цену и, безусловно, немногословные, — вот пример идеальной спутницы жизни.

И пусть мой образ жизни совсем не кричит о том, что я мечтаю остепениться, это так. То есть, все эти игры, охоты и веселые ночки с незнакомками очень притягательны, но когда твой последний холостой дружище сковывает себя узами "долго и счастливо", и при этом его лицо светится космическим восторгом — поневоле затоскуешь.

Моя мама всегда говорила: Илья такой хозяйственный, такой добрый, такой целеустремлённый, он женится первым! А в итоге: ни первым, ни вторым, ни даже пятым среди многочисленной родни. Даже закоренелый холостяк дядя Володя, все детство твердивший мне: "бабы — зло", под полтос не выдержал и женился. И брат, на пять лет моложе, а уже двое детей. И даже племянник, которому только восемнадцать стукнуло — туда же! Люблю, говорит, не могу, умру без нее, женимся. А то, что ни образования за плечами, ни маломальского заработка — вообще не волнует!

А я что… Все считал, что сначала отучиться надо, на ноги встать, квартиру, машину, достаток, чтоб не семеро по лавкам и 24/7 работать на еду. Да и девушки подходящей не встретилось: были и умные, и самодостаточные, и молчаливые, и "полный комплект". А ни одна не оставалась. То "давай останемся друзьями", то "не екает, прости", а было даже "я замужем вообще-то, просто с тобой отдыхаю от брака". Идиотизм какой-то.

И Кононова та — ну, хороша же! Все при ней: и чувство собственного достоинства, и сдержанность, и красота. Все как мне нравится — блондинка, с естественными формами и умным взглядом. И та — морозится. Уже чуть ли не ее верный щеночек: привези, купи, развлеки. А на любую близость, свое решительное "не будем спешить". Куда уж медленней, стерва? И, главное, у меня уже все остыло давно, перегорела лампочка Ильича, просто закрыть гештальт нужно — добиться и все тут. И ведь все карты у меня на руках: сегодня, едва увидев меня в комиссии, ее взгляд загорелся, а вырез на полупрозрачной блузке распахнулся сильнее. Наивная, думает, я там что-то решаю. Хотя им просто нужен был сторонний наблюдатель, который оценит презентации с потребительской стороны, не более.

Каково же было мое удивление, когда я услышал заветное: может, поужинаем, а потом к тебе? Первым желанием было оторваться на ней по полной, за несколько месяцев пользования, а под утро отправить на такси домой. А потом тошно стало от одной только мысли об этом. Какой бы стервой не была, нельзя так с женщинами. Мама бы вообще не одобрила! Да и не стоит у меня на нее больше. Перед глазами теперь другая девушка — нимфа с божественными изгибами и рыжей копной.

Вот и смотрите, к чему меня это привело: вместо романтического ужина и теплой женщины, желающей мне угодить, стою в холодном коридоре городского травмпункта, пью отвратительную черную бурду из автомата и терплю несносную Мандаринку. То есть терпеть мне категорически надоело, и я отправился прямо в кабинет врача, вызвал того на разговор и сунул хрустящую оранжевую купюру в халат. Следующей в кабинет пригласили рыжую сумасшедшую, и хотя она не знает, что это благодаря мне — кабинеты хитро расположены, она меня просто не видела — на душе радостно.

Может, она такая озлобленная из-за боли? А может ПМС или бесконечные диеты? Хотя судя по ее обуви, она просто неадекватная. На всю голову шандарахнутая! У нее и взгляд все время такой, словно представляет три тысячи вариантов моего убийства. Но не за что ведь. Точно ку-ку. Доставлю ее до дома и хватит с меня этих мандариновых приключений. Ну ее в баню с веничками, пусть хоть голая сама на меня запрыгнет, не стоит оно того геморроя, что я с ней приобрету.

Неожиданный крик из-за двери доктора сжал все мои внутренности. Что с ней там делают? Или она и врача допекла своим незакрывающимся ртом? Спустя минут пятнадцать, появляется и сам источник болезненного звука. Лицо белое, глаза красные, на левой руке повязка, отчего она не может надеть пуховик. Подхожу к ней осторожно, как к раненому зверю, чтобы не спугнуть, а то накинется сейчас от страха, вцепится острыми зубами в горло, и поминай, как звали, Илья Геннадьевич.

Осторожно беру ее за плечи, накидываю пуховик на раненную руку, слегка поглаживая предплечья. Она оборачивается, и я готовлюсь к очередной словесной атаке, но в ее взгляде только страдание и благодарность.

— Спасибо, что не уехал, — почти шепчет, и чувствуется, на грани слез.

— Сломана? — киваю на перевязанную руку.

— Палец вывихнула. Средний. Глянь, — уже улыбается, поднимая кисть. Заботливый доктор сделал все, чтобы фиксирующая повязка выглядела как большой жирный фак.

Непроизвольно смеюсь, только с Мандаринкой могло такое произойти! Она смеется вместе со мной, хотя две одинокие слезы все же выкатываются из ее серых глубоких глаз.

— Больно было? — вытираю ее щеки костяшками пальцев и поражаюсь теплому чувству, что разливается в груди. Рыжая сейчас выглядит совсем не сумасшедшей амазонкой, готовой пикировать словами и, уверен, при необходимости, кулаками, а скорее, как маленькая неуклюжая девочка, за которой жизненно важно следить, иначе разбитых коленок не оберешься. И почему-то мне страстно хочется быть тем, кто будет о ней заботиться?

— Очень, — шепчет она, прикрывая глаза. А я уже забыл вопрос. Потому что перед глазами ее теплый искренний взгляд, наполненный чувствами, и никаких масок самодостаточной женщины, или веселой болтушки. Я смотрю на ее губы, и они манят меня. Наверное, они и на вкус как мандарины — сочные и с кислинкой.

Нежные, алые, полные. К ним хочется прикоснуться, забыться благодаря им, кайфануть, как от дозы.

Но я не делаю этого, отстраняюсь на полшага, стряхиваю с себя наваждение и застегиваю на ней пуховик, оставляя травмированную руку внутри. Не знаю, чего хочу. В один момент — прибить ее, в другой — сжать в объятиях, сначала бросить ее тут и никогда больше не видеть, а потом увезти к себе и… Нужно проветрить мысли, обдумать все рационально, понять, что будет правильно. Продолжить охоту? Остановиться, пока она не разрушила мой рассудок?

Искать правильный ответ снова придется на дне бокала с янтарной жидкостью. Жаль, рядом нет друга, готового разложить все по полочкам.

Когда помогаю ей садиться в машину, вижу жуткие грязные разводы на бежевой обивке пассажирского сидения, и сердце невольно пропускает удар. Только из чистки! Так вот, что это были за ритуальные танцы, которые она устроила по дороге сюда. Ну точно, психичка! Бросить, определенно бросить и никогда больше не вспоминать. Даже в маркетинг заходить перестану!

Гневно смотрю на нее, желая испепелить это неадекватное создание, а потом вижу — дрожит. Вроде не холодно… Но потом взгляд скользит по ее ногам, и я все понимаю. Конечно, в разорванной-то обуви. И молчала же, шла спокойно, я даже не вспомнил. Господи, ответь мне честно, ты испытываешь меня? Эта рыжая послана, чтобы мучить меня при жизни, а после я попаду в ряды апостолов? Иначе я не знаю как объяснить это несчастье, свалившееся на мою голову. Особенно после слов: в Котельники, пожалуйста.

Мать твою, ближний свет. Может, хоть на кофе пригласит, на всамделишный? А ещё лучше, ужин. Есть хочется дико. За тот эпичный обед так и не поел, сразу обратно в офис ломанулся, даже надеялся перехватить по пути Мандаринку, но она шустрая, не догнать.

Рыжая молчит. Прикрыла глаза, и в тепле салона, кажется, заснула. В стационарном состоянии она очаровательна. В очередной раз поражаюсь ее миловидному лицу. Ресницы густым веером лежат на молочной коже, пухлые губы чуть приоткрыты, а колечко в носу просто сносит мне мозг! Раскусить бы эту Мандаринку, а то нифига не понятно — сладкая или будет кислить?

— Просыпайся, рыжая! — расталкиваю ее. — Твой дом?

Серый взгляд с сонной поволокой поднимает мое нижнее настроение на пару градусов. Да что за магия такая в этой сумасшедшей?