Задорная Мандаринка

Глава 16. Поиграем, Мандаринка?





Илья.



Не верю. Четвертый раз пялюсь в монитор, просматривая запись с видеокамеры у подъезда и не верю. Рыжая и бесстыжая. Красивая и отмороженная. Напрочь. Открывает входную дверь моими ключами.

Это уже не калейдоскоп эмоций, а, мать твою, карусель. Обожание и ненависть, восхищение и раздражение, интерес и отторжение, — слились в единый комок, что кружит и кружит. А меня то кидает в смех, то тошнит. Чертов Джокер, Хоакина Феникса, нервно курит в сторонке. Эта девчонка сведёт меня с ума!

Никакие спецслужбы и рядом с ней не стояли. Ну разве можно было подумать на эту безобразно добродушную Мандаринку? За прошедший безумный день в моей голове зрели разной сложности теории заговора, происков конкурентов — да, быть руководителем финансового отдела работа опасная, — и даже вариант, что я стал участником шоу "Розыгрыш", и вот-вот из-за двери выпрыгнет семья с криками: "Сюрприз!". Но на веселую рыжую безумицу даже подумать не мог!

И что же я по ее мнению должен был сотворить, чтобы она решилась на взлом с проникновением, причинение вреда здоровью — не всем такие таблеточки можно давать — и порчу имущества — бедный холодильник никогда не размораживали и он офигел. Что в ее мандариновой голове за каша творится? Точно, ненормальная.

Надо вызвать бригаду, сунуть ее в руки санитаров и пусть разбираются с Сальвадором Дали в ее голове. Или, вообще, написать на нее заявление, пусть для проформы пару суток переночует в каталажке. Потом забрать, конечно, нельзя же так… с женщиной. Ох, эта женщина! Запереть ее в квартире, вытрясти из нее всю правду, а потом и всю душу страстными поцелуями, чтобы окончательно уничтожить ее долбанутый мозг. Что она со мной творит!

Была бы на ее месте другая, та же Кононова, например, просто припугнул бы статьей, подал жалобу в отдел кадров — и гуляй на все четыре стороны. Но Мандаринка… глупая, странная, не форматная, чертовски красивая Мандаринка — совсем не такая как все, кого я знал. На нее все это не подействует. С ней нужно ее же монетой — с фантазией и изобретательностью. Хитро, тонко, точечно. Сначала наказать, особенно за гея, а потом взять штурмом, доказав, как была не права!

Доведу ее до безумия, до накала чувств, до полной капитуляции. Сдастся мне в руки, будет гореть огнем, а я только подбрасывать дров и собирать плоды. Будет моей — безумной, крышесносной, мозговыносящей Мандаринкой. Потому что вернуться к жизни до нее — однообразной, правильной и размеренной — не представляю возможным.

Спать спокойно, не сидеть на совещании с эрекцией, не выгонять из дома мужиков в колготках? Скучно, пресно, безжизненно. В любой момент ждать взрыва спящего вулкана — вот в чем фишка! Как попробовал эту задорную Мандаринку, увидел мир, расписанный ее авангардными красками, почувствовал разные вкусы на языке — острый, горький, сладкий, кислый, — осознал, что безумие мне по вкусу.

С блестящим взглядом и безумной улыбкой смотрю на свои зеленые волосы в зеркало, ну, точно, Джокер. Не удивлюсь, если все кончится массовыми беспорядками и чьим-то социальным убийством. Она еще не знает, какой муравейник затронула. От наших страстных игрищ будут стены трещать, и мигать лампочки на родном двадцатом этаже. А люди прятаться за столами, чтобы не попасть под раздачу.

В приливе эмоционального возбуждения пишу сообщение:

"Ай-яй-яй, плохая Мандаринка! Накажу."

Пусть прячется, терзается сомнениями, подозрениями и страхом перед неотвратимостью возмездия. На это у нее впереди все выходные. А я не буду спешить.





Глава 17. Несколько килограмм безумия





Инна.



Серьезно думаю сказаться больной, запереться в квартире, подоткнув одеялком щели под дверью, и никогда, никогда, никогда больше не показывать носа на улицу. Всю субботу и воскресенье вздрагивала от звуков шагов на лестничной клетке, любой вибрации телефона и все ждала, что в дверь позвонят и выведут под белы рученьки… Реальность своих действий и их последствий осознала только когда получила те несколько зловещих слов в прекрасную пьяную пятничную ночь. Тогда же в последний раз спала.

Инна, дура ты последняя, почему твои мозги включаются в последнюю очередь?! Каким полушарием ты думала, когда ползала под столом, прячась от Хромова, выкрадывала его ключи и подливала тоник в шампунь? Знаю я каким, левым, что пониже поясницы! Так уже бывало и раньше. Вот, например, в школе, помню, Пашка Сидоренков, главный разгильдяй класса, мне жвачку к юбке прицепил. Я об этом узнала, только когда к доске вышла и смех одноклассников вместе с учительским услышала. Дальше, помню, красная пелена, суперклей и огромный учебник по биологии за шестой класс, которым я неистово колочу Сидоренкова, а он пытается оторвать свою пятую точку от стула. Как на меня смотрела мама, умоляя родителей Пашки не раздувать скандал, — это отдельная история. А, главное, мне потом было очень стыдно и совестно, он же просто прикалывался, а я ему фингал залепила.

А потом еще случай с одногруппницей, которой я клок волос вырезала на паре, за слухи, что обо мне распускала. За мной тогда как раз Андрей стал ухаживать, а она… короче, так и не узнала, где лишилась части шикарной каштановой шевелюры. А я, как успокоилась, даже смотреть в ее сторону боялась — по моему виноватому взгляду все можно было понять!

И вот, теперь это. Тут я саму себя переплюнула в неадекватности. Вселенная, ну что ж ты мне мозгов не отсыпала-то, а? Попросить что ли Гудвина о помощи… Хотя он с такими не связывается. Ага, адекватности с горошинку, зато эмоций — под завязку тележку набила, хоть раздавай. Дура, дура, дура.

Вот понедельник и встретил меня недружелюбно. В тайне я мечтала, о том, что проснусь, и все само как-то решится. Ну, там волшебство, амнезия, фортуна… Но нет, Инна, доставай себя из постели, нужно встретиться со своим страхом лицом к лицу.

Волков бояться — в лес не ходить, пирожки бабушке не носить! Так что оделась посимпатичнее, вдруг поможет смягчить ярость Хромова, и вперёд. Вообще, если честно, ни за что бы сегодня не пошла на работу, это же равносильно добровольному шествию на плаху, но именно сегодня объявят результаты отбора на место главного маркетолога и только эта мысль не даёт мне сложить лапки и укрыться с головой одеялом, игнорируя внешний мир.

Белая блузка уже давно не сходится на груди, но оно так даже эффектнее. А единственная деловая юбка видала времена и получше, но зато хорошо тянется и прилично утягивает все, что мне не хотелось бы выпячивать. Новые сапожки идеально подходят под образ, и я даже удивляюсь, насколько неплохо выгляжу. Собираю волосы в высокий хвост, чтобы завершить деловой образ — вдруг, все-таки, должность моя — и улыбаюсь своему отражению. Я смогу. Я выдержу любое испытание. Я не боюсь Хромова.

Но думаю я так ровно до того момента, как вижу нашу башню при выходе из метро. Меня колотит мелкая дрожь, холодный пот выступает на спине, а почти все тело сковывает онемение. Ноги плетутся в отчаянной попытке отложить казнь. Я почти уверена, что прямо при входе меня встретит Илья Геннадьевич с яростью в глазах и неприличными выражениями. А может, он уже сообщил куда надо и меня там ожидает вовсе не он…

Черт! Как же он узнал, что это была я?

Вжимаю голову в плечи и, передвигаясь как ниндзя, за спинами таких же опаздывающих работяг, как и я, пробираюсь к лифтам. Не обнаружив по пути крашеного блондина с зелёным отливом, тяжело выдыхаю, расстегиваю пуховик и нервно обмахиваюсь сумкой, чтобы снизить градус своего напряжения. Даже не знаю, что хуже: если прямо сейчас откроются двери и я увижу его лицо, или уродские желтые пятна подмышками от этой мучительно-отложенной казни.

Вылетев из лифта, несусь к кабинету, молясь про себя, чтобы Илья Геннадьевич не надумал встречать меня там и распекать у всех на виду. Такого унижения я не выдержу, уж лучше тихо, спокойно, за дверью его кабинета меня застрелят.

В отделе стоит напряженная тишина, разбавленная лишь мерным постукиванием пальцев по клавиатуре, но никакого главы финансового отдела нет и в помине. Облегченно выдыхаю, устраиваясь за рабочим столом, когда слышу перешептывания за спиной. Что не так в этот раз? Юбка узковата? Задница большевата? Или опоздала на целых три минуты?


Стараюсь не обращать на них внимание, лезу в верхний ящик за блокнотом, со списком дел на сегодня. Но представшее перед моими глазами — чистое безумие. Вся полка завалена мандаринами. Сверху до низу. Тут килограмма четыре, не меньше. Открываю следующий — то же самое. Самый нижний — также весь в сочных плодах, а поверх них всего четыре слова:

"Осталось четыре дня, Мандаринка"

Зловещие синие буквы на светло-зеленом, как волосы Хромова, стикере. Тревожное ощущение снова берет меня за горло, лишая воздуха и возможности двигаться. А липкий пот страха намертво приклеивает рубашку к коже. Что это значит? Почему четыре дня? Что за мандариновая вакханалия?

Где-то среди этих солнечных фруктов притаилась змея, она сейчас цапнет меня, и к концу недели я отдам коньки? Или, может, к пятнице за мной придут из органов и повяжут сразу по нескольким статьям, а эти дни он оставил мне просто так, надышаться перед заточением? Мамочки, я не хочу в тюрьму, я слишком молода, красива и болтлива. Меня ждёт ужасная участь.

А может, он даёт мне время для извинений и исправления ситуации? Типа, у тебя четыре дня, рыжая, чтобы хорошенько передо мной расстелиться? И не сказать, чтобы я этого не хотела, чувство страха за свою шкурку и поунижаться заставит, но, боюсь, его простыми "прости" не взять. Предложит что-нибудь постыдное или унизительное. Или вообще… Ох, мамочки, кровь прилила к щекам, окрасив их в ярко-алый, от представленных неприличных сцен, разворачивающихся в его кабинете.

Вот как тут не запаниковать? Сквозь шум в ушах и колотящееся, как барабанные палочки, сердце, слышу подозрительную активность вокруг себя. Осматриваю кабинет и вижу, что все повскакивали со своих мест, прихватив фирменные блокноты, и направляются к конференц-залу. Сохраняя покер-фейс вклиниваюсь в поток, так и не найдя письменные принадлежности среди килограммов мандарин — что за извращение? — и тихо интересуюсь у Машки: а что за общий сбор?

Не успевает она мне ответить, как позади слышится змеиное:

— Разумовская, ты как всегда. Слушать надо, что будущий начальник говорит.

Оборачиваюсь на Кононову и, улыбаясь, говорю:

— Ну и самомнение у тебя, Настён. Ты вообще в курсе, что главный специалист, даже если тебя и выберут, это не начальник?

— А ты в курсе, что Марк Андреевич, после отпуска на свое место не вернётся, а пойдет замом к Штерну? — ехидно парирует она. — И должность начальника отдела тоже освобождается?

Я бледнею, очевидно, снова покрываясь красными пятнами. На этот раз от негодования. То есть, есть вероятность, что даже если я стану главным специалистом, Кононова займет место начальника отдела? Ну все, тогда лучше сразу писать заявление по собственному. Работать под ее началом — хуже участи уготованной мне Хромовым, уверена.

Но мое мнение резко меняется, стоит войти в конференц-зал, потому что там нас уже ждут: сам Штерн, его новоиспеченный зять, наш, видимо, бывший начальник, Летунов и его дочь, по совместительству, моя хорошая подруга Оля, теперь уже Летунова. При виде цветущей подруги я расплываюсь в широченной улыбке и все тревоги и ужасы прошедших недель уходят на второй план. Я так искренне рада видеть ставшего мне очень близким человека, что готова пролить слезы радости.

При виде меня она так же искренне улыбается, и я готова стиснуть ее в крепких объятиях, выливая на нее сразу все события с момента ее свадьбы. Но вместо этого чинно подхожу к ней и мягко сжимаю руку, показывая как скучала. Она бы не одобрила слишком ярких проявлений чувств, особенно прилюдно во время рабочего сбора, слишком правильная и воспитанная. Да, да, полные противоположности.

— Почему не сказала, что возвращаетесь? — спрашиваю тихо, но не перестаю улыбаться.

— Сюрприз, — шепчет она. — А что с рукой? — спрашивает озадаченно.

— Очень долгая история. Тебе понравится.

Мы рассаживаемся вокруг огромного круглого стола во главе которого стоит генеральный директор, и он начинает свою речь.

— Что ж, коллеги, — бодро начинает шеф. — Начнем. На повестке дня сразу несколько вопросов, касаемых судьбы отдела маркетинга и все они позитивные.

Обвожу взглядом коллег и вижу, что все они улыбаются и поглядывают на Кононову. Ну уж нет, не верю, не может Марк на свое место поставить ее. Скрещиваю пальцы на правой руке, мысленно взывая к высшим силам, как Гарри Поттер к распределительной шляпе: только не Кононова, только не Кононова!

— Первая, для вас, наверняка, не новость: с сегодняшнего дня Марк Андреевич переходит на должность заместителя директора по стратегическому развитию.

Раздаются громкие восторженные хлопки и даже улюлюканье в его сторону. Что ж поделать, наш начальник глубоко люби́м всем женским коллективом и останется таковым, несмотря на его женитьбу. Когда все затихают, Дмитрий Николаевич продолжает:

— В связи с этим у нас освободилась вакансия главы маркетингового отдела, сердца и мозга нашей компании. И, хотя замену Марку Андреевичу найти было непросто, думаю, мы с этой задачей успешно справились. И займет это место моя дочь, Ольга.

Несколько секунд стоит звенящая шокированная тишина, я и сама поражена, если честно, подруга ни пол словом не обмолвилась, что хочет вернуться к работе в компании отца, после длительного отсутствия. Но первое удивление быстро сменяется радостью, и я начинаю хлопать, за мной подтягиваются и другие, и через какое-то время звучат нестройные хлопки, а на лицах присутствующих я вижу неестественные улыбки. Что понятно, никто не знает, чего теперь ожидать, никто раньше с Олей тесно не работал, и каждый, наверняка, думает, что это место досталось ей исключительно из-за родства. Но уверена, когда они узнают ее поближе, все встанет на свои места. Более подходящей кандидатуры не найти.

— Ну и, напоследок, ещё один вопрос по вакансии главного специалиста в отделе мы также закрыли в пятницу.

Мое сердце стучит, как бешеное. В ушах звон от напряжения. И в момент, когда звучит имя нового главного маркетолога, у меня внутри все обрывается.





Глава 18. Все надежды и мечты





Инна.



Всего два слова. Несколько букв. Равное количество гласных, согласных. А будто весь мир изменился.

Смотрю на Штерна, Кононову и остальных, и не верю. Хочется заплакать, но растягиваю нервную улыбку на лице. Я паникую, но заставляю себя не выдать этого. Я боюсь, что мое сердце не выдержит такого поворота событий.

В голове бьётся набатом: я справилась, справилась, справилась.

Победила.