Взрывная Шипучка

— О, да, ночка выдалась жаркая, — устало бормочу я.

— О, нет, только не говори, что снова кот помешал.

— Нет, гуси.

— Чего?

— Слишком долго объяснять.

Сжимаю пальцами переносицу, пытаясь унять головную боль. Ещё только время обеда, а уже хочется сдохнуть. Бессонная ночка не прошла даром.

— У тебя там "живой уголок" что ли завелся? А как же телки? Без телок уголок — не уголок! — наигранно качает головой друг.

— Макс, отвали, а?

— Дружище, я тебе добра желаю. Пора выходить из сумрака и обновить кровать. А лучше — расшатать ее так, чтоб соседи завидовали!

— Все было. И кровать, и девчонка, и громкие стоны, не переживай за меня, — и пускай с удовольствием все это никак не связано, а кровать была вовсе и не моя, все — правда.

— Что-то ты без энтузиазма все это говоришь. Что, подвёл боевой друг? Заржавел в ножнах? Загрустил без битвы? Могу посоветовать отличные таблеточки!

— Пошел вон. И дверь за собой закрой.

Перевожу взгляд на экран компьютера и возвращаюсь к проверке подлинности выданных доверенностей.

— Скучный ты, Горький. Я тебе все рассказываю, — разворачивается к двери и берется за ручку.

— Хотя я об этом никогда не просил, — кидаю в спину другу.

Дверь захлопывается с глухим щелчком, и я вновь откидываюсь на спинку кресла. В очередной раз берусь за телефон. Никаких сообщений. Вот и сиди тут, гадай, что там с этой несносной девчонкой. С утра выглядела, вроде, бодро. Только глаза на пол-лица и бледная, как смерть. Но хотя бы в сознании.

Даже подумать страшно, что было бы, не позвони ее соседка мне. Видать, действительно, в отчаянии была. О чем их родители думают: отпустить двух девиц жить одних в огромной Москве в ужасающих условиях — уму непостижимо! Как вспомню облезлые стены подъезда старой сталинки, на ладан дышащую деревянную дверь и квартиру, увешанную коврами… Выносить у них, конечно, нечего, но жить там просто не безопасно. Я бы эту дверь плечом на раз снёс. А потом закинул строптивую голубоволосую девчонку на плечо и…

О чем ты только думаешь, Горький? Акстись.

Разблокирую экран и быстро набираю сообщения подружке Майи.

"Как?"

"38"

Снова повышается, значит.

"Таблетки выпила?"

"Ещё рано"

Что значит рано? Опять до бессознанки довести хочет?

Лезу в Гугл справиться о лечении при высоких температурах. Ни черта в этом не понимаю, сам почти не болел, а Оксана сама о себе была способна позаботится. А тут… Ввязался, на свою голову.

Остаток дня провожу то здесь, разгребая завалы документации, то там, мысленно возле скрипучей кровати. Вечером заезжаю домой переодеться, а после в ресторан за живительным бульоном. Голова полна стереотипов, и я прихватывают еще и килограмм апельсинов возле дома Шипучки. Чувствую себя ужасно нелепо.

И это чувство только обостряется, стоит войти в квартиру времен моей бабушки. Узкий коридор словно давит на плечи, заставляя сжаться и продвигаться полубоком. Запах старья забивается в нос и смешивается там с запахом макарон. Переваренных. Тут я эксперт.

Агния встречает меня с благодарной улыбкой и тут же стреляет глазами на пакеты в моих руках.

— Тут… суп. И апельсины. У нее аллергии нет?

— Не. Как и у меня, — кокетливо улыбается подруга Шипучки.

Я вручаю ей пакет, и она тут же ретируется на кухню. Я остаюсь в прихожей, снимать ботинки.

— Май, — кричит девчонка с кухни. — У нас появился свой фей-крестный!

Я ухмыляюсь. С чего это вдруг? Просто небольшой ужин на троих. И апельсины, да.

Агния проходит мимо меня в комнату с какой-то булкой в руках и, жуя, тараторит:

— Май, если ты за него замуж не выйдешь, я заберу его себе, серьезно. Охомутаю, пока ты тут при смерти валяешься и все, будет мне ужины таскать!

Я захожу в комнату как раз, чтобы услышать привычное шипение:


— Гуся, шла бы ты… работать.

Зеленоволосая подружка пожимает плечами и, круто обернувшись, выдает мне ослепительную улыбку. "Не за что" — беззвучно выводит она губами и скрывается в коридоре.

Из кухни доносятся звуки раздираемого пакета и коробок с едой. Я просто стою и смотрю на Шипучку. Выглядит лучше. Хотя все лучше, чем то, какой я застал ее вчера в агонии.

Сейчас она выглядит почти нормально: на голове замысловатый крендель из волос, на теле новая футболка не та смешная и ужасно короткая, что вчера. Ту я запомнил, когда держал Майю в руках, пока ее подружка пыталась заставить ее проглотить таблетки и пальцы ненароком касались раскаленного голого живота. С пирсингом. Взглядом скольжу по одеялу, туда, где скрыта сейчас та серебряная сережка, а ведь той ночью я до неё так и не дошел.

Майя ловит мой взгляд и смущённо натягивает одеяло повыше.

— Как самочувствие? — наконец, выдаю я.

Складываю руки на груди и опираюсь о деревянный комод сбоку.

— Лучше. Спасибо… за все, — тихо произносит она.

Ее взгляд проделывает почти тоже самое, что мой минутой ранее: скользит по моему телу, исследуя, словно что-то представляя. От этого взгляда зажимает затылок, и горячая волна проходится по позвонкам.

— Все, я пошла, дверь закрою, не шалите тут! Или шалите, даю свое благословение! Только я вернусь через два часа, чтоб все тихо было, понятно? — прерывает наши переглядки активная подружка.

— Гу-ся, — снова шипит Майя. — Вали!

— Ушла, ушла, — многозначительно улыбается та.

— Опять свино-стриптиз? — ищу тему для разговора.

— Не, сегодня быко-стриптиз. Просто Пашка, который в этом костюме скачет, тоже свалился, видимо, грипп какой-то. А Гуся…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Добрая душа?

— Скорее коммерческая. Платят вечерники хорошо.

Выдвигаю себе облезлую табуретку и сажусь ближе к кровати.

— Вечерники?

— Ага, те, кто вечернюю развлекательную программу заказывает.

— И много заказов?

— Ну, если вы взглянете, как мы живем… — она обводит руками пространство. — Станет очевидно, что не особо.

— Суп будешь? — переключаю ее внимание. Сейчас не время читать лекции, что есть и нормальная работа, в тепле и без ростовых кукол.

— Вы привезли мне суп?

— И апельсины, — многозначительно приподнимаю брови.

— Боже, какое благородство, — закатывает она глаза, а на губах расцветает маленькая улыбка.

Мы сидим друг напротив друга и едим на весу. Тарелки поставить некуда, а гнать девчонку на кухню не захотелось. Вдвоем на тех пяти метрах мы точно не развернемся. Майя работает пластиковой ложкой со скоростью света и становится очевидным, что она сегодня не ела. Потом тянется к рису с овощами, которые ждут своей очереди на полу, и поглядывает на меня, словно ища одобрения своим действиям.

Я делаю тоже самое: тянусь ко второму контейнеру и раскрываю его. Майя кидает прищуренный взгляд на картошку со стейком в моих руках и прикусывает губу.

— Поменяемся? — предлагаю я.

И, клянусь, лучезарнее улыбки я ещё не видел.

— Ах! А! А-а-а! — раздается прямо над нами.

Я в ужасе задираю голову, чтобы проверить, не почудилось ли. Словно мне в ответ раздается стук кровати о стенку.

— Что это?

— У нас очень активные пенсионеры сверху, — хихикает Шипучка.

— Пенсионеры? Да не могут они…

— Вам лучше знать, — беззаботно пожимает плечами голубоволосое чудо.

— Ах ты, козявка! — выбрасываю свободную руку и хватаю голую щиколотку, выглядывающую из-под одеяла.

Пальцы сжимают горячую кожу кольцом, вызывая будоражащие фантазии. Отставляю в сторону контейнер с едой и медленно, осторожно стягиваю девчонку с кровати прямо на пол. Она визжит, старается сохранить баланс и не уронить то, что держит. Я забираю из ее рук контейнер и нависаю сверху. Мои руки сжимают тонкую талию, пальцы оглаживают выступающие ребра, а пульс стучит в висках.