Выжившие

– Дым.

Но в кухне не было дыма.

– Он умер от сердечного приступа, – произнесла она, – и всегда находил забавным, что я хранила тот гвоздь. Именно поэтому я и стала работать на кухне, во всяком случае, я так считаю. Для меня кухня была первым местом, где я почувствовала себя взрослой, сделав для отца то, чего он не мог сделать сам. – Она вздохнула. – И я рада, что он не дожил до встречи с моим бывшим мужем и не увидел конца света.

– А кто был твой муж? Ты упомянула, что он связан с этим отелем.

– Подойди сюда, – позвала она меня. – Попробуй.

Я встал, обошел плиту и подошел к ней. София протянула мне ложку. Совсем как в той жизни.

– Чуть больше перца? – сказал я.

Она кивнула.

– Да, я тоже так считаю.

Я вернулся на свое место.

– Мой бывший муж владел этим отелем. Вот почему я работаю здесь.

– Значит, он не просто управлял им?

– Он владел им.

– И его не было в отеле, когда началась война?

Она немного помолчала.

– Нет.

– Так он стал бывшим мужем до или после Дня Первого?

– Тебя это не касается. Слишком любопытный. – Отвернувшись, она продолжила заниматься супом. – По-моему, на сегодня я рассказала достаточно.

– Не хочешь рассказать о своей матери?

– Нет.

– Ладно. Спасибо, что согласилась поделиться своей историей.

Она пристально посмотрела на меня:

– Есть что-нибудь новое о той девчушке?

– Пока нет. А что?

– Просто любопытно. Не понимаю, зачем тратить столько сил впустую.

– Я и не трачу силы впустую.

Она пожала плечами:

– Люди видят тебя повсюду.

– В отеле убили девочку.

– Ты же знаешь, правильного и неправильного больше нет. Все, что было раньше, теперь не имеет никакого значения.

– Я так не считаю, – ответил я, возможно, слишком вызывающе.

– Никто не придет исполнять закон. Ну, выяснишь ты, кто ее убийца, и что дальше? Ведь никто не придет за ним. Что будешь делать? Или считаешь, теперь ты закон?

Я нахмурился:

– Нет. Я всего лишь считаю, что человеческая жизнь по-прежнему имеет значение. И это значение несколько больше, чем просто… выжить любой ценой.

Не глядя на меня, София произнесла:

– Только ты так и считаешь.

– Ну, это вряд ли.

Она улыбнулась, но скорее себе, чем мне:


– Не знаю, хорошо ли, так считать. Или просто наивно.

Я спросил:

– А что ты делала в тот день?

– Хотела уехать, а потом поняла, что мне некуда ехать.

– Ты не заметила ничего странного?

– Странного… – Мне не удалось уловить, усмехнулась она своей мысли или нет. – Нет. Я была счастлива, когда большинство людей покинуло отель и все стихло.

– Ты любишь детей? – поинтересовался я, хотя собирался задать не совсем тот вопрос, который произнес вслух.

– Я не могу иметь детей, – проговорила она, словно отвечая на совершенно другой вопрос.

Не знаю, давала ли она мне таким образом понять, что разговор окончен и пора уходить, но от ее слов стало неудобно. Так или иначе, я собрался и пошел в свой номер, чтобы записать ее рассказ. Мне потребовалось некоторое время, чтобы стряхнуть с себя холодность ее тона.

Я записал: «Считаешь, ты теперь закон?», и от этого вопроса на бумаге веяло той же враждебностью, как и при личной встрече. Интересно, какие выводы можно сделать о человеке с такими мыслями.

И еще одно ее замечание было внесено мною в записки, на случай, если оно окажется уместным позже: «Ну, выяснишь ты, кто ее убийца, и что дальше?»

Даже если ты найдешь ее убийцу, а это вряд ли.





День шестьдесят третий




Я пошел к Томи, но она не открыла дверь. Возможно, ее не было в номере. Или она не хотела видеть меня.

Вернувшись к себе за связкой ключей, чтобы возобновить расследование, я вдруг почувствовал, что украденные чемоданы подорвали мой моральный дух и невозможно прямо сейчас добавить к ним еще и неудачные поиски в остальных номерах.

Однако после беседы с Софией меня заинтересовал владелец отеля. Возможно, стоило разузнать о нем побольше.

Запасные батареи для ноутбука, принесенные из супермаркета, похоже, не работали. Подключив портативное зарядное устройство, я также не обнаружил признаков жизни ноутбука, поэтому оставил его на кровати. Понимая, что не могу выйти в Интернет, я боролся с отчаянием – так хотелось увидеть фотографии моей семьи.

Когда я уже собрался уходить, в дверь постучали.

Это была Томи в сопровождении детей Иобари – девочки Рёко, ей семь лет, и мальчика Акио, ему шесть лет. По правде говоря, раньше я избегал даже смотреть на них. Каждый раз, когда я видел детей Иобари или до меня доносились их голоса, я едва сдерживал слезы. Вряд ли они понимают, что происходит. Интересно, вспомнят ли они, когда станут взрослыми, что-нибудь из нашего прежнего мира?

– Хочешь пойти погулять с детьми? – спросила Томи, как ни в чем не бывало.

– А где их родители?

– Хотели отдохнуть немного, а французские сучки заняты. Да все нормально, я и раньше присматривала за ними.

– Боже, Томи, они же дети, как ты можешь ругаться при них, – понизив голос, сделал я ей замечание.

– Расслабься! Они не знают, что такое «сучки».

– Сутьки! – радостно воскликнула Рёко.

Я не удержался от смеха:

– Ладно, только куртку надену.

Мне пришло в голову, что, возможно, у Томи найдутся ответы на мои вопросы о владельце отеля.

Запирая дверь, я почувствовал, как чья-то крошечная ручка обхватила мои три пальца. Это была Рёко. Я чуть не отдернул руку. Будто пол ушел у меня из-под ног. Сердце ёкнуло, и на глаза навернулись слезы.

Я посмотрел на Томи, которая ждала вместе с Акио ближе к лестнице. Она улыбнулась.

Собравшись с духом, я взял Рёко за руку, и мы вчетвером вышли на улицу. Дети почти не говорили по-английски, но, к моему удивлению, Томи немного говорила по-японски. Мы сидели на траве у кромки леса и смотрели, как Рёко и Акио гоняются друг за другом.

– Не знал, что ты любишь детей, – заметил я.

– Во всяком случае, больше, чем взрослых, – ответила Томи.

На мой взгляд, у Рёко немного странные черты лица. Непонятно почему, но оно казалось не совсем симметричным.