Выжившие

Бросив взгляд на ее руки, я заметил, что она не носит кольцо. Но ее ответ был настолько резким, что я не стал ни о чем расспрашивать ее.

– Вы видели эту семью или встречались с ними?

– Не помню. Я же на кухне работаю, поэтому не часто доводится общаться с гостями.

– Ясно. – Мне попалось еще одно детское платье, и я проверил ярлычок на вороте.

Г. Л.

От сидения на корточках ноги почти затекли, и я сел на пол по-турецки, продолжая держать платьице в руках.

– В голове не укладывается, – произнес я.

– Что именно?

– Если допустить, что она попала в бак до того, как все побежали, почему ее родители не подняли тревогу?

– Может, времени не было. Когда мы узнали про ядерные удары, выживание стало единственной целью для большинства. Возможно, им некогда было искать дочку. К примеру, боялись упустить подвернувшийся шанс уехать.

– Они бы не уехали без нее. – Я отвел взгляд от платьица. – У вас есть дети?

– Нет.

– Если бы я узнал, что кто-то из моих детей пропал, я бы скорее умер, разыскивая ребенка, чем спасался сам, удрав в аэропорт.

– Даже если бы знали, что конец света?

– Особенно если бы знал, что конец света. – У меня дрогнул голос, но я продолжил: – Если бы, когда наступил конец света, пропал мой ребенок, то во всяком случае последнее, что она увидела бы, это как я пытаюсь разыскать ее, чтобы защитить. Хотя бы пытаюсь. И она бы точно знала, что для этого я делаю все, что могу.

Склонив голову, София тоже села на пол:

– Тогда почему вы остались?

Снова укол вины, но уже по-другому.

– Я слушал объявления. Самолетов не было. Надеялся, что со временем кто-то обязательно придет за нами – Красный Крест, или армия, или кто-то еще.

– Я тоже.

– Ваш муж уехал? Простите, но я все-таки спрошу: он покинул отель?

Она снова принялась рыться в чемодане, нашла косметичку и сказала:

– Ого, зубная паста.

– Там две?

– Да. Давайте не будем никому говорить о них. Бритва нужна?

– Конечно. А вам нужны средства для ухода за волосами? Здесь есть немного.

Мы кое-чем поменялись в косметичках для ухода и закрыли их на молнии. Я вручил Софии косметичку с косметикой, и она тут же примерила новый оттенок помады, глядя в ручное зеркальце, затем посмотрела на меня поверх него.

– Он владелец отеля, – произнесла она.

– В смысле?

– Мой муж. Да, он уехал. Ему принадлежал отель. – Она встала и собрала свои вещи. – Дайте мне знать, если еще что-нибудь найдете. Пора идти работать.

– Слушайте, а Томи знает о вашем муже? – спросил я, когда она уже открыла дверь. – Она же писала историю этого отеля.

– Наверное.

Внешне невозмутимая, она исчезла в коридоре. Я встал и закрыл за ней дверь.

Я старался не вступать в разговоры с некоторыми сотрудниками, поскольку не был уверен, что меня поймут правильно, и, по правде говоря, Софию я тоже относил к тем, кто отпугивал меня. Я радовался нашей встрече, которая помогла мне преодолеть предубеждение. Возможно, оно и возникло-то потому, что я слышал, как эта высокая женщина отдает распоряжения на кухне.

Для женщины она казалась слишком безразличной к мертвому ребенку. Но, с другой стороны, сейчас восприятие искажено. Все, чем мы жили раньше – наши прошлые жизни, – едва ли имело значение. Мы проживали день за днем и больше не помнили людей, которых не любили, поступки, которые нас расстраивали и заставляли выказывать недовольство в Интернете, статусы в Фейсбуке, от которых мы закатывали глаза, няшные видео с животными, от зашкаливающей милоты которых мы плакали, вендетты против журналистов, ведущих новостей, политиков, знаменитостей, родственников… все ушло. Девочку убили, но это случилось раньше. И теперь «раньше» больше не существовало. Гигантская грифельная доска мира чиста. Стерты были и последствия.

Я застегнул оба чемодана и, заперев за собой дверь, понес их в свою комнату. Люффманы не оставили никакого очевидного подтверждения, что они бежали в аэропорт без дочери. И все же мне хотелось просмотреть чемоданы еще раз, не находясь под взглядом постороннего наблюдателя.






День пятьдесят третий




Мне необходимо написать о Дне Первом, прежде чем пройдет слишком много времени и мои воспоминания о нем будут вытеснены в подсознание. Так сознание поступает с травмой – стирает ее, заставляя время от времени переживать ее в воспоминаниях и снах, ощущениях головокружения, учащенном дыхании и панике. Но сама память становится художественным произведением.

В некотором смысле, я посвятил всю свою жизнь времени, хотя вряд ли кто-то может с уверенностью сказать, что есть время. Социальный конструкт? Иллюзия? Циклично ли оно? Или параллельно? Я ощущаю время как линейное, потому что должен верить в процесс развития, чтобы понимать свой объект изучения – людей. Но сейчас, когда я размышляю о времени, оно кажется более эластичным, протянутой рукой, которая помогает двигаться дальше, прежде чем какое-либо важное событие резко не расставит все по своим местам.

Поэтому мне придется вернуться к тому самому событию. И попробовать записать все за один раз, чтобы никогда больше не вспоминать о нем. Мы все стараемся отстраниться от него, тешим себя иллюзией прогресса, пытаясь остаться в здравом уме, но здравомыслие не спасает, и нет никакого прогресса между днем, когда все случилось, и днем, когда я заставляю себя описать это событие.

Все произошло во время завтрака. Крик. Женщина смотрит в свой телефон.

– Они бомбят Вашингтон!

Проще было бы написать, что с того момента все вокруг стало размытым из-за того, что это произошло. Но на самом деле то, что произошло дальше, является моим самым ясным воспоминанием.

Я вскочил на ноги, и первым моим инстинктивным желанием было схватить телефон этой женщины. Еще пара мужчин тоже вскочили.

Женщина плакала, глядела на свой телефон широко распахнутыми глазами и плакала.

Я встретился с ними взглядом через весь ресторан – с теми, другими мужчинами, которые встали, – и снова сел, вспомнив про свой собственный телефон на столе. Одно сообщение все-таки дошло.

Мне было интересно, по большому счету, жалеет ли пославший это сообщение о том, что, похоже, оно самое последнее в жизни.

Кто-то вскрикнул: «О боже!», но я не видел кто именно.

Выйдя из-за стола, с телефоном в руке, я буквально побежал в вестибюль. У стойки образовалась очередь, человека три длиной. Я смотрел то на телефон, то на стойку, то на дверь. Не знаю, как долго я так стоял, но некоторое время точно. Я понятия не имел, что делать – уезжать, или попробовать дозвониться до кого-нибудь, или требовать разъяснения от персонала. Поэтому я просто стоял, пока кто-то не врезался мне в плечо, почти бегом направляясь к выходу.

Я вздрогнул и снова обрел способность двигаться. Я пытался дозвониться до Нади, но линия была мертва. Не было соединения, не было даже гудков. Затем я зачем-то стал дозваниваться до своего докторанта, Люка, приславшего мне эсэмэску. Наверное, потому что его номер находился в моем журнале вызовов среди самых недавних, но и в этом случае соединения не было.

Меня начала охватывать паника, но я сказал себе «нет». И продолжал дальше твердить «нет». Возможно, это теракт, такое случалось и раньше. Эгоистично, конечно, но я напомнил себе, что в Вашингтоне у меня никого – ни семьи, ни друзей. Да, плохо, но все, кого я знаю, в безопасности. Может, это еще одно 11 сентября, но моя семья и знакомые не пострадали.

Отойдя от стойки регистрации, где люди громко спорили на непонятных мне языках, я открыл в телефоне соцсети и прислонился к стене. Даже промелькнула мысль, не вернуться ли за свой столик. А потом я увидел заголовок:

«ГЛАВНЫЕ НОВОСТИ: ядерная атака на Вашингтон продолжается. СЛЕДИТЕ ЗА РАЗВИТИЕМ СОБЫТИЙ».

Будто ледяная рука схватила меня за горло. У меня онемела челюсть. Дрожь пробежала по всему телу, от живота до плеч и вдоль спины. Руки тряслись. Я не мог читать. Перед глазами стояло одно-единственное слово – ядерная.

Я поймал себя на мысли, что оно не могло относиться к ядерной бомбе. Не в этом смысле. Иначе ЯДЕРНАЯ означало бы «конец». Вероятно, СМИ использовали это слово просто для приманки.

Восстановив контроль над телефоном, я прокрутил ленту новостей.

ГЛАВНЫЕ НОВОСТИ: над Вашингтоном взорвана ядерная бомба. СЛЕДИТЕ ЗА РАЗВИТИЕМ СОБЫТИЙ.

НОВОСТЬ ДНЯ: ядерная атака на США.

СРОЧНАЯ НОВОСТЬ: по оценкам экспертов, число погибших достигло 200 тысяч человек.

СРОЧНАЯ НОВОСТЬ: ПОДТВЕРЖДЕНО: президент и его администрация в числе погибших в результате ядерного взрыва. ждем дополнительной информации.

Были и другие заголовки – о радиомолчании Великобритании и еще одном ударе по Альбукерке.

Я вспомнил, что в моем номере есть телевизор.

Но внезапно я перестал видеть. Мое зрение отключилось, как свет. Все потемнело, и я уронил телефон. Кажется, меня вырвало, но точно не помню. Обратно в ресторан мне пришлось пробираться по коридору на ощупь, но вскоре я понял, что это бесполезно, поэтому уселся на пол, привалившись спиной к стене.

Некоторое время мне казалось, я попал в книгу «День Триффидов»[2]. Я думал, что действительно ослеп. Слышал, как люди вокруг бегали, плакали, кричали. Никто не остановился, чтобы заговорить со мной.

Постепенно зрение вернулось через, казалось, несколько часов, но на самом деле прошло, вероятно, не более получаса. Я нащупал на полу свой телефон и, подняв, прижал его к груди. Так и сидел, пока не восстановилась способность видеть.

Пока я моргал, пытаясь прояснить зрение, кто-то остановился рядом. И я понял, что надо мной стоит женщина. Теперь я знаю, это была Таня. Но тогда мы не были знакомы.

Она спросила:

– С вами все в порядке? Помощь нужна?

Какой-то мужчина велел ей поторопиться, иначе они не успеют добраться до машины.

Я ничего не сказал, а что я мог сказать, кроме как «все в порядке»? Не знаю. Простите, что описание такое сумбурное.

Потом я снова оказался в ресторане. По крайней мере, помню, как стоял у двери, уставившись на свою книгу, кофе и стол. А у двери в бар стояли, держась за руки, по-моему, Миа и Саша, сестра и брат. Все остальные ушли.