Всего лишь сон

и ничего больше. Дурацкий сон, после которого он наверняка проснулся с перепачканными трусами. С кем не бывает? Пожалуй, каждому мужчине хотя бы раз в жизни снился секс, и если под боком нет жены, с которой можно тут же сон воплотить в реальность, ночные фантазии отпечатывались на нижнем белье. Это нормально. И Меган доказывала себе, что так и есть, но все равно понимала, что все вышло из-под контроля. В ней теперь, мать его, ребенок! Зачатый самым странным и невозможным образом. «Необычнее этого было только зачатие Христа», – подумала Меган перед сном.

«Вы посмотрели демо-версию, для полного просмотра, будьте добры, живите реальной жизнью».



Это был очень странный сон. Конечно же все ее сны были странными, но здесь было что-то другое. Похоже на сон во сне, но только без зеркального отражения, потому что отражать было нечего: снова темнота. Но теперь казалось, что за этой темнотой Меган наблюдала со стороны, словно смотрела трансляцию каких-то радиоволн в своей голове. Да-да, именно смотрела, потому что она видела то, что видеть в принципе нельзя. Однако она видела. Вот только что это было? Она была зрителем, но зрителем чего? Чье это шоу? Чье безмолвное темное представление?

А затем все исчезло. Меган ощутила падение в пустоту, от чего ее тело содрогнулось, лежа в постели. Она не упала, она просто перенеслась в другое место – теперь уж наверняка это был ее сон. Здесь было много людей. Меган не до конца понимала, где находится, кроме того, что она во сне, но ей здесь определенно не нравилось. Место это напоминало небольшую площадь, на которую вышли люди. Они что-то требовали или против чего-то протестовали. Меган обратила внимание на то, как они выглядели: одежда их однозначно принадлежала к другой эпохе. В горле тут же образовался ком. Прошлое ей уже снилось, но недалекое и связанное исключительно с ее личной жизнью. Ей иногда снилась ее собака, которая давно умерла, ей снилась школа, снились друзья детства, но чужое прошлое – впервые. Все это напоминало черно-белый фильм, который нельзя было бы отнести к комедийным: серые костюмы и пальто, хмурые, безрадостные лица, внимательный, подозрительный взгляд. Меган стала прислушиваться к тому, о чем кричала толпа. Кто-то требовал для кого-то свободы, кто-то настаивал на чьей-то смерти, а кто-то поддакивал и тем, и другим. Было страшно, потому что неконтролируемая толпа ничего доброго не сулила тому, кто к ней не принадлежит. Меган не видела, к кому были обращены требования. Вдруг одна женщина, на которой было надето грязное длинное платье, вскочила на импровизированный помост из досок и крикнула:

– Это она!

Толпа притихла. Женщина изобразила на своем морщинистом, но наверняка совсем не старом лице страшную ухмылку и подняла правую руку, указывая пальцем на Меган, стоявшую вне толпы. Десятки человек молча повернулись к ней. Тут она заметила, что на ней были джинсы и черная футболка, и эта одежда слишком отличалась от той, в какую были одеты эти люди.

– Твою ж мать, – выругалась она и стала пятиться.

Толпа медленно наступала: мужчины, женщины и дети злобно улыбались, надвигаясь на Меган. Она быстро оглянулась: кругом были серые невысокие дома с узкими проулками между ними. Меган не стала ждать. Она побежала.

Сердце бешено колотилось. Снова бега, снова опасность, снова страх.

– Что здесь вообще происходит?! – кричала Меган на бегу, спрашивая у неизвестности.

Толпа что-то скандировала, а быть может просто кричала – было не разобрать. Но все бежали за Меган. Дома были похожи друг на друга, улицы были незнакомыми, к тому же явно не из современного мира. Как знать – может и вовсе не из привычного мира.

– Сюда! – послышалось откуда-то. Голос, как решила Меган, не принадлежал взрослому человеку. Она продолжила бежать, пытаясь понять, откуда и куда ее звали.

– Сюда! – снова услышала Меган, на этот раз ближе и отчетливее. Она подняла голову вверх: в следующем доме из окна выглядывала Анна, та самая девочка, которую Меган уже дважды видела в своих снах. И вот снова она, зовет ее, чтобы помочь. Или чтобы заманить в ловушку?

Времени на размышления не было. Меган забежала в старый деревянный дом и ощутила себя героиней вестерна.

– Скорее, Меган, они идут! – откуда-то сверху кричала Анна.

Меган увидела деревянную грязную лестницу и побежала по ней вверх, переступая сразу через две ступени. Попав на второй этаж, который больше напоминал заброшенный чердак, она увидела Анну.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она девочку.

– Я не знаю, – ответила та, – я проснулась в этой грязной комнате и услышала крики, выглянула в окно и увидела тебя и тех людей, которые за тобой гнались.

– И все еще гонятся, – перебила Анну Меган, – надо выбираться отсюда.

– Я знаю, где выход, – сказала девочка, взяла Меган за руку и повела к маленькой дверце в дальнем углу чердака.

– Откуда? – спросила ее Меган.

Девочка так серьезно посмотрела на нее и сказала:

– А разве имеет значение, откуда я это знаю? Я знаю. И все. Откуда знаю – не знаю, но я думаю, что это и не важно. За тобой ведь гонятся?

Логика в словах ребенка присутствовала, но разве Меган могла знать наверняка, что это – та самая девочка? Что, если это бугимен принял облик малышки? Меган отбросила эту мысль: демон не стеснялся представать перед ней в своем обличии. «Нет же! – пронеслась мысль. – Я ни разу не видела, как он выглядит. Может быть Анна – это и есть он? Но я не чувствую той вони».

– Ты идешь? – нервно спросила девочка.

– Да, иду, – ответила Меган, слыша, как приближается разъяренная толпа. Она не понимала, в чем виновата перед этими людьми, но знала, что любой толпой управляет хаос. Все, сказанное одним из участников этого хаоса, автоматически становилось неоспоримой правдой. Так было всегда и так будет. Поэтому Меган пошла за маленькой девочкой, которая открыла перед ней старую деревянную дверь, и они обе шагнули в неизвестность.



Как человек меняется? Как он меняется с течением лет? Меняется внешность? – определенно, да. Меняется его восприятие мира? – спорный вопрос. Меняются ли его цели? – да, если только он их ставит перед собой. Если человек плывет по течению, он уверен, что его цель – это спокойное плавание. Вот только это не цель и даже не средство достижения настоящей цели. Плыть может и кусок дерева, а сделать рывок и пойти против течения, чтобы в итоге добраться до берега, выбраться на него, построить на нем дом, из которого потом можно наблюдать за тем, как остальные продолжают плыть по течению бездумным бревном – это уже цель. И осознать ее необходимость – это полдела, решиться на ее достижение – вторая половина дела, достичь цели – это первая ступень к выходу на новый уровень: становление следующей, более значимой цели. И все заново. И все по кругу.

Тогда мы и меняемся. И внешность здесь уже не имеет никакого значения.

До недавнего времени перед Меган не было никакой цели. Она плыла по течению: работала, кормила кота, изредка виделась с подругой, по праздникам звонила родителям. Теперь она постоянно твердила себе каким-то новым для нее внутренним голосом: «Во мне ребенок, мать твою!». И это вынуждало ее ставить перед собой цели, пускай пока только в своем подсознании.

В тот конкретный момент цель была ясна: выжить.

Фильмы ужасов учат нас не доверять маленьким незнакомым девочкам, но ведь Анна – уже не незнакомый ребенок? И все же она просто ребенок, который почему-то связан с Меган тонкими переплетениями их снов. За дверью оказался парк, тот самый, в котором Меган однажды увидела пожилую женщину с собачками, в том самом, где на скамье они с Ником, как школьники, нацарапали свои инициалы, в том самом парке, где находилось то кафе, в котором они познакомились.

– Анна? – позвала она девочку, но той уже не было рядом. Возможно, место, в которое она шагнула, держа за руку Меган, было совершенно другим, возможно, это был парк, в котором она гуляла с родителями или и вовсе ее комната, а быть может она проснулась. Меган все еще держала левую руку так, словно та удерживает в своей ладони детский кулачок, но его там не было.

Она зашагала в сторону кафе. Был солнечный день, гуляли люди, на скамейке с выцарапанными инициалами сидела пара подростков. Меган шагала, а ноги ее дрожали. Вдруг он там? Но ни этого ли она как раз хотела?

– Если бы хотела, ждала бы его тут каждый день днем, не во сне, – вслух ответила она сама себе.

Сказав это, Меган осознала, что на самом деле боится встречи с Николасом. Что она ему скажет? Как это будет звучать? «Оу, привет, Ник! Помнишь, не так давно у тебя был весьма своеобразный сон эротического характера с моим участием? Так вот, видишь ли, мы немного увлеклись, и теперь во мне, мать твою, ребенок! Настоящий такой, не из снов, а из плоти и крови, из-за которого меня постоянно тошнит, ведь мое тело пребывает в искреннем недоумении от того, что с ним происходит. Но ты не переживай. Я как-нибудь сама разрулю эту ситуацию. Тебе не о чем волноваться. Мы ведь с тобой даже ни разу не встречались в реальной жизни. Что ты говоришь? Кофе? Конечно буду. И шоколадный кекс, будьте так любезны…»

Последние слова Меган произнесла вслух: она не заметила, как уже сидела за столиком кафе и делала заказ. Николаса не было. Она вздохнула с облегчением, но мысленно осудила себя за это и отметила, какая насыщенная у нее выдалась ночь: уже третья локация в мире, по которому ни один картограф бы не составил карту. Этот лабиринт сознания то и дело перестраивал свои стены, менял расположение входов и выходов, каждый раз добавляя в свои спутанные коридоры все новые и новые лица, порой слишком не доброжелательные.


Принесли заказ: кофе и шоколадный кекс. Меган еще не успела привыкнуть к своему странному положению, поэтому, не думая о возможных последствиях, откусила кусочек от кекса и сделала три глотка латте. Тошнота не заставила себя долго ждать. Биологические часы подсказали, что близится утро – время, когда токсикоз проявляется чаще всего. Кофе и кусочек кекса настойчиво просились обратно.



Она зажала рот руками и побежала в туалет. Успела. Пока желудок извергал свое содержимое, смогла подумать о том, что женщины, добровольно идущие на это, должно быть отъявленные мазохисты, особенно те, кто решается на вторую и последующие беременности.

Меган умылась, почистила зубы и замерла, глядя на свое отражение в зеркале. Руки сами опустились к низу живота и приподняли майку, в которой она спала.

– Серьезно? Ребенок? У меня?

Она только сейчас до конца осознала: внутри нее зародилась жизнь. Погладила ладонью живот. Улыбнулась.

– Ну хорошо, – сказала Меган, теперь глядя на свой все еще плоский живот, – будем пытаться ужиться вместе. Давай договоримся? Я тебя не трону, а ты дашь мне возможность жить, как я жила до этого. Хотя бы, что касается нюансов с едой. Я была бы тебе очень признательна, если бы еда, которую я ем, покидала мой организм немного позже и другим путем. Ты не против?

Она рассмеялась. Забылась странная история с людьми на площади, про девочку Анну Меган тоже не вспоминала. Но вспомнила о Николасе. Он должен узнать. Неважно, что он скажет на это, но Меган понимала, что обязана поставить его в известность.





Глава 13




Доктор Фокс остался доволен. Он назначил Меган витамины и даже предложил какое-то время провести в больнице, чтобы медикаментозно облегчить ее не на шутку разыгравшийся токсикоз, но она отказалась.

Каникулы в университете, где работала Меган, пришлись, как нельзя кстати. С Люси Меган виделась пару раз, но ничего ей не говорила о беременности, потому что ей было необходимо самой свыкнуться с этой новостью. Она решила, что сообщит подруге только тогда, когда скрывать уже не получится. Конечно, Люси обидится, но сейчас Меган не была готова к бесконечным расспросам и советам. Ей тошно было от токсикоза, и если причиной усталости и тошноты станет еще и единственная близкая подруга, то Меган будет иметь все шансы ее лишиться.

Последний раз Николаса она видела во сне восемь недель назад. Той самой ночью.



Перед выездом она проверила несколько раз: до синяков нащипала тыльную сторону левой ладони, проверила в интернете точную дату и прогноз погоды, включила канал новостей, чтобы увидеть реальный мир (хотя знала, что то, что показывает телевидение в новостных программах не всегда является реальным и заслуживает людского доверия). Затем она заехала на заправку, где, залив бензин в бак своей машины, сверила дату на чеке. Все верно. Теперь она действительно едет к своему брату на день рождения племянника. Меган знала, что там будут ее родители, поэтому она планировала найти удобный момент, чтобы сказать им и Эрику о том, что ждет ребенка. Присутствие гостей, при которых мать не станет закатывать истерику или падать в обморок – вот, на что рассчитывала Меган. Реши она сообщить эту новость родителям за тихим, семейным ужином, скандала ей было не избежать. Несомненно, она – взрослая женщина, вправе сама строить себе судьбу, выбирать партнера, от которого потом решить родить ребенка, или же становиться матерью-одиночкой с ребенком, зачатым от неизвестного донора. В конце концов, она могла быть лесбиянкой – ей не требовалось на то разрешение ее родных. Но только не на фоне идеального Эрика с его идеальным семейством.

Меган оглядывалась по сторонам, чтобы убедиться, что здесь нет той дамочки с огромными губами, с которой ей пришлось вести дискуссию «на прошлом праздновании», которое проходило в другом измерении Меган. К ее сожалению та была здесь, более того, она пыталась незаметно ото всех рассмотреть Меган и понять, что же за эмоции и воспоминания у нее вызывает сестра Эрика. Этому должно было быть объяснение: наверняка они встречались на других мероприятиях в семье Моники и Эрика, просто тогда она не предала этому значения. Но только Меган знала, что это ее сновидение наложило отпечаток на память каждой из них.

Родители были рады увидеть дочь, но видеть Монику, казалось, им было куда приятнее. Она рассказывала о достижении детей, хвасталась их успехами во всех многочисленных кружках, не забывая упомянуть о том, что все держится исключительно на ее хрупких плечах. Моника стеснительно улыбалась, когда свекровь хвалила ее за идеальное домоводство, уход за детьми и их воспитание. Меган тошнило при виде этой наигранной улыбки, и причиной тошноты наверняка был не токсикоз.

Но, хотелось ей того или нет, Моника была частью ее семьи, потому Меган попросила родителей и брата со своей женой найти пару минут и собраться исключительно в семейном кругу, чтобы обсудить один семейный вопрос. Конечно, она их заинтриговала. Отец надеялся услышать новость о том, что его дочь наконец выходит замуж, мать же боялась узнать, что Меган больна раком или другой неизлечимой болезнью. Эрик не сразу понял, что инициатором уединения семьи была его сестра: он весь праздник говорил по телефону, и лишь Моника догадывалась об истинной причине сбора: она заметила, что за весь праздник Меган не выпила ничего, кроме половины стакана апельсинового сока, который Меган все еще держала в руках.

– У меня для вас новость, – сказала наконец Меган, когда все собрались на кухне в доме Эрика и Моники. Дети и гости остались на заднем дворе. – Я не знаю, кто как отнесется к тому, что я сейчас скажу, но я очень прошу вас воздержаться от комментариев и вопросов до тех пор, пока вы полностью это не осознаете и не примите. Лично мне понадобилось кое-какое время.

– О Боже, ты беременна?! – воскликнула Моника и радостно захлопала в ладоши. Меган насилу улыбнулась, пытаясь выпустить на свободу все свое самообладание. На самом же деле ей хотелось в ту минуту придушить Монику.

– Я… – начала она, но мать ее перебила:

– Что? Ты беременна? Почему ты ничего мне не сказала? Кто отец?!

– Так вот же я и говорю, – пыталась улыбаться Меган. – Я прошу, мама, я отвечу на все вопросы, только…

– Что я пропустила? – за спиной Меган услышала старческий голос. Она медленно поворачивала голову назад, когда голос заговорил снова: – Мне сказали, что вся семья собралась на кухне, чтобы поговорить о каких-то семейных делах, так почему же нас с дедушкой не позвали?

Меган полностью повернулась. Ее глаза округлились, а правая рука неустанно щипала левую. В кухню вошла улыбающаяся бабушка – мама матери Меган, а за ней уже поспевал дед: высокий, лысый мужчина с широкими плечами и очень бледным лицом. Мертвенно-бледным.

– Меган, ты беременна? Это правда? – улыбаясь спросила бабушка.

– Бабуля? – на глаза наворачивались слезы. – Дедушка?

– Меган, что с тобой? – спросила ее мать. – Ты будто призраков увидела.

Но она и увидела призраков. Бабушка Меган умерла пятнадцать лет назад, после ее смерти дедушка прожил еще семь лет и умер в возрасте восьмидесяти лет. И сейчас они оба стоят перед ней в доме Эрика и Моники.

– Нет, это же был не сон… – бормотала Меган. Слезы стекали по щекам. – Это не может быть сном!

– Это не сон, дорогая, – улыбнулся дедушка. Меган видела его желтые зубы и, как ей показалось, гниющий язык. – Это больше, чем просто сон. Здесь все так, как я хочу. Я, не ты.

Улыбка дедушки буквально расползалась по лицу: Меган видела, как его губы покрывались гниющими язвами, в щеках образовывались дыры, веки исчезали, а из глазниц стала вытекать густая жидкость серого цвета с примесью гноя. Она перевела взгляд на бабушку и увидела такую же картину на ее лице.

Руки Меган задрожали и инстинктивно прижались к животу.

– Нет, нет, нет… – прошептала она. – Я проверяла: это не было сном. Я же все проверила…

– Дорогая моя, – сказал дедушка, хотя Меган догадывалась, что это был вовсе не ее дедуля, пускай тот в гробу сейчас наверняка выглядел примерно так же, – не в твоей власти выбирать то, что тебе снится.