Все зависит от нас

– Ты уже все закончил?

– Да.

– Тогда пойдем ко мне, кое-что интересное покажу.





* * *


– Да нет, Серега, «липа» это. Ну не могут же они в самом деле такими малохольными быть? Ведь хоть и говенное, но все-таки правительство…

Я отложил листки бумаги, которые читал, и недоверчиво посмотрел на полковника, подозревая розыгрыш. Только вот, судя по кривой ухмылке Гусева, розыгрышем или «липой» здесь и не пахло.

– Блин! Неужели они всерьез ЭТО решение принимали?

– Ты ведь наши сводки сам слушал. И лондонское радио тоже. Помнишь, как англичане тогда пели?

М-да, действительно – когда в Кракове Армию Крайову фрицы раскатывали в блин, в Лондоне, просто захлебываясь от восторга, описывали массовый героизм бойцов Сопротивления. Я уже тогда сильно сомневаться начал. Просто давно заметил, как только в сводках начинают говорить о массовом героизме, значит, все – жопа. Да и общая задумка восстания мне была совершенно неясна. Чего поляки им хотели добиться, подняв несогласованную с нами бучу во вражеском тылу, – непонятно. Когда несколько тысяч человек, вооруженных только легким стрелковым оружием, начинают выступление против регулярных дивизий, это даже не глупость, а верх идиотизма. Ведь действовали они не как наши партизаны: ударил – отскочил, а внаглую вошли в город и расположились там, ожидая подхода основных немецких сил. Фрицы, наверное, очень удивились такому подарку, когда все бегающие по лесам АКовцы собрались в одном месте, и шанса своего не упустили.

Правда надо отдать должное – дрались пшеки отчаянно, но теперь Краков быстрее отстроить на новом месте, чтобы не возиться с вывозом щебня на старом. Да и гражданские жители этого города почти все полегли. Немцы, не разбираясь где кто, раскатали восставших в пыль, вместе с этим населенным пунктом.

Хм, про Краков-то давно стало известно, но тогда я мог только гадать о целях восстания, а теперь, при взгляде на бумаги, показанные командиром, все становилось на свои места. Ну то есть как становилось… Если что и было понятно, так это полная невменяемость польского эмиграционного правительства, загнавшего своих людей под колотушки.

Снова взяв в руки листки, начал перечитывать решение своры Миколайчика[3]. Первым пунктом там шел приказ о захвате Кракова своими силами. Ну это у Армии Крайовой даже слегка получилось. Фрицы, не ожидавшие подобной наглости, были довольно сильно потеснены на южной окраине города, только потом быстренько сориентировались и бои приняли позиционный характер. На этом все военные приказы польского правительства и заканчивались, и начинались политически-прожектерские. Читая их, я просто фуэл. Это ведь даже не дележ шкуры неубитого медведя, это было вообще что-то запредельное, потому что вторым пунктом шел приказ о том, что Краков становится временной столицей Польши и власть в нем переходит к делегатуре Лондонского правительства. Причем по отношению к войскам Красной Армии она выступает как полномочная хозяйка Польши и сразу выдвигает требования о том, что Государственный Корпус Безопасности АК интернирует членов Армии Людовой, а также всех тех, кто не признает Лондонское правительство в эмиграции. Еще поляки хотели забрать себе обратно Львов и Вильно, что проходило отдельным пунктом – мол, демаркационную линию между Польшей и СССР необходимо проложить восточнее названных городов. Ну, разумеется, пункт про полное признание СССР эмиграционного правительства, а также суверенитета Польши. В случае отказа принять эти требования и попыток разоружить АК на баррикадах необходимо оказывать вооруженное сопротивление частям Красной Армии. Поляки надеялись, что «клятые москали» выбьют немцев из города, но с Армией Крайовой связываться побоятся и преподнесут ей страну на блюдечке. В противном случае правительство Миколайчика собиралось взывать к «совести мира» в расчете на то, что «Большая тройка» на фоне проблем Кракова распадется и что именно боязнь распада заставит СССР принять их условия.

А сами пшеки были полностью уверены в своей победе над немцами, потому что войска Красной Армии находились в 50 километрах от города. То есть, даже учитывая возросшее сопротивление гитлеровцев, русские части подошли бы к Кракову через три дня после начала восстания. Только, видно, Верховный то ли вовремя узнал о задумке хитромудрого Миколайчика, то ли план был такой с самого начала, но Первый Украинский фронт, успешно громящий фрицев в Польше, неожиданно ударил на Моравско-Остраву.

Вот тут-то и началось избиение шляхтичей! Англичане, разумеется, никакого десанта, как того требовал Миколайчик, в Краков не сбросили, и всех восставших фрицы положили через несколько дней после начала выступления. Причем это поражение было особенно наглядным на фоне победы в Варшаве, что приводило эмиграционное правительство в полное неистовство. Там Красная Армия сначала выделила в помощь повстанцам из гетто десантную бригаду, а еще через четыре дня, форсировав Вислу, полностью освободила город, развивая наступление на Лодзь, Познань и Быдгощ, создавая угрозу окружения группе армий «Северная Украина».

М-да… сказать, что я был удивлен дуростью Миколайчика со свитой, это не сказать ничего. Блин, похоже, «ясновельможным» очередной раз крупно не повезло с лидерами…

Сергей, видя, что я примолк, с интересом спросил:

– Ну что ты теперь про все это думаешь?

– А что тут думать? Скажу только две вещи, первое – эти лондонские поляки однозначно работают на нашей стороне, хотя сами того не осознают. Ведь около восьмидесяти процентов Армии Крайовой навсегда осталось в Кракове. Значит, после войны, да и сейчас, деятельность их подразделений против наших войск будет сведена к минимуму. Помнишь, я тебе рассказывал, сколько они нам крови попортили?

Гусев кивнул и решил уточнить:

– Ну а вторая?

– Вторая… так скажу – не фиг полякам выделываться, будто они – Европа. Азиопа, такая же, как и мы. Сермяжная посконная и домотканая. Во всяком случае, им тоже с правителями постоянно не везет, как самым настоящим славянам.

Командир при этом намеке слегка насупился:

– А когда это нам с правительством не везло?

– Проще сказать, когда везло. Наверное, когда по дремучим лесами бегали разные поляне, древляне, смоляне и прочая чудь белоглазая. Во всяком случае, про те времена никаких документов не сохранилось и нельзя с уверенностью сказать, что тогда правители были плохие. А начиная с варягов и появления летописей – уже можно… Ведь сам посуди – что ни царь, сука, то реформатор или наоборот, разрушитель реформ.

– Царей давно свергли.

– Серега, не трахай мне мозги. Пусть будет не царь, а просто правитель. Один строит, другой построенное – в распыл. И так чередуясь безостановочно. А народу ни тот ни другой никаких послаблений не делает. Когда попадается «строитель», то он сам своих людей в могилу пачками сгоняет, во имя будущего процветания. Когда «разрушитель», этим занимаются иностранные интервенты. То есть – те же яйца, только в профиль.

Гусев, выслушав этот монолог, помолчал, а потом спросил:

– Илюха, а что ты сейчас делал? Ну прежде чем я тебя позвал?

Удивившись такому неожиданному повороту, я настороженно ответил:

– Пленного допрашивал, а чего это ты интересуешься?

– Это который пропагандист? Тогда понятно. – Командир успокоенно откинулся на спинку кресла и, с удовольствием закурив, выдал: – Едрить твою мать, Лисов! Ведь сколько лет тебя знаю – железный мужик. И мозги на месте, и с людьми отлично ладишь. Про то, какой ты боец, я вообще молчу! Да и просто другом твоим считаться всегда за честь держал. Но почему как только тебе что-то напоминает о твоем прошлом, – тут Серега споткнулся и задумчиво исправился, – или будущем, так ты сразу с катушек съезжаешь? Вот ответь, кого этот мудила из РОА тебе напомнил? Хотя подожди, я сам угадаю – или Ковалева, или Ельцина, или этого, как его, ну богатея, который абреков поддерживал… Березинского?

– Память у тебя, Серега, девичья до безобразия! Не Березинского, а Березовского! Березовского, маму его так!

Гусев, увидев, что я наконец оттаял и начал улыбаться, тоже расплылся в улыбке и подытожил:

– Какая разница, как его фамилия! Да и всех остальных тоже… Пойми, Илья, не будет их в нашем будущем. Не будет и все. И само будущее совсем другим станет. Вот каким мы его сейчас сделаем, таким оно и получится! И только от нас зависеть будет, чтобы оно не стало подобным твоему! От меня, от тебя, от Лешки с Маратом, от Ивана Петровича. От ребят, что сейчас в окопах к наступлению готовятся или на заводах вкалывают. Так что хватит тебе параллели с вашими временами искать и дергаться каждый раз по этому поводу.

Подобный разговор у нас происходил не в первый раз, поэтому, махнув рукой, с досадой ответил:


– Да понимаю я все! Просто иногда такие типажи попадаются, хоть стой, хоть падай…

Про типажи Серега выразился в духе киношного Чапаева, в смысле – наплевать и забыть, и заинтересованно спросил:

– А чего ты там возле крыльца с Ничипоренко шептался? Или опять где-то детишек нашел и нашей няньке подкинуть хочешь?

– Нет, про баню договаривался…

– Да ну! Неужели уболтал Гриню? Она ведь только послезавтра должна быть!?

– Уболтал. Он ведь ко мне и так нормально относится, а тут я ему позавчера слова «Розамунды» на русском дал, поэтому Григорий весь в восторге пребывает и вообще – благодарен до невозможности.

Гусев, выслушав, чем я купил старшину, начал хихикать:

– То-то я думаю – чего это он аккордеон странными мелодиями терзает! Ты бы ему еще ноты помимо слов подсказал, цены бы вам не было!

– Где я, где ноты… И вообще, не ругайте музыканта – он играет как умеет!

– Да как он умеет, лучше бы вообще не играл!

– Вот и сиди, критикан недоделанный, в грязном виде, а я сейчас пойду и попарюсь от души.

Серега на это моментально отреагировал:

– Я с тобой!

А потом, зайдя к старшине за обещанным чешским мылом, мы пообедали и ближе к вечеру устроили себе банно-прачечный день. Пока мылись, стирались и болтали, я попутно думал об одной интересной штуке, связанной с песнями. К примеру, эта самая «Розамунда» в последнее время стала очень популярна, причем по обе линии фронта. Старая чешская песенка обрела новую жизнь и с удовольствием распевалась как нашими, так и немцами.

Но мысль была не столько про нее, а про то, что в мире в последнее время все чаще и чаще стали петь наши песни. И американцы, и англичане крутили по радио шлягеры на русском языке. Да что там говорить – даже фрицы очень часто голосили русские песни, правда, по-немецки. Но на трофейных пластинках с удовольствием слушали и на русском. Причем я бы еще понял, если бы это были хиты, принесенные мною из будущего. Фиг там! Нет, и их тоже исполняли вовсю, но ведь и обычные песни пользовались огромной популярностью. Даже в захваченных нами немецких городах, после нескольких дней испуганного затишья, из окон начинали доноситься знакомые мелодии. Причем гражданских-то никто не заставлял слушать наши песни! Может, прав был Луганский, который на мое недоумение по этому поводу, сказал:

– Видите ли, товарищ гм, гм… капитан, человеческая натура так устроена, что каждый из индивидуумов желает удовлетворить собственное эго. Пусть и неосознанно. Поэтому даже немцы с удовольствием слушают русские песни, подсознательно желая тем самым приобщиться к победителям… Я достаточно доступно объясняю? Может, вам непонятно значение слова «эго»?

– Все вполне понятно. Старика Фрейда я тоже читывал, но здесь что-то не так получается. Вот скажу честно – в сорок первом меня вовсе не тянуло петь «Хорста Веселя». Да и других, насколько я знаю, тоже…

Казимир Львович на это замечание, подняв палец, с улыбкой ответил:

– Вот видите! Просто это значит, что ни вы, ни остальные не могли допустить и мысли о победе фашистов. Даже в глубине души, даже в вашем подсознании была твердая уверенность в нашей победе. А у немцев ее нет, вот и поют нашу «Катюшу», «Проснись и пой» да «Песенку о хорошем настроении».

Тут Луганский почему-то замялся и, нерешительно кашлянув, решил поинтересоваться:

– Извините, товарищ капитан, если уж разговор про песни пошел, я хотел у вас поинтересоваться – а к известному поэту Илье Лисову вы какое-нибудь отношение имеете?

– Даже не родственник.

Отмазавшись от своего авторства, я сбежал от слишком умного патологоанатома, по пути вспоминая англоязычную музыку, непрерывно льющуюся из каждого музыкального прибора в моем времени. Это что же получается? Выходит, тогда, в двадцать первом веке мы все в глубине души уже сдались и не верим в свою победу? Черт! Но ничего, как там Серега сказал – «Будущее станет совсем другим. Каким мы его сделаем, таким оно и будет»! Вот тогда и посмотрим, чьи песни будут петь в этом новом времени…





Глава 25




Еще три дня я практически ничего не делал и, занимаясь пузогрейством, только наблюдал, как Третьяков со своими людьми носятся по округе и во всех особых отделах демонстрируют фотографию покойного Горбуненко с протянутой, как для милостыни, рукой. Во всяком случае, после обрезки Жукова, при взгляде на фото, складывалось именно такое впечатление. Хотя сейчас я Сашку даже подкалывать опасался. По мере того, как в разных подразделениях СМЕРШа народ отказывался признавать, кому именно Филипп жмет руку, настроение главного мента ухудшалось все больше и больше. А вчера, когда мы с ним ездили к очередным контрикам, Третьяков на мои длинные рассуждения о неправильности выбранного направления расследования так вызверился, что мы чуть не подрались. Хотя насчет «чуть не подрались» это я загнул, просто поносили друг друга на матах, а потом, надувшись, сидели каждый в своем углу «УльЗиСа».

Поэтому сегодня я с ним не поехал, отправив сопровождающим старшего лейтенанта Шарафутдинова, а сам с Пучковым засел за изучение новинки вражеской техники – STG-44, которую в виде трофея притащили нам мужики из разведбата. Эта штурмовая винтовка под промежуточный патрон сильно внешне напоминала «Калашников» – переросток. Но только внешне. Все остальное отличалось от родного «калаша», как рояль от балалайки. Но, правда, бой у нее был – не сравнить с нашими пистолетами-пулеметами. Единственно – тяжелая сволочь, все руки отмотает, если с ней долго бегать.

Глядя, как Леха, сосредоточенно сопя, делает неполную разборку оружия, я с умилением вспоминал виденные мною АК-43. В войска они пока не пошли, дожидаясь насыщения на складах боеприпасами под этот автомат, но через два месяца обещали сделать первую поставку. «Калашей» было две модели – обычная пехотная «лопата» и десантный вариант со складывающимся прикладом.

А особенно, конечно, радовал одноименный пулемет, который уже начал поступать в армию, благо не требовал никаких промежуточных патронов, а пользовал обычные, винтовочные. Вот чего нашей пехоте всегда не хватало!

А здесь – легкий, надежный, убойный ПК моментально показал фрицам, что может делать отличное оружие в умелых руках. Теперь с их хваленым MG-42 на равных может говорить станкач Калашникова. Горюновский, конечно, тоже неплох, но вот «калаш» – это совершенно другое дело! И БТР на базе ГаЗ-63, которые постепенно все больше появляются в войсках, вооружают в основном именно станковыми ПК. Владимировский «крупняк» пока слишком дорог в производстве, поэтому на каждый БТР его ставить накладно и он идет все больше зенитчикам, а вот творение Миши – в самый раз!

И самое главное – часть новых АК-43 будет оснащаться подствольниками! Пусть считанные единицы, но и это хлеб. Немцы, да и наши, очень давно пользуются насадками на ствол, из которых можно выстреливать маленькую гранату, но все эти насадки либо гробят оружие, либо малоэффективны из-за невозможности нормального прицеливания. Зато теперь под стволом АК-43 будет находиться полноценный аналог ГП-25, оснащаемый безгильзовыми гранатами трех типов. Правда, к сожалению, пехоту этим автоматом пока снабжать не планируется, все пойдет в десант и к спецуре. Заводы массово шлепали ППШ и ППС, поэтому прекращать налаженное производство сочли нецелесообразным. Просто были выделены отдельные цеха для изготовления нового оружия, и из-за этого «калашей» было сравнительно мало. Но со временем и рядовой пехотный Ваня получит подобную игрушку в свое распоряжение, тем более что РПК сразу стали делать полноценно аж три завода, рассчитывая через полгода полностью заменить в передовых частях допотопный «дегтярь». Глядишь, постепенно и остальные заводы перестанут выпускать пистолеты-пулеметы и перейдут на более современное вооружение. Но, честно говоря, такая тормознутость мне несколько непонятна. Промежуточный патрон был принят еще в прошлом году. Схемы автомата, пулемета и подствольника я передал вообще в конце 42 года. Чего наверху так тянули? Хотя, с другой стороны, им виднее.

А может, просто – все должно идти своим чередом и каждая идея должна вызреть. Вон старший сержант Калашников, даже получив мои схемы с чертежами, пусть и очень неполные, девять месяцев рожал свой первый образец АК. Зато потом дело быстро пошло на лад… пулемет-то, например, уже в войсках; так, может, я зря бурчу?

Лешка, с щелчком загнав цевье на место, покрутил собранную винтовку в руках и с уважением сказал:

– Мощная штука. По убойности, наверное, к ручнику ближе. Только тяжеловата и патронов в магазине мало.

– Это по сравнению с чем мало?