Все зависит от нас

Ну где я и где евреи?! Евреев в основном видел только в виде комиссаров, прорабов да деятелей искусства. Это здесь. А в своем времени только в виде олигархов по телевизору. Других подвидов в нашем городе просто не водилось. Причем что комиссары, что олигархи добрых чувств во мне категорически не вызывали. Хоть и евреи они какие-то липовые были. Об стенку лбами при чтении молитв не бились, круглых черных шапочек не носили и кровь христианских младенцев, во всяком случае на людях, не пили. Хотя про комиссаров я не уверен… Им, по-моему, без разницы, чью кровь пить.

Настоящего, цельного и неподдельного еврея я первый раз в жизни увидел в прошлый приезд в Москву. Мне тогда Селиванов город показывал и тут навстречу чапает некто в черном. Черные ботинки, черные брюки, черное пальто и в довершение всего – черная широкополая шляпа. Я только и смог, что пихнуть в бок Игоря и потрясенно сказать:

– Смотри – Зорро!

Но потом, разглядев висящие по бокам длинной физиономии Зорро витые косички, понял, что данный кадр к легендарному мексиканскому герою никакого отношения не имеет…

Да еще на фронте сдружился с командиром разведроты из бригады морской пехоты Димкой Киновичем. Пацан – классный! Оторви да выбрось. И смелости отчаянной, и в то же время мозги на месте. А о дополнительных качествах говорит тот факт, что он лично грозил пистолетом замполиту 117-го полка, когда тот, угробив один батальон, решил пустить по его стопам и второй. Кстати, именно тогда мы и познакомились. СМЕРШевцы взяли замполита за жабры, а разъяренный Кинович кричал ему вслед, что таким прендегастам еще в детстве обрезание надо делать по самые уши. Я тогда у ротного поинтересовался, как замполиту, носящему гордую фамилию Ястребов, могли делать обрезание, или это просто пожелание обозленного Киновича? Димка популярно объяснил, что Ястребов в натуре совсем не Ястребов, а вовсе даже Шмуельсон.

– Мало того что этот шлимазл фамилию сменил, отца родного стесняясь, так еще и последней сукой себя перед людьми выставляет! У, морда жидовская!

Я только хихикнул на этот крик души, заметив, что у самого Киновича профиль далеко не греческий. Ротный нахмурился и ответил:

– Ты, капитан, жидов с евреями не путай! Из-за таких сволочей, как этот Шмуельсон, нормальные люди к нам херово и относятся! Я за Родину уже две дырки в шкуре имею да три ордена, а этот выкрест на нашей крови себе карьеру делал…

Потом в разных ситуациях мы еще несколько раз сталкивались с Димкой и, только общаясь с ним, я понял, почему в мое время горстка евреев как хочет имеет толпу арабов. Если таких, как Кинович, у них хоть пара дивизий есть, то Арафату точно ничего не светит…

Были еще, правда, у евреев какие-то таинственные, зловредные сионисты. Которые помимо всего мира захватили газеты, радио и телеграф, а теперь активно влияют на гоев. Кстати, если встречу сиониста, точно морду начищу до неузнаваемости хотя бы за то, что слово гой вызывает во мне неприятные ассоциации с геем. Про сионистов меня в свое время просветил крымский «язык» фон Браун. Таких страшилок понарассказывал, что я охренел. Но после прикинул, что мнение у этого фрица несколько однобокое, вот только даже если половина тех кошмаров, что он рассказывал, правда, то весь мир давно является филиалом еще не созданного Израиля.

Хотя это все, конечно, лирика. Какие сложности могут возникнуть при создании Израиля, я не представлял, зато достаточно хорошо помнил, какие проблемы у нас пошли ПОСЛЕ его создания. Хитропопые дети израилевы, получив себе историческую родину, моментально показали благодетелям ту самую, обрезанную часть своего организма и скачками понеслись в сторону Америки. То есть вместо надежного форпоста на Ближнем Востоке СССР заимел себе потенциального противника. Почему именно так произошло, я не знал, слышал только, что там вовсю себя проявили те самые сионисты, которые всегда были себе на уме и человеколюбием вовсе не страдали. Кстати, если слова Брауна хоть на четверть правда, то эсэсовцы из карательных отрядов по сравнению с еврейскими националистами просто дети малые и могут только нервно курить в сторонке…

Вопрос меня неожиданно заинтересовал. В смысле не проблемы создания, а методы удержания еврейского государства под крылом Союза. Взяв карандаш и чистый лист бумаги, начал по пунктам составлять план. Так… Для этого, во-первых, надо, чтобы выходцев из СССР там сразу было гораздо больше. Потом их надо защищать от обозленных вторжением арабов и говнистых англичан, которые этих самых арабов и науськивали. В-третьих, надо жестко пресекать все попытки национализма. Причем максимально жестко, так чтобы у сионистов была четкая взаимосвязь между терактом и развешиванием их лидеров на фонарных столбах.

Параллельно с этим, помимо еврейской армии, создать несколько крупных баз войск союзника для помощи этой армии. Со сроком договора на 99 лет. Роль союзника я однозначно отводил СССР. Причем любое нарушение договора так оговорить финансово, чтобы и речи о его досрочном прекращении не возникало. И самое главное, никаких его отмен «в знак доброй воли», что так любили делать советские правители. И с территорией тоже не скупиться. Раз пошла такая пьянка и все равно воевать в тех местах придется, так почему бы не отхватить под шумок какой-нибудь небольшой нефтеносный район? Там ведь куда ни ткни – везде нефть. Конечно, кроме современного Израиля. Моисей, наверное, в гробу извертелся и все локти себе обкусал. Надо же было сорок лет таскать за собой толпу евреев и в самом нефтеносном районе мира выбрать именно то место, где ею и не пахнет. Поэтому, однозначно, территорию страны обетованной надо слегка расширить…

Глянув на листок, где я набрасывал эти пункты, сразу задумался над первым. М-да… ну и как, спрашивается, сделать, чтобы евреи из Союза массово рванули на необустроенную новую родину? Какой дурак кинет квартиру в Москве или Казани и попрется в чисто поле начинать новую жизнь? Из сожженного Минска или Львова те, кто остались в живых, может, и поедут, только это тоже вопрос. Причем надо ни в коем случае не депортировать, а чтобы сами ехали и желательно с песнями. Хм… ладно, сначала туда едет армия. Тысяч десять, таких как Кинович, поедут легко. В смысле если Родина сказала надо, то солдат ответит – есть! Это и будет костяком армии. С ними, само собой, поедут семьи. Причем добровольно. Кто же сына, отца, брата, нужное подчеркнуть, одного оставит? Еще какое-то количество обычных людей тоже поедет. Многие хотят иметь такое место на земле, которое можно назвать домом и где, по умолчанию, не будет погромов. Прикинул, сколько может получиться, и вздохнул. Тысяч восемьдесят, сто…

Черт… маловато будет. Как можно «мягко» убедить остальных? Я погрыз карандаш, потом покурил и опять уставился на листок. Мыслей не было никаких. Еще и трофейный «телефункен», отвлекая, что-то бубнил в углу про очередные достижения советской культуры. Я обычно джаз слушаю, но тут перестроил, чтобы сводку услышать, да забыл обратно колесико перекрутить. Присев перед бандурой приемника, уже взялся за ручку, как вдруг неожиданно озарило. Пропаганда! Я-то в свое время привык, что люди к любой пропаганде, начиная от рекламы и заканчивая планами правительства, относятся крайне скептически. Но сейчас ведь народ ей верит! Так, так, так…

Плюхнувшись за стол, начал писать дальше. Значит, во всех газетах и выпусках радионовостей должны постоянно говорить о героическом еврейском народе и помогающем им небольшом контингенте советских войск, изнывающих под ударами разных ваххабитов, науськиваемых английским империализмом. Стоп… ваххабиты не из этой оперы. Ну да ладно, после разберемся, под чьими ударами они изнывают. Так вот, главный упор на героическое сопротивление. C драматическими примерами и душераздирающими фактами. Чтобы мальчишки начали бредить Израилем, а общественное мнение складывалось так, что к нежелающему уезжать могли подойти и спросить – как ты так можешь? Я, русский, еду туда добровольцем, а ты, еврей, не хочешь защищать свою страну? Ты что – трус?

Так что при нормально поставленной пропаганде советское большинство в тех местах обеспечить можно. Кстати, если так все пойдет, то и дела врачей и послевоенной волны антисемитизма можно будет избежать. Хотя бы потому, что практически не останется тех, против кого эту волну гнать можно. Угу… Теперь про сионистов. Давить их надо жестко. Объявить вне закона, так же как нацистов, и преследовать, где только возможно. Достав очередной лист, задумался над планом изведения еврейских националистов в ноль…

Всю неделю просидел над своими листочками, черкая и перечеркивая. Несколько раз бегал за консультацией к «высоколобым». Те к визитам поначалу отнеслись очень настороженно, но потом, поняв, что шутки с моей стороны на время отменяются, стали давать толковые советы. Кстати, от них с огромным удивлением узнал, что сионизм не совсем то, что я думал. Это не только и не столько еврейский национализм, сколько движение за возвращение на историческую родину. Вот те, кто любыми способами, вплоть до уничтожения несогласных, призывают евреев всего мира рвануть на ПМЖ поближе к горе Сион, и есть сионисты.

Обалдеть… Это как же получается – я теперь тоже сионист? Ведь на пару с отделом «Ближний Восток» железным пинком и недрогнувшей рукой планирую запихнуть всех иудеев на историческую родину. Во бли-и-н. Кстати, получается, в этом отделе тоже сплошные сионисты сидят. А по виду и не скажешь… От такой мысли почувствовал полный душевный раздрай и, глядя в стеклянную дверцу шкафа на свое отражение по примеру героя «Ширли-мырли», мысленно примерил на себя черную еврейскую шапочку. Воображение у меня хорошее, поэтому от представленного передернулся всем телом и быстренько сбежал в маленький спортзал, который располагался возле автомобильных боксов. Попинав часа два грушу, сумел отвлечься от отождествления себя с еврейскими нацистами и смог вернуться к рабочим выкладкам.

А в понедельник, прихватив раздутую папку, торжественно поперся к Колычеву. Вася при виде меня вытаращил глаза и уставился на трубку телефона, которую держал в руке.

– Ты что – мысли на расстоянии читаешь? Я только сейчас тебе звонить хотел. Тебя товарищ комиссар госбезопасности второго ранга вызывает.

Ага! Соскучился Иван Петрович! А может, просто испугался. Лисов ведь целую неделю себя никак не проявлял. Вот он и насторожился, очередного фортеля ожидаючи. Стукнув пару раз в массивную дубовую дверь и не дожидаясь ответа, вошел в кабинет.

– Здравия желаю, товарищ полковник! Ой! Извините, товарищ генерал-полковник!

Это я так фрондерствовал с обращением, стараясь наедине называть командира армейским, а не гэбэшным званием. Хотя он и не возражал особо, тем более что с нового года все эти ранги будут упраздняться и приводиться в соответствие обычным воинским званиям. Колычев, который стоял возле огромной, во всю стену карты мира, обернулся и, увидев меня, заулыбался:

– О, Илья, что-то я давно о тебе не слышал. Признавайся, чего затихарился? Опять что-нибудь беззаконное готовишь?

Я на эти слова даже слегка обиделся. Пашешь тут, как конь, а тебя в каверзах подозревают… Поэтому улыбаться в ответ не стал, а положив папку на стол, хмуро сказал:

– Никак нет! Работал по вашему заданию. Вот, можете ознакомиться с результатами.

Командир, подойдя ближе, развязал тесемочки и, начав читать, только удивленно хмыкнул. Пробежав несколько страниц, глянул на меня, сказав:

– Молодец, товарищ подполковник! Очень хорошо! Но я с этим позже ознакомлюсь, а сейчас вызвал тебя по другому поводу. Ты помнишь, в сорок втором, в Крыму, немецкого танкиста пытался завербовать? Я тогда еще сказал, что более худшей попытки и представить себе трудно…

Ха! Еще бы не помнить. Я этого наивного «африканца» в расход не пустил чисто из жалости. Уж очень он не от мира сего был, несмотря на Железный крест на пузе. Немчик, в Африке, воюя с англичанами, вовсю из себя рыцаря изображал и, приехав в отпуск к брату на Восточный фронт, полностью охренел от увиденного. Да и по-русски этот потомок Гогенштауфенов болтал достаточно свободно. Вот мы с ним сначала пообщались, а потом у меня рука не поднялась его резать. Я сделал вид, что его вербанул, он сделал вид, что согласился с вербовкой, и мы разбежались. Поэтому, пожав плечами, ответил:

– Конечно, помню. А что, неужели эта царская морда на связь вышла?

– Гельмут фон Браун, или, как ты выразился, «царская морда», на связь вышел почти два месяца назад – еще в середине октября.

– Во как! А мне почему не сказали?

Колычев на глупый вопрос даже отвечать не стал и продолжил:

– За это время очень многое изменилось. Если вначале он выступал от небольшой группы своих друзей и родственников, то теперь через него на нас вышли очень серьезные люди. Несколько ведущих промышленников и часть генералитета Германии. На прошлой неделе, как ты знаешь, наши войска перешли границу СССР уже на всем ее протяжении. Блокирование Румынии и вывод ее из войны – дело даже не месяцев, а недель. Финляндия также собирается подписать с нами договор. Видно, все это немцев сильно подстегнуло к форсированию переговоров. Но фон Браун настаивает на присутствии в переговорном процессе некого «Колдуна», с которого у него все и началось. Браун к сегодняшнему дню обладает уже достаточным весом, так что проигнорировать его просьбу мы не можем.

Иван Петрович прошелся по кабинету и наконец, выложив пачку папирос на стол, предложил садиться. Закурив, он некоторое время молча смотрел на меня, а потом раздраженно спросил:

– Что ты ему тогда такого наплел, отчего этот аристократ к тебе как к пророку относится? И остальные с его легкой руки тоже… Мы бы, конечно, могли проигнорировать и эту просьбу, да и вообще переговоры, но в случае их удачного завершения речь пойдет о сохранении жизней сотен тысяч, если не миллионов наших солдат.


Фигассе! Вот это номер! Слегка обалдев от этих цифр, поинтересовался:

– А о чем переговоры?

– Они готовы в случае их удачного завершения самостоятельно убрать Гитлера и его верхушку. А также вести предварительный разговор об условиях капитуляции Германии. Вот так вот… Так что ты тогда сказал этому танкисту?

– Ничего особенного. Чуть-чуть предсказал будущее его страны и еще немного приврал при этом. Да я уже не помню точно! Сколько времени прошло!

Колычев катнул желваками и очень убедительно сказал:

– Придется все вспомнить. И желательно дословно. От этого слишком многое зависит.

И я, почесав начавший обрастать затылок, стал вспоминать, что же тогда буровил слегка помятому «языку».





* * *


– Прощайте, скалистые горы, на подвиг отчизна зовет! Мы вышли в открытое море, мать его! В суровый и дальний поход…

– Бе-е-е!

Крепко держась за поручни «Звезды Дамаска», я, опасно свешиваясь за борт, активно стравливал в серо-свинцовые волны остатки обеда. А ведь вначале себя как огурчик чувствовал. Что вчера вечером, что сегодня утром… Наверное, обеденная баранина была несвежая. Точно! При воспоминании о жирном, пахучем мясе, нырнул за поручни так, что стоявший рядом и страхующий занемогшего переговорщика Олег Михеев из группы сопровождения попытался ухватить меня за шиворот и спасти от падения в Средиземное море. Я только ногой дрыгнул, показывая, что выпадать не намерен, но и помехи в таком важном деле, как «травля», не потерплю.

М-да… Всего через час после обеда многоопытный Санин, видя мою зеленую физиономию, посоветовал выйти на палубу и подышать воздухом.

– Лучше, конечно, песни петь во все горло, это очень помогает при морской болезни. Только сам понимаешь, по русски петь тут не рекомендуется. Да и по-немецки тоже… Поэтому просто глубоко дыши.

Сам Артем Сергеевич, крепкий мужчина лет пятидесяти, с внешностью английского лорда, на качку никак не реагировал. Свежепобритый и пахнущий одеколоном, глава советской тайной делегации вообще производил впечатление человека, который и в открытом космосе без скафандра будет чувствовать себя комфортно. Я с дипломатами такого ранга еще не сталкивался, но уже через час общения с Саниным готов был ходить за ним хвостиком и ловить каждое слово. Во где умнейший мужик! По-моему, нет таких вещей, которых он не знает и не может квалифицированно о них рассказать. В общем, восхищение Советским дипломатическим корпусом в лице Санина, у меня просто зашкаливало. Чувствовалось, что этот человек фрицами на переговорах будет вертеть, как захочет. Особенно когда каждое его слово подкреплено танковыми армиями, неудержимой волной накатывающими к границам Третьего рейха. Поэтому, безропотно последовав совету старшего товарища, я выперся на палубу и начал там дышать. Да что там дышать! Я даже беззвучно пел, широко раскрывая рот. Сначала вроде даже помогло, вот только неожиданное воспоминание о вареной баранине свело все усилия на нет. Хорошо, успел себя до поручней донести, не расплескав. А ведь как романтично все начиналось…

Высшее командование, взвесив все за и против, все-таки решилось выпустить меня во Францию для переговоров. Разумеется, не на первых ролях. И даже не на вторых… Все беседы должен был вести Санин с помощником. Моя же миссия была, как у Кисы Воробьянинова во время создания «союза меча и орала» – вовремя шевелить бровями и надувать щеки. Нет, и меня, конечно, накачали по самое «не могу» возможными вариантами вопросов и ответов, только активное участие Лисова в переговорном процессе все равно не планировалось.

По словам Колычева, Сталин, узнав, что именно я говорил фон Брауну и на что немцы теперь рассчитывают, долго ругался по грузински. Но потом успокоился и стал соображать, что можно сделать в такой ситуации. В конце концов даже повеселел и к тому времени, когда меня вызвали к Главкому, уже составил план действий. От Лисова в данном случае требовалось многозначительно молчать в тряпочку и только подтверждать свои ранее сказанные слова о зверствах англичан и французов. А также о том, что Германия, несмотря на все, что натворила на территории Союза, может восприниматься в дальнейшем как партнер. Разумеется, после соблюдения всех условий договора, который им озвучит глава миссии.

Несколько дней с Берией и Иваном Петровичем разбирали, что и как я буду говорить, если спросят. А потом, уже в Кремле меня представили главе советской делегации Санину. Высокий, худощавый, в отлично сидящем костюме он производил сильное впечатление. Во всяком случае, таких франтов в этом времени я еще не видел. Глядя на него, сразу представлялись графы, сэры, званые балы, светские рауты и высочайшие приемы. Но Верховный к этому «графосэру» относился весьма уважительно и через полчаса разговора я понял, почему. Артем Сергеевич уверенно оперировал цифрами, фактами, событиями и прогнозами. Причем без всяких шпаргалок. Было видно, что человек действительно знает, о чем говорит. В общем, Санин мне понравился.

А после разговора в Кремле я был отвезен в спецчасть ХозУ при НКИДе. Там сухопарая строгая дама, глядя на которую можно было с уверенностью сказать – «из бывших», подобрав мне штатскую одежду, в темпе начала обучать основам приличного поведения и политеса. Потерпев минут двадцать, я в конце концов не выдержал:

– Мадам, не надо думать, что я буду ковыряться в носу и отрыгивать за столом. Да и званых обедов там тоже не намечается. А в какой руке держать нож или вилку, знаю с детства. Поверьте – не от сохи к вам попал. Так что эту часть можно пропустить.

Дама, приняв слова к сведению, посмотрела на меня уже другими глазами. Я в ответ на этот взгляд, встав по стойке смирно, в стиле белогвардейских офицеров щелкнул каблуками и коротко наклонил голову. Она усмехнулась, чему-то вздохнула и перешла к шмоткам. Вот тут мы с ней и поспорили.

– Какой ужас, товарищ Лисов, как вы завязали галстук? Это что за неимоверная длина?! Дайте я перевяжу.

Посмотрев, что получилось после перевязки, только скривился. Возможно, это, конечно, и модно, но носить галстук шириной с хорошую портянку и заканчивающийся на ладонь выше пупа, мне было в падлу. Поэтому, сдернув этот кошмар, я, как можно мягче, но убедительно сказал:

– Таисия Львовна, дайте мне самый узкий и длинный из всех ваших галстуков. И костюм, если можно, поменяйте. Я и так не березка, а в этом двубортном вообще смотрюсь как тяжелый танк.

Дама начала вякать, но когда я, перемерив кучу шмотья, уже устал и был готов согласиться с ее доводами, неожиданно прекратила издевательства. Отойдя от меня шага на четыре, прищурилась и с удивлением произнесла:

– Очень необычную вы подборку сделали. Непонятно как, но все сочетается друг с другом. Чувствуется даже какой-то стиль…

А я просто попробовал одеться максимально приближенно к тому, как это было принято в моем времени. Только галстуком Таисия Львовна опять осталась недовольна. Смирившись с длиной, она была не удовлетворена способом ношения:

– Илья Иванович, с ослабленным узлом и расстегнутой верхней пуговицей вы, извините, смотритесь – как шаромыжник. Так что, пожалуйста, исправьте это…

Потом, склонив голову набок, улыбнулась:

– Ну вот видите – очень приятный молодой человек. Теперь давайте займемся верхней одеждой.

От этих слов я обессиленно плюхнулся на стул, но деваться было некуда и пришлось продолжать мучения дальше…





* * *


До Нового года оставалось меньше двух недель, когда вся наша команда загрузилась в самолет и двинула в сторону Ирана. В Тегеране была еще одна пересадка, и почти через сутки пути, в Бейруте, мы сели на пароход, идущий до Марселя. По пути несколько раз меняли документы и теперь представляли собой группу коммерсантов из Парагвая. На каком языке там народ изъясняется, я даже боюсь предположить, поэтому на людях старались молчать или говорить по-английски. Английский я знал достаточно хорошо, хотя, как сейчас выяснилось, уже хуже, чем немецкий. На языке противника, который выучил за эти два с половиной года войны, лопотал достаточно бодро и даже, как говорил Гусев, прослеживался легкий силезский акцент. Откуда он у меня взялся, ума не приложу, но попади я сейчас в немецкий госпиталь, совсем уж контуженного из себя мог не корчить. Хотя с другой стороны, тот же Серега после упоминания об акценте уточнил, что некоторые фразы я строю очень хорошо и правильно, а в некоторых случаях меня почти невозможно понять. То есть сам считаю, что шпарю высоким слогом, но собеседник, знающий язык, внутренне ухохатывается, слушая мои изыски. Правда, я от этого не сильно расстроился – стихов на языке Гете мне не писать, а непонимающему противнику всегда могу вбить свою точку зрения рукояткой пистолета по башке.

…Все. От обеда, похоже, избавился окончательно. Мутило еще достаточно сильно, но, смачно сплюнув последний раз в мировой океан, решил вернуться в каюту, так как устал от этой рыгачки основательно. Подняв воротник пальто, пошел вдоль длинного бокового прохода на палубе, по пути старательно обходя таких же, как и я, бедолаг, перегнувшихся за леера и тщетно взывающих к Ихтиандру. Когда пришел в каюту, неожиданно отпустило и, немного повошкавшись на узенькой койке, получилось уснуть.