Все приливы судьбы

– Мы сказали, что ты страдаешь от ужасного пищевого отравления, – тихо говорит Нелли. – И что мы с трудом удерживаем тебя в постели, потому что тебе не терпится поскорее вернуться к своему народу.

– Об этом пишут во всех газетах, – вмешивается Шанти. – И это хорошо. Люди злятся на Курману, а не на тебя. Весь народ Визидии сочувствует своей королеве.

Но даже чувство благодарности не может заглушить боль, вспыхнувшую в моей груди.

Я провалилась во всех отношениях. Я должна была заслужить любовь своего народа и найти Орнелла вместе с артефактом, но ни одна из этих задач не пошла по намеченному плану.

На Керосте меня атаковали за то, что я решила провести вечер в окружении своих подданных.

На Курмане меня отравил мятежник, который хотел положить конец моему правлению.

Я не хочу даже думать о том, что может случиться в следующем пункте назначения.

Я почти готова сдаться. Принять свое проклятие, смириться с утраченной магией и просто сидеть на троне, пока кто-нибудь не придет меня сместить. Кто бы это ни был, мне остается только пожелать удачи этому бедному ублюдку. Пусть разбирается с проблемами этого королевства вместо меня.

И все же я не могу решиться на этот шаг. Я не могу притворяться, что мне все равно.

Потому что я была рождена для того, чтобы править Визидей. Мои люди заслуживают воздаяния за то, что с ними сделала моя семья, и, к сожалению, только я могу искупить вину рода Монтара. Пока в моей груди все еще бьется сердце, я не отступлюсь.

– Элиас говорил, что ты хорошо запоминаешь имена, – говорю я, обращаясь к Илие. Я чувствую себя так, словно плаваю в мутной воде, пытаясь найти нужные слова. – Тебе приходилось слышать фамилию Розенблад? Я ищу путешественника по имени Орнелл Розенблад, и у меня есть основания полагать, что сейчас он находится здесь, на Курмане. Перед отъездом мне обязательно нужно с ним увидеться.

Илия смотрит на меня широко распахнутыми глазами, и я готова заплакать от облегчения. Мысленно я благодарю богов за то, что они наконец-то смилостивились надо мной.

Илия знает это имя. Я понимаю это без слов. Но почему-то ее взгляд падает на Нелли, чьи заплаканные глаза больше напоминают блюдца.

– Откуда тебе известно мое настоящее имя?





Глава 25





Все это время я наивно полагала, что Орнелл – мужчина. Пока я искала холостяка, она все это время была у меня под носом.

– Если тебе нужна моя помощь, – хрипло говорит Бастиан, – самое время рассказать мне, что происходит.

В комнате остались только мы двое. По моему приказу Нелли ждет снаружи, а все остальные разошлись по своим делам. Глядя на Бастиана, я чувствую, как мои щеки заливает румянец, а сердце сжимается от волнения. Я не могу не думать о его признании.

Девушка, которую я люблю. Девушка, которую я люблю.

Здесь, на Курмане, что-то между нами изменилось. После того, как он пытался наложить защитное проклятье на мою дверь и отвлекал Элиаса, несмотря на отравление и истощение от использования магии душ, – я просто не могу на него злиться. Несмотря на проклятие, я без колебаний доверила бы ему свою жизнь.

– Я нашла способ уничтожить проклятие рода Монтара.

Наконец, я рассказываю ему обо всем: о Бларте, таинственном артефакте и жутких видениях, из-за которых я не могу уснуть. О лицах, которые я вижу каждый раз, как закрываю глаза. Я рассказываю ему о могущественном источнике силы самих богов и о том, как с его помощью я исправлю все ошибки своей семьи. Все это время Бастиан смотрит в пол, не произнося ни слова. Но я говорю за нас обоих. Правда льется из меня непрерывным потоком, и я просто не могу остановиться. Наконец-то я могу дышать свободно.

– Ватея знает, что ты заодно с Блартом? – первым делом спрашивает Бастиан. – Ты должна ей сказать.

Я виновато опускаю голову. Ватея заслуживает знать, что мы поймали человека, который истязал ее на протяжении многих лет. Но теперь, когда моя цель так близка, я не могу рисковать. К тому же что она обо мне подумает? Ведь я так долго хранила этот секрет.

– Когда придет время, я все ей расскажу.

Я напрягаюсь, когда Бастиан поднимается на ноги и задумчиво проводит рукой по темной щетине, которая уже начала превращаться в бороду. Меня пугает его возможная реакция. Я жду, что он начнет кричать или скажет, что я слишком наивна, раз слепо доверяю такому обманщику, как Бларт.

– Я хочу того же, что и ты, – наконец говорит он. – Я хочу быть свободным. Но у нас ничего не получится, если мы не будем работать заодно. Я помогу тебе, если ты пообещаешь, что между нами больше не будет секретов.

Я невольно вздрагиваю. Те же самые слова я говорила ему прошлым летом. Я никогда не думала, что буду чувствовать себя такой виноватой, оказавшись по другую сторону баррикад.

– И ты меня простишь? – неуверенно спрашиваю я. – Вот так просто?

Он издает тихий смешок.

– Ты прощала меня и за худшее, Амора. Так что скажешь? Мы договорились?

Я киваю, чувствуя, как горят мои щеки.

– Договорились.


– Тогда самое время узнать, что Орнелл может нам рассказать, – Бастиан подходит к двери, чтобы позвать встревоженную Нелли, которая ждет в коридоре. – Ты принесла то, что я просил? – спрашивает он, и целительница утвердительно кивает, протягивая ему большой гладкий камень. Бастиан кладет его на маленький столик и садится рядом с Нелли.

– Тебе нужно всего лишь подумать о том, что ты хочешь нам показать, – объясняет он. – Позволь своим воспоминаниям течь свободным потоком. Хорошо? – не прекращая говорить, он пытается унять дрожь в своих руках, но его тело сотрясается от остаточных толчков магии души, и я чувствую, как у меня внутри все закипает. Наконец боль отступает, и с моих губ срывается облегченный выдох, а Бастиан крепко сжимает гладкий камень, делая вид, что ничего не произошло.

Нелли могла бы просто рассказать свою историю, но только воспоминания смогут заполнить все пробелы. С помощью магии проклятий Нелли может показать мне все, что ей известно об артефакте. В свою очередь, я должна заметить и расшифровать все подсказки.

– Нелли, так как мы будем возвращаться в твои воспоминания, тебе придется смазать камень своей кровью, – говорит Бастиан. – Вся основная работа ложиться на твои плечи. Я буду лишь направлять тебя в нужную сторону и проецировать воспоминания в камень. Не убирай руку, пока не покажешь нам все.

Нелли кивает и смотрит на меня, когда я откидываюсь на койку, положив больную ногу на подушки.

– Ты уверен, что это сработает? – спрашиваю я. – Она не обладает магией проклятий.

Бастиан бросает на меня косой взгляд. Вытащив свой клинок, он берет Нелли за руку и осторожно прижимает кончик лезвия к ее указательному пальцу. Подняв камень, он вытирает кровь целительницы о гладкую серую поверхность.

– Сработает, потому что я буду ее направлять. Точно так же, как прошлым летом, когда ты видела воспоминания Сиры.

Как странно видеть, насколько универсальна магия проклятий. Много лет я верила, что у этой пугающей магии есть только одна цель – запирать людей в самых странных видениях, какие только придумает ее обладатель. Но ее способность передавать мысли, образы или воспоминания от одного человека к другому – это наглядная демонстрация того, насколько разнообразной может быть магия. Она меняется и развивается, как живой организм. Вот чего я хочу для своего королевства.

Когда Нелли обхватывает камень обеими руками и закрывает глаза, Бастиан тоже прижимает к нему палец.

– Амора, прикоснись к камню, – говорит он, и я повинуюсь.

Сосредоточенно наморщив лоб, я прислушиваюсь к отдаленному пульсу магии, звучащему внутри меня. Магия Бастиана кажется прохладной и безмятежной. Она совсем не похожа на ненасытного, жестокого зверя магии души, и мне странно думать о том, что так и должно быть. То, что я практиковала всю свою жизнь, оказалось не магией, а проклятием. И, хотя способности Бастиана тоже требуют больших затрат внутренней энергии, эту усталость можно вылечить с помощью хорошего сна. В случае с магией души усталость может оказаться смертельной.

Наконец магия проклятий достигает пика, и меня уносит поток воспоминаний, которые Нелли передает через Бастиана.





* * *


Его зовут Роган Розенблад, и больше всего на свете я хочу, чтобы он посмотрел на меня.

По ощущениям это ничем не отличается от прошлого раза, когда я оказалась в воспоминаниях Сиры. Только на этот раз я не женщина, а маленькая девочка лет восьми. Роган Розенблад – мой отец, и я так отчаянно хочу его внимания, что мне начинает казаться, будто это мои собственные чувства.

Я наблюдаю за папой через щель в двери его кабинета, приоткрытой ровно настолько, чтобы я могла заглянуть внутрь. Как обычно, он сидит за своим столом, корпя над целой кучей пергаментов. Перед ним разбросаны всевозможные заметки, карты, схемы, путеводители по созвездиям и даже массивные тома старых морских легенд, обтянутые кожей.

Мне говорили, что задолго до моего рождения папа был моряком. Но он никогда не вспоминает о тех временах.

По комнате разбросаны пустые графины из-под эля и застоявшегося вина, а папины волосы растрепались оттого, что он постоянно проводит по ним руками и дергает за кончики, бормоча ругательные слова, которые мне нельзя повторять.

– Он должен быть здесь, – ворчит папа, и его голос звучит так низко и безумно, что у меня по коже бегут мурашки. – Он должен быть здесь. Проклятые пробужденные, почему его здесь нет? – вскочив с места, он ударяет кулаком по видавшему виды деревянному столу. Незажженная лампа летит вниз, разбрызгивая масло по соломенному полу. Солома и дерево жадно впитывают густую липкую жидкость, но папа этого даже не замечает. Только услышав мой удивленный вздох, он поворачивается к двери.

– Мэрайя? – тон его голоса острый, как бритва, и я отшатываюсь от двери, приготовившись бежать. Но уже слишком поздно. В кабинете раздаются тяжелые, пьяные шаги, которые с каждой секундой становятся все ближе. – Мне казалось, я велел никогда так не делать…

Папа распахивает хлипкую дверь, и его лицо искажается в замешательстве. Только посмотрев вниз, он замечает меня. Я дрожу, прижимаясь к стене и отчаянно желая стать такой же крошечной, какой я себя чувствую.

– Т-ты не спустился к ужину, – заикаясь, говорю я. – Я хотела… проверить…

Он вздыхает, и здесь, в тусклом свете коридора, я замечаю, что его влажные глаза налиты кровью. Грубо распахнув дверь, папа говорит: «Входи» – но в его голосе нет ни капли нежности. В нем нет того тепла, которое я так надеюсь найти.

Но сейчас мне все равно; папа никогда не пускал меня в свой кабинет, и я даже не помню, когда в последний раз с ним разговаривала. Я с радостью цепляюсь за эту возможность.

– Между прочим, я тоже люблю карты. – Я искоса смотрю на него, в надежде, что мне удалось произвести на него впечатление. – А еще я знаю все главные созвездия и умею по ним ориентироваться. Мы с моей подругой хотим стать моряками, прямо как ты! Она будет капитаном, а я штурманом. Если только… ты не решишь снова отправиться в плавание. Тогда я могла бы стать твоим штурманом. Если ты не против.

– О, я точно отправлюсь в плавание, – прямо говорит он, и мое сердце уже готово взлететь ввысь. – Как только пойму, куда мне плыть. Но я не возьму тебя с собой.

Мое сердце падает вниз, застревая где-то в горле. Я прекрасно понимаю, что папа никогда не возьмет меня в плавание, но в глубине души я надеялась, что он хотя бы подумает над моим предложением. Каждую ночь я изучаю карты и книги по навигации. Я могла бы быть очень полезной, если бы только он дал мне шанс.

Меня охватывает печаль, но я не подаю виду. В конце концов, папа никогда не показывает своих эмоций. Может быть, морякам не положено этого делать. Может быть, это испытание, и я тоже не должна проявлять своих чувств.

– Ты что-то ищешь? – Я сажусь на край маленькой кровати позади него. Задрав подбородок, я стараюсь говорить как можно серьезнее, чтобы быть достойной его внимания.

К моему удивлению, это работает. Папа не прогоняет меня прочь, не бросает на меня испепеляющий взгляд. Он просто садится в кресло и проводит обеими руками по своим светлым волосам, со вздохом дергая их за кончики.

– Да, – коротко говорит он, и я колеблюсь, не зная, расспрашивать ли мне дальше или молчать. В конце концов, я решаюсь на что-то среднее.

Совсем тихо, почти надеясь, что меня не услышат, я спрашиваю:

– А что именно?

Кресло тревожно скрипит, когда папа откидывается назад и делает большой глоток из графина. Даже отсюда я чувствую его дыхание, сладкое от рома.