Все, что вы скажете

– Я знаю. У вас сильные доводы в свою защиту, но они попытаются их разрушить. Мне не сообщат ничего: не ознакомят с вашими заявлениями, сделанными на месте происшествия; не передадут данные о травмах жертвы; даже не расскажут, есть ли у них свидетели.

– Я… Он лежал внизу, у подножья лестницы, я сказала, что толкнула его.

– Мой совет – не давать комментариев на допросе, – повторяет она резким и острым, как бритва, голосом, который режет меня на части.

Смущенная ее тоном, оглядываю комнату. Облицовка на стенах серо-зеленого цвета, как грязный пруд, и пористая, из-за этого комната кажется меньше. Наверное, это звукоизоляция. Замечаю на стене выпуклость – вытянутая плитка из белого пластика с красной границей, – и тянусь к ней пальцами.

– Не надо, – говорит Сара, поднимая свою тонкую руку, чтобы остановить меня. – Это тревожная кнопка. Нажав ее, вызовите сюда кучу полицейских – это последнее, что вам нужно.

– Ладно, не буду давать никаких комментариев, – соглашаюсь я после минутного раздумья.

– Хорошо. Еще один момент, Джоанна. Думаю, они будут говорить о преднамеренном нанесении тяжких телесных повреждений.

– Что такое преднамеренное нанесение тяжких телесных повреждений?

– Это очень серьезно.

Она передает мне листок бумаги, с распечатанной из интернета статье с заголовком: «Закон о преступлениях против личности 1861 года».

Преступления против личности.

– Извините, все еще не понимаю.

– Смотрите. – Сара берет листок бумаги и ручку. На листке пишет: убийство; попытка убийства; непредумышленное убийство; статья восемнадцатая, нанесение тяжких телесных повреждений; статья двадцатая, тяжкие телесные повреждения; обычное нападение. – Это в порядке уменьшения тяжести преступления: убийство, попытка убийства, оправданное убийство. – Она указывает на слова по списку.

– Но я же никого не убивала.

– Статья восемнадцать предусматривает намеренное тяжкое нанесение вреда здоровью. Статья двадцатая – тяжкий вред здоровью.

– Понятно.

– И последнее – обычное нападение. – Она постукивает ручкой по листку бумаги.

Мне интересно, нравилось ли ей учиться в юридическом колледже; всегда ли она хотела быть адвокатом? А вдруг ее уже разочаровала бюрократическая система? Я никогда не думала о том, чтобы стать юристом, хотя возможно, должна была бы. Мне нравится то, чем занимается Сара. Работать по выходным и проводить весь день в полосатом костюме.

– Предумышленное нанесение тяжких телесных повреждений идет как раз за непредумышленным убийством.

Я вожу пальцем по словам. Она настолько сильно давила ручкой, что буквы стали трехмерными, бумага под ними продавилась.

– У меня не было никакого намерения.

– Вы толкнули человека, – мягко напоминает Сара.

– Но… Он был… Сэдик был…

– Я знаю, и мы этим воспользуемся. Скажем, что это была самооборона, и подкрепим ее еще одним правовым термином – заблуждение. Если вы чистосердечно верите в какое-то заблуждение, то суд будет рассматривать его, как если бы это было правдой.

– Хорошо.

Нанести тяжкие телесные повреждения предумышленно. С каким умыслом? Я что, чудовище? Очень хочу, чтобы в комнате для допросов было зеркало, чтобы посмотреть на себя, увидеть, изменилась ли я. Не видела свое отражение с вечера пятницы.

Сара откидывает волосы, такие же легкие, как у меня, назад, они отлетают и снова возвращаются, как трава, колышущаяся под весенним ветром.

– Хорошо, Джоанна. – Она наклоняется вперед, туфли скользят по линолеуму под столом. – Давайте обсудим худшие варианты развития событий.

Она говорит со мной честно, потому что я правильно говорю и выгляжу достаточно умной – а значит, еще не совсем пропащая. И со мной можно общаться на равных.

– Нет, я… Я не хочу знать, мне не нравятся худшие варианты развития событий.

Я не стала добавлять, что предпочитаю прятать голову в песок; что я теряла работы, проваливала экзамены и просто не занималась нужными вещами, когда это было важно; что я бросала на полпути дела, которые казались слишком сложными, чтобы продолжать.

Адвокат откидывается назад, пристально глядя на меня.

– Нет? А я бы хотела знать.

– Нет.

– Кем вы работаете?

– Я работаю в передвижной библиотеке.

И снова кажется, что моя работа осталась где-то в другой вселенной: завсегдатаи, у которых есть прозвища; тихий, по-буддистски спокойный Эд – библиотекарь и мой начальник; дети, которым я помогаю открыть для себя волшебный мир чтения. Мне многое нравится в моей работе: сидеть под навесом в тихий солнечный день; рекомендовать книги, которые понравились мне самой; разговаривать с людьми.


Сара кивает:

– В любом случае, некоторые факты в вашу пользу, и это хорошие новости.

– Да?

– Вы остались и позвонили в службу спасения, реанимировали его – суду это понравится.

– Да, – отвечаю я, умалчивая, насколько близка я была к тому, чтобы уйти. Насколько это было бы легко, и как сильно жалею, что не сделала этого. – Все очень серьезно? – спрашиваю после паузы, ожидая ее поддержки.

Сара придерживается стиля во всем: начиная с сумки стального цвета, заканчивая строгой красной помадой.

– Да, боюсь, что так.

Смотрю на ее бумаги, избегая смотреть в глаза. Она же продолжает смотреть на меня, не пристально, просто вдумчиво и беспристрастно. Я вчитываюсь в ее заметки и потрясенно отворачиваюсь.

Я рассматриваю стены, дверь, свои руки, но ничего не помогает моему мозгу перестать обдумывать прочитанное – он как один из супругов, отрицающий, что опозорил себя чтением сообщений в телефоне своей второй половины.

Но я не могу ни забыть, ни развидеть.

Распечатка из интернета. Меры наказания по делам о нанесении телесных повреждений. На одном конце стрелки было написано «три года».

А на другом было всего лишь одно слово. Пожизненно.





Глава 9





Молчание


Рубен готовит английский завтрак – яичница, бекон, колбаски, бобы. От этих запахов у меня сводит живот. Сейчас я вешу всего пятьдесят семь килограммов.

– А вот и ты, – приветствует меня муж, когда я проскальзываю в кухню, как привидение. Моя пижама вся мокрая – я сильно вспотела за ночь. Вместо сна составляла в уме списки, которые слишком страшно зафиксировать на бумаге, ведь это будут улики.

Следы на земле. Волосы. Волокна от перчаток. Камеры видеонаблюдения.

Рубен целует меня в макушку, но я бессознательно отшатываюсь от него, отдергивая голову, как будто я больная, ядовитая, и он может заразиться. А разве это не правда? Не могу поверить, что мы думали о ребенке.

Он удивленно смотрит на меня – ничего подобного я раньше не делала. Наоборот, всегда с детской потребностью нуждалась в объятиях.

– Приготовил тебе яичницу, – сказал муж вместо вопроса о том, что не так.

На секунду я застыла. Он ненавидит яйца и никогда их не готовит.

– Яйца, чтобы сделать утро вторника веселее, – добавляет он.

Чувствую, как слезы наворачиваются на глаза, но не плачу – я слишком напугана. Не могу выдавить из себя ни звука. Онемела от чувства вины.

– Правда? – переспрашиваю охрипшим голосом.

Рубен понял, что меня нужно развеселить. Что еще он заметил?

– Вот смотри, – он выкладывает яичницу из сковородки. Я киваю. Он ждет моей реакции, но я, не глядя на него, отношу тарелку на стол.

Размазываю яйца и бобы по тарелке, на бортиках остаются оранжевые разводы, которые начинают застывать.

Рубен тоже молчит, но я точно знаю, что обидела его. Он никогда этого не скажет, потому что слишком милый для того, чтобы раздувать ссору из-за яиц, но я же вижу.

– Не могу есть. – Не могу заставить себя протолкнуть еду в пересохшее горло.

Выкидываю завтрак в мусорное ведро и замечаю, поверх другого мусора, еще один плоский белый диск – слегка подгоревшее снизу яйцо. Должно быть, первая попытка яичницы не удалась.



Я одеваюсь, фоном работает канал новостей. Я стараюсь использовать обе руки, но левая все еще бесполезна; она скорее онемевшая, нежели болезненная. Рубен сначала сопротивлялся телевизору в спальне, говорил, что в нем нет смысла, но мне нравится смотреть реалити-шоу «Не говори невесте» и листать ленту «Инстаграма» перед тем, как лечь спать.

Топ висит на мне мешком, в вырезе некрасиво торчат острые ключица.