Врезано в плоть

Достав из набора зеркальце, Гаррисон поднес его к новому лицу Мейсона:

– Что думаешь? Слыхал про клоунский автомобиль[15], да? Что ж, а ты теперь автомобильный клоун!

Гаррисон расхохотался, но Мейсон, видно, шутку не понял, потому что промолчал. «К черту его». Гаррисону казалось, это смешно. Он вернул зеркальце на место, взял фотоаппарат и следующие несколько минут фотографировал Мейсона с разных точек.

– Ты же понимаешь, что все это придется смыть?

Голос прозвучал неожиданно, но Гаррисон узнал его почти сразу. Не оборачиваясь на заговорившего, он продолжал делать снимки.

– Я признаю, что мое искусство недолговечно, но это и делает его особенным. Я обнажаю натуру своих клиентов, выношу ее на поверхность, вероятно, в первый и единственный раз за всю их жизнь, а потом восстанавливаю более знакомую внешность, которую ожидают увидеть семья и друзья. Но хотя бы на короткое время, пусть даже лишь здесь, со мной, они показывают свою истинную, глубокую суть.

Довольный несколькими хорошими снимками для последнего альбома (семь он уже заполнил), Гаррисон опустил фотоаппарат и повернулся к Конраду.

Конрад вышел из угла комнаты, где стоял в тени, и приблизился к столу, на котором лежал Мейсон. Гаррисон не стал спрашивать, как он умудрился незамеченным пробраться в комнату для бальзамирования. Он знал, что бывает настолько увлечен этим искусством – которое считал своим истинным призванием, – что у него за спиной бомбу можно взорвать, а он и не услышит. И потом, Конрад имел обыкновение при желании двигаться неслышно, как змея.

Конрад заглянул в лицо Мейсону:

– Полагаю, идею загримировать его под клоуна подали его нос и уши?

– Они, а еще ужасные рекламы, которые он делал для своей фирмы. Знаешь, он из тех продавцов машин, которые говорят слишком быстро и громко на камеру.

– Негоже так насмехаться над смертью, – проговорил Конрад. – Она священна.

Гаррисон не придавал смерти никакого мистического или религиозного значения. С его точки зрения, она была всего лишь биологическим процессом, не более важным или значительным, чем выключение света, когда выходишь из комнаты.

– Чем обязан этому визиту? – спросил он, чтобы сменить тему. – Можно ли предположить, что ты нуждаешься в материалах, которые могу предоставить только я?

– Спасибо, но нет. На данный момент вышло так, что у меня все в наличии.

Гаррисон нахмурился:

– Ничего личного, но ты не выглядишь человеком, наносящим визиты вежливости.

– Я и не такой. – Между ними лежало тело Мейсона, но Конрад начал огибать стол, приближаясь к Гаррисону. – Ты помнишь, как я впервые пришел к тебе?

– Разумеется.

Как можно забыть день, когда хорошо одетый, излишне учтивый мужчина вошел в его бюро и представился Конрадом Диппелем? Конрад – который был куда более похож на типичного гробовщика, чем Гаррисон – принес с собой несколько контейнеров с материалом под названием «НюФлеш» и озвучил деловое предложение.

– Я нашел тебя по нескольким причинам. Первая – твоя профессия. Она древняя и благородная, что моя госпожа высоко ценит. Вторая – твоя фамилия: Брауэр. По-немецки это «пивовар». Моя госпожа всегда питала приязнь к германцам, да и я сам имею честь нести такое же наследие.

Гаррисон и раньше слышал, как Конрад упоминает «госпожу», но понятия не имел, о ком он. Наверное, его начальница.

Конрад тем временем продолжал:

– Не говоря уж о том, что ты имеешь доступ к определенным «материалам», как ты их называешь, а также к оборудованию, подходящему для работы с ними. Кроме того, я навел справки в городе и обнаружил, что ты заработал репутацию человека с довольно эксцентричным поведением. Полагаю, это довольно редкое явление, когда речь идет о представителе твоей профессии, так что эти слухи я нашёл интригующими.

Конрад оказался с той же стороны стола, что и Гаррисон, буквально в нескольких сантиметрах от него. Гаррисон со своим ростом и телосложением редко ощущал физическую угрозу, но даже будучи значительно тяжелее Конрада, он почувствовал, что его пугает этот человек, и очень постарался не съежиться.

– И все же после совместной работы в течение нескольких недель мне стало очевидно, что, располагая достаточным… – он посмотрел на размалеванное лицо Мейсона, – воображением, ты не располагаешь еще одним качеством, жизненно важным для успеха моего проекта.

Конрад потянулся к лицу Мейсона и указательным пальцем зачерпнул немного белого грима. Потом медленно растер его между пальцами, будто смакуя.

– Знаешь, что это за качество?

Гаррисон чувствовал, что что-то идёт не так, но не понимал, что именно. Эмоциональная атмосфера в комнате накалилась, будто перед готовой разразиться грозой, и Гаррисону это не нравилось.

Он покачал головой.

– Медицинское образование. Это моя вина, разумеется. В мое время в профессии было меньше специализаций, нежели сейчас, и научные достижения в области биологии, анатомии и медицины – сколь скудны они ни были – часто принадлежали тем, кто работал с мертвыми. Я полагал, мой опыт компенсирует то, чего недостает тебе, но вскоре понял, что переоценил себя. Энтузиазма у тебя не отнять, но наше сотрудничество прогрессирует медленно, а моя госпожа нетерпелива. Так что, когда появился другой претендент, с достаточной медицинской подготовкой, я решил – если не ошибаюсь, так говорят – сменить лошадей на переправе.

Гаррисон гадал, к чему клонит Конрад. Что бы это ни было, наверняка ничего хорошего.

– Не могу сказать, что не разочарован, но тут ничего не поделаешь. И потом, ты продолжаешь платить мне за предоставляемые услуги, так что, полагаю, жаловаться мне не приходится, – проговорил он.

Одалживать органы, а то и целые конечности у клиентов было достаточно легко. Органов, разумеется, никто не хватится, а части манекенов представляли из себя неплохую замену конечностям и даже туловищам. На руки при необходимости можно было надеть перчатки из-за случайного «инцидента» с химикатами, имевшего место при бальзамировании. Родственники были отнюдь не в восторге – пока Гаррисон не предлагал им скидку в качестве компенсации за лишнее расстройство в дни скорби.

– Но сдается мне, я все же недооценил твои медицинские способности, – продолжал Конрад. – Ты видел сегодняшнюю газету?

Теперь Гаррисон понял, к чему идет разговор, и ему все это очень не нравилось.

– Я не слежу за местными новостями. В Бреннане никогда не происходит ничего интересного.


– Я весьма удачно заглянул по пути в круглосуточный магазин и приобрел номер. Там обнаружил статью, которую ты, вероятно, найдешь увлекательной, и вырезал ее, – Конрад вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенную газетную вырезку и протянул ее Гаррисону.

Гаррисон взял листок не сразу. Он поддерживал в комнате для бальзамирования прохладную температуру – не по какой-то профессиональной необходимости, а просто потому, что так чувствовал себя комфортнее, – но за последние несколько минут в помещении решительно похолодало. Возможно, всему виной воображение, но Гаррисону так не казалось. Падение температуры ощущалось грозным призраком – будто предупреждающе затрещала хвостом обозленная гремучая змея. Вот из-за этого Гаррисон и замер, не зная, что делать (или не делать) дальше. В конце концов он взял газетную вырезку, пытаясь убедить себя, что ему только показалось, будто она холодная как лед. Чтобы просмотреть статью, много времени не понадобилось, и Гаррисон, закончив, поднял глаза на Конрада, хоть ему и не хотелось.

– Я знаю, что за это чудовище ответственность несешь ты, – проговорил тот. – Так что не унижай мой разум отговорками. Ты – единственный в городе, не считая меня и мою нынешнюю коллегу, кто может хотя бы надеяться вернуть к жизни мертвых, не говоря уж о том, чтобы… – он скривился от отвращения, – изменять их наружность.

Несмотря на предупреждение Конрада, Гаррисон чуть было не принялся отпираться, но решил, что лучше промолчать.

– Я едва-едва начал обучать тебя алхимическим премудростям и дал тебе минимальные знания. По идее, ты не в состоянии воскресить даже насекомое, не то что человека.

– У него две головы, – напомнил Гаррисон. – Он разве не за двоих считается?

– Я понимаю, почему ты это сделал, – Конрад взглянул на разукрашенный труп на мраморном столе. – Возможно, «понимаю» – чересчур сильно сказано. Я признаю, что ты имеешь склонность к эксцентричности в работе. Чего я не понимаю, это каким образом ты сумел справиться с подобным самостоятельно. Молю, расскажи мне.

Гаррисон не знал, что хорошего может получиться из его признания, но был так взволнован сделанным, что был просто обязан рассказать кому-нибудь – даже если этот кто-то мог его убить за содеянное.

– Я наблюдал за тем, как ты работаешь, – начал он. – Куда пристальнее, чем ты думаешь. Ты носишь с собой старую кожаную книгу со всевозможными алхимическими формулами. Ты ее как-то оставил на столе во время работы, и я ее пролистал, пока ты был занят. Память у меня, может, не фотографическая, но отличная. А я еще кое-что на телефон сфотографировал. Этой информации было достаточно, чтобы начать поиск в интернете. Когда ты взял себе нового ассистента, я принялся за работу. Большинство найденной информации – чушь на постном масле, но я знал, что искать, поэтому понял, когда наткнулся на истинные сведения. Теоретических знаний я приобрел достаточно, и все, что оставалось добыть, это немного «НюФлеш». Я нанес визит доктору Мартинесу и сообщил, что хочу попробовать его чудесный продукт в качестве альтернативы мастике. Он с радостью продал мне несколько ящиков «НюФлеш». Ну а потом, методом проб и ошибок… Подобрать нужные вещества, смешать в нужных пропорциях, безошибочно провести ритуалы, – Гаррисон смущенно улыбнулся. – Я не говорю ничего такого, чего бы ты не знал, да?

– Ты должен был использовать свежие трупы. Если начнется процесс разложения…

– Физическое тело воскрешенного будет нестабильно и постепенно сгниет. Я знаю. Хотя у меня есть доступ к телам недавно усопших, родственники заметят, если их любимые пропадут. Так что я повез свой катафалк в Крайтон – это километров за восемьдесят отсюда, – поздно вечером нашел около бара двух доноров и забрал их. Никаких проблем. Эфир, может, и старомодное охотничье средство, но действенное.

– Ты создал это существо здесь? – спросил Конрад.

– Да. Я решил называть его Бишоп, – Гаррисон сделал паузу, но Конрад никак не среагировал. – Би-шоп. Би. Как «два». Две головы, понимаешь?

Конрад смотрел на него ничего не выражающим взглядом.

Гаррисон вздохнул. Кажется, его чувство юмора не ценят ни живые, ни мертвые.

– А где это создание сейчас?

– Откуда мне знать? Он как кот – уходит и приходит, когда ему заблагорассудится. Спит в старой пристройке сзади, в которой я раньше хранил оборудование для стрижки газонов. Неплохо получилось. В смысле, нельзя же, чтобы при проведении службы здесь бегал голый двухголовый мужик, правда? – Он немного подумал. – Как думаешь, Бишоп со временем станет местной версией снежного человека? Надеюсь, станет. Это бы привлекло в город…

Не успел он сказать «туристов», как рука Конрада метнулась вперед и стиснула его горло, перекрывая и звук голоса, и кислород. Его пальцы были настолько холодные, что обжигали кожу. Гаррисон вцепился в его запястье обеими руками, но, несмотря на то что Конрад не выглядел таким уж сильным, его хватка напоминала покрытые инеем железные клещи, и вырваться из нее не удалось.

– Должен признать, я впечатлен твоей инициативой, однако не могу позволить тебе вмешиваться в мои планы. Менее всего я хочу привлечь ненужное внимание к…

В кармане у Конрада зазвонил телефон. Гаррисон с удивлением понял, что рингтон стоит музыкальный, и еще с большим удивлением – что это композиция «Don’t Fear the Reaper» группы «Blue Oyster Cult». Очевидно, мрачный и весь из себя такой правильный мистер Диппель все же обладал кое-каким чувством юмора.

Не ослабляя хватку на горле Гаррисона, Конрад левой рукой нашарил в кармане брюк телефон и принял звонок.

– Алло?

Больше он ничего не говорил, только слушал, все больше хмурясь и сжимая челюсти. Его пальцы тоже сжимались все сильнее, и Гаррисон ощутил головокружение, а перед глазами заплясали серые мушки. Он словно слышал, как огромное количество воды – река или даже океан – с ревом утекает в невероятно огромный сток, уходящий в темноту более черную, чем он мог себе представить. Он понимал, что скоро этот водоворот захватит его и унесет в бесконечную ночь. Он не боялся, а скорее даже ждал этого с нетерпением. Проработав со смертью так долго, он, наконец, сможет испытать ее сам. Сожалел он лишь об одном – что не уточнил в завещании, кто будет готовить его тело к погребению. В городе была еще пара работников ритуальных услуг, но Гаррисон им бы даже индейку фаршировать не доверил, не то что с его трупом работать. Но придется соглашаться на то, что есть. Слишком поздно…

Пальцы Конрада разжались. Гаррисон рухнул на четвереньки, со свистом втягивая воздух. Кажется, умереть сегодня не суждено. Он был разочарован, но утешил себя тем, что Сток будет ждать, когда придет его время.

Конрад проговорил в телефон:

– Прими мои благодарности. Мне стоит принести тебе еще мази в качестве «спасибо». Бесплатно. – Он спрятал сотовый в карман. – Кажется, ненужное внимание, о котором я говорил, мы уже привлекли. Тебе повезло, что звонок поступил именно сейчас, потому что теперь ты мне понадобишься. – Он улыбнулся. – На некоторое время, по крайней мере. Я хочу, чтобы ты разыскал это свое существо, доставил его сюда, запер и немедленно связался со мной.

Гаррисон чуть было не ляпнул: «А что, если я откажусь?», но ответ он уже знал, поэтому просто кивнул. Без единого слова Конрад развернулся и вышел из комнаты. Когда он исчез, температура начала подниматься. Все еще отдуваясь, Гаррисон поднялся на ноги и потер ледяные ожоги на шее. Он сделает то, что приказал Конрад. Он приведет Бишопа домой, и они вдвоем – или втроем – будут ждать возвращения этого угрюмого засранца. У них есть в запасе сюрприз для мистера Диппеля. О да.

Напевая и стараясь на обращать внимания на боль в горле, Гаррисон снова взглянул на Мейсона. Интересно, а как он будет смотреться с фиолетовым лицом? Наверное, как лохматый баклажан с глазками. Надо попробовать.

Гаррисон вытащил коробочку с влажными салфетками и начал убирать белый грим с лица Мейсона.





Глава 8




– Парни, вы когда-нибудь это делали?

У Сэма запылали щеки, и ему пришлось сглотнуть, прежде чем он смог проговорить:

– Что, прости?

Триш закатила глаза, но улыбнулась: