Врата Обелиска

(Пустота внутри его – не только от жажды.)

Он пытается сфокусировать взгляд.

– Я. – На сей раз говорить легче. – Я не знаю, в порядке ли я.

– Кораблекрушение? – Старик вытягивает шею и осматривается. Поблизости хорошо виден гребень острых как ножи рифов, которые подняла Сиенит от пиратского острова до самой суши.

– Ты оттуда? Это что было, землетрясение, что ли?

Кажется невероятным, что старик не знает – но Шаффу всегда изумляло, как мало обычные люди знают о мире. (Всегда? Его всегда так изумляло? Правда?)

– Рогга, – говорит он, слишком усталый, чтобы выговорить все три гласных их невульгарного названия. Этого достаточно. Лицо старика становится жестким.

– Грязные уродцы Земли. Именно потому их во младенчестве топить надо. – Он качает головой и смотрит на Шаффу. – Ты здоров для меня, не подниму, а волочить больно будет. Встать сможешь?

С помощью старика Шаффа встает и, шатаясь, идет к лодке. Он сидит на носу, его бьет дрожь, в то время как старик выгребает из бухты и идет вдоль берега на юг. Он дрожит отчасти от холода – его одежда все еще мокрая там, где он лежал, – а отчасти от запоздалого шока. Однако отчасти по совершенно иной причине. (Дамайя! С огромным усилием он вспоминает это имя и образ, с ним связанный, – маленькая испуганная девочка-срединница, на образ которой накладывается образ высокой упрямой женщины-срединницы. В ее глазах любовь и страх, в сердце ее печаль. Он причинил ей боль. Он должен ее найти, но, когда он ищет ощущение от нее, которое должно было быть впечатано в его разум, он ничего не находит. Она исчезла вместе со всем остальным.)

Всю дорогу старик болтает. Он Литц Опора Меттер, а Меттер – маленькая рыбацкая деревушка в нескольких милях к югу от Аллии. Они решали, не переселиться ли после всего, что стряслось с Аллией, но вулкан вдруг заснул, так что, может, Злая Земля до них не доберется, в конце концов, хотя бы не на этот раз. У него двое детей, один тупой, второй самовлюбленный, и трое внуков, все от тупого, он надеется, что не такие тупые, как папаша. Они небогаты, Меттер всего лишь обычная прибрежная община, не может себе позволить даже настоящей стены вместо куртины деревьев да частокола, но люди делают что могут, ты же знаешь, как это, о тебе хорошо позаботятся, не боись.

(Как тебя зовут? – спрашивает старик по ходу болтовни, и Шаффа отвечает. Старик просит еще имен кроме этого, но у Шаффы только одно. Что ты тут делаешь? Немота внутри Шаффы зевает в ответ.)

Деревня из особенно ненадежных, поскольку стоит наполовину на берегу, наполовину в воде, дома плавучие и постоянные связаны волнорезами и причалами. Когда Литц помогает Шаффе сойти на причал, вокруг собираются люди. Они трогают его, и он вздрагивает, но они хотят помочь. Не их вина, что в них так мало того, что ему нужно, потому ощущение от них неприятное. Они подталкивают, направляют его. Он под холодным душем пресной воды, затем на него надевают короткие штаны и домотканую рубаху без рукавов. Когда он во время мытья приподнимает волосы, они дивятся шраму у него на шее, он толстый, зашитый, уходящий в волосы. (Он сам ему удивляется.) Они гадают над его одеждой, так выцветшей от солнца и соли, что она почти утратила цвет. Она кажется серо-коричневой. (Он помнит, что она должна быть бордовой, но не помнит почему.)

Еще вода, хорошая вода. На сей раз он может напиться вдоволь. Он немного ест. Затем спит много часов, и гнев непрерывно шепчет на задворках его сознания.

Когда Шаффа просыпается поздним вечером, перед его кроватью стоит маленький мальчик. Фитиль лампы прикручен, но горит достаточно ярко, чтобы Шаффа мог увидеть свою старую одежду, выстиранную и высушенную, в руках мальчика. Мальчик вывернул один карман – только здесь сохранился первоначальный цвет. Бордовый.

Шаффа опирается на локоть. В мальчике что-то… возможно.

– Привет.

Мальчик так похож на Литца, что через несколько десятков лет, обветрившись и полысев, он будет его двойником. Но в глазах мальчика отчаянная надежда, которая совсем не была бы к месту у Литца. Литц знает свое место в мире. Мальчик, которому одиннадцать или двенадцать, достаточно взрослый, чтобы быть принятым своей общиной… что-то сорвало его с якоря, и Шаффа думает, что знает, что именно.

– Твое, – говорит мальчик, протягивая одежду.

– Да.

– Ты Страж?

Мимолетное почти воспоминание.

– Что это?

Мальчик выглядит сконфуженным почти так же, как ощущает себя Шаффа. Он делает еще шаг к кровати и останавливается. (Подойди ближе. Ближе.)

– Говорят, ты многое не помнишь. Тебе повезло, что ты жив. – Мальчик облизывает губы. – Стражи… хранят.

– Хранят что?

Недоверие смывает страх. Мальчик подходит еще ближе.

– Орогенов. В смысле… вы охраняете людей от них. Чтобы они никому не причинили зла. И их тоже охраняете от людей. Так рассказывают.

Шаффа садится, свесив ноги с края кровати. Боль от ранений почти ушла, его тело восстанавливается быстрее нормального, когда в нем правит гнев. Он чувствует себя хорошо, за исключением одного момента.

– Охраняю орогенов, – задумчиво говорит он. – Правда?

Мальчик смеется, затем его улыбка быстро гаснет. Почему-то он очень боится, но не Шаффы.

– Люди убивают орогенов, – тихо говорит мальчик. – Когда находят их. Если только они не при Стражах.

– Правда? – Как нецивилизованно. Но он вспоминает гребень острых камней в океане и полную свою уверенность, что это сделал ороген. Вот почему их надо топить во младенчестве, сказал Литц.

Одного упустили, думает Шаффа, затем ему приходится бороться с истерическим смехом.

– Я не хочу никому причинять зла, – говорит мальчик. – Но однажды я это сделаю без… без обучения. Я почти сделал, когда тот вулкан начал выделывать всякое. Так трудно удержаться.

– Если бы ты сделал, это убило бы тебя и, вероятно, многих других, – говорит Шаффа. Затем моргает. Откуда он знает? – Горячая точка слишком подвижна, чтобы ты ее безопасно притушил.

Глаза мальчика вспыхивают.

– Так ты знаешь. – Он подходит, садится на корточки у колена Шаффы. – Пожалуйста, помоги мне, – шепчет он. – Я думаю, моя мать… она видела меня, затем этот вулкан… я пытался вести себя как нормальный и не смог. Я думаю, она знает. Если она скажет деду… – Он внезапно резко втягивает воздух, словно задыхается. Он подавляет рыдание, но движение кажется тем самым.


Шаффа знает, каково тонуть. Он протягивает руку и гладит мальчика по облаку густых волос, от макушки к затылку, и позволяет пальцам задержаться на затылке.

– Я кое-что должен сделать, – говорит Шаффа, поскольку это так. Гнев и шепот внутри его имеют цель, в конце концов, и все это стало и его целью. Собрать их, обучить их, сделать их оружием, каковым они и предназначены быть. – Если я заберу тебя с собой, нам придется уехать далеко отсюда. Ты никогда больше не увидишь семьи.

Мальчик отводит глаза, выражение его лица становится горестным.

– Они убили бы меня, если бы узнали.

– Да. – Шаффа еле заметно нажимает и вытягивает из мальчика первую меру – чего-то. Чего? Он не может вспомнить, как это называется. Возможно, у этого нет названия. Имеет значение лишь то, что это существует, и оно ему нужно. С этим, откуда-то знает он, он сможет более прочно уцепиться за рваные остатки того, что он есть. (Был.) Потому он делает первый глоток этого – внезапного и сладкого, как пресная вода после галлонов жгучей соли. Он заслужил выпить это до конца, он тянется за оставшимся так же жадно, как за флягой Литца, хотя заставляет себя остановиться по той же причине. Он может пока продержаться на том, что у него есть, и, если будет терпелив, у мальчика будет больше этого для него потом.

Да. Теперь его мысли проясняются. Легче думать на фоне этого шепота. Ему нужен этот мальчик и прочие вроде него. Он должен пойти и найти их, и с их помощью он сможет добраться до…

…до…

…ладно. Не все прояснилось. Кое-что не вернется никогда.

Но он вернет.

Мальчик вопросительно вглядывается в его лицо. В то время как Шаффа пытается собрать себя из осколков, мальчик сражается со своим будущим. Они созданы друг для друга.

– Я пойду с тобой, – говорит мальчик, видимо, последние несколько минут думая, что у него есть выбор. – Куда хочешь. Никому не хочу причинить зла. Не хочу умирать.

Впервые с момента на корабле несколько дней назад, когда он был другим человеком, Шаффа улыбается. Он снова гладит мальчика по голове.

– У тебя добрая душа. Я помогу тебе, если смогу. – Напряженность мальчика исчезает сразу же, глаза его влажнеют от слез. – Иди и собери вещи в дорогу. Я поговорю с твоими родителями.

Эти слова выходят из его уст естественно, легко. Он и прежде произносил их, хотя не помнит когда. Однако он помнит, что иногда события идут не так хорошо, как он обещает.

Мальчик шепотом благодарит его, хватает Шаффу за колено, словно пытается вдавить в него свою благодарность, затем убегает. Шаффа медленно встает. Мальчик оставил выцветшую форму, и Шаффа снова натягивает ее, его пальцы вспоминают, как должны лежать швы. Должен быть еще плащ, но он пропал. Он не помнит где. Когда он делает шаг вперед, его взгляд привлекает зеркало на стене комнаты, и он останавливается. Дрожит на сей раз не от удовольствия.

Неправильно. Все так неправильно. Его волосы висят, прямые и сухие, после нескольких дней под жестоким действием солнца и соли – они должны быть черными и блестящими, а они тусклые и тонкие, выгоревшие. Форма болтается на нем, поскольку часть своей плоти он перевел в топливо, чтобы добраться до берега. Цвет формы тоже неправильный, и нет никакой уверенности в том, кто он был, кем должен быть. И его глаза…

Злая Земля, думает он, глядя в льдистые, почти белые глаза. Он не знал, что они так выглядят.

Возле двери скрипит половица, и его чуждые зрачки смещаются в сторону. Там стоит мать мальчика, моргая от света лампы у нее в руках

– Шаффа, – говорит она. – Мне показалось, что ты встал. А где Эйтц?

Наверное, это имя мальчика.

– Он заходил и принес мне это. – Шаффа касается своей одежды.

Женщина входит в комнату.

– Хм, – говорит она. – Выжатая и высушенная, она походит на форму.

Шаффа кивает:

– Я узнал о себе нечто новое. Я Страж.

Ее глаза распахиваются.

– Правда? – В ее глазах вспыхивает подозрение. – А Эйтц надоедал тебе.

– Не надоедал. – Шаффа улыбается, чтобы подбодрить ее. Почему-то лицо женщины вздрагивает, и она еще сильнее хмурится. А, да, он разучился еще и очаровывать людей. Он поворачивается и идет к ней, а она пятится. Он останавливается, изумленный ее страхом. – Он тоже кое-что узнал о себе. Я заберу его прямо сейчас.

Зрачки женщины расширяются. Мгновение она немо двигает губами, затем стискивает зубы.

– Я знала.

– Знала?

– Не хотела знать. – Она сглатывает, ее рука застывает, и маленькое пламя лампы дрожит от эмоций, захлестывающих ее. – Не забирай его. Пожалуйста.

Шаффа склоняет голову набок.

– Почему нет?

– Это убьет его отца.

– Не его деда? – Шаффа подходит на шаг ближе. (Ближе.) – Не его дядюшек, тетушек и кузенов? Не тебя?

Она снова вздрагивает.

– Я… не знаю, что я сейчас ощущаю. – Она качает головой.