Возвращение
Часть 6 из 58 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
С недосыпа собственное тело казалось ей неподъемным. В висках стучало. Она слышала, как плещется в душе Мэгги, напевает что-то, насвистывает, мурлычет; довольство жизнью, которое она щедро излучала, казалось, ощущается сквозь стену. А вот самой Соне при мысли о вечерних танцах становилось дурно.
Из ванной появилась Мэгги: одно полотенце она закрутила на голове на манер высокого тюрбана, другое туго обернула вокруг себя; их белизна только подчеркнула смуглость ее обнаженных плеч и неприкрытого участка груди. Соня наблюдала за подругой. Было в ней все-таки что-то вальяжное, даже величественное. Мэгги продолжала мурлыкать себе под нос, пока надевала джинсы и белую блузку с оборками, затягивала на талии широкий кожаный ремень. Горячий душ и несколько часов, проведенных тем днем на солнце, придали ее лицу мягкое сияние. Женщина казалась погруженной в свои мысли и будто бы забыла о Сонином присутствии.
– Мэгги?
Та обернулась и присела на край кровати, вертя в руках пару серег-колец.
– Что? – отозвалась она, склонив голову набок.
– Ты не обидишься, если я не составлю тебе компанию сегодня вечером?
– Нет, конечно. Хотя немного жаль, если честно. Мы ведь сюда приехали за танцами…
– Да я знаю. Просто чувствую себя выжатой как лимон. Завтра обязательно пойду. Обещаю.
Мэгги продолжила собираться: побрызгалась духами, подвела черным глаза, подчеркнула свои длинные ресницы, нанеся на них несколько слоев туши.
– Уверена, что с тобой одной ничего не случится? – обеспокоенно уточнила Соня.
– Ну а что со мной может случиться такого уж страшного? – рассмеялась Мэгги. – Я здесь выше всех на голову. Если что, всегда смогу убежать.
Соня знала, что Мэгги не шутит: она мало кому по зубам, и за ее безопасность можно не переживать. Мэгги была самой независимой из всех Сониных знакомых.
Соня снова погрузилась в дрему. В половине десятого Мэгги была готова на выход.
– Я собираюсь перехватить что-нибудь по дороге. Точно присоединиться не хочешь?
– Нет, честно. У меня одно желание – выспаться. Увидимся утром.
Вторую ночь подряд Соня наслаждалась покоем на своей односпальной кровати. Хотя с улицы продолжали долетать кое-какие звуки, в самой комнате царило сказочное безмолвие. Ей нравилось предвкушение своего одиночества, сознание того, что никто не нарушит ее душевное умиротворение.
Все это было так не похоже на те ночи, когда она, уставшая после бесконечно долгого рабочего дня, отправлялась спать пораньше, а потом лежала в напряженном ожидании, гадая, когда Джеймс заявится домой. Раз-другой в неделю он, пошатываясь, вваливался через парадный вход часа в три или четыре ночи, и, когда захлопывал за собой дверь, ее витражные стекла сотрясались от удара. Потом он на заплетающихся ногах взбирался на второй этаж и падал, как был, полностью одетый, на кровать, выдыхая смрад вечерней неумеренности. Для нее отвратительнее всего был даже не секс – быстрый, грубый, такой, который легко можно было стереть из памяти, – случавшийся между ними изредка, когда он пребывал в таком состоянии. Ее мутило от гадкого кислого запаха его перегара. Ничто в этом мире не вызывало у нее такого омерзения, как эта вонь; Соню воротило от лежащей рядом с ней неразличимой в темноте громадной туши, сотрясающей тишину спальни своим храпом. Наутро обычно не обнаруживалось и намека на последствия его ночных возлияний. Казалось, у Джеймса имелась способность вставать в шесть часов без малейших признаков похмелья, принимать душ, облачаться в свой обычный для Сити деловой костюм и отправляться на работу с той же пунктуальностью, с какой он проделывал все эти действия в любой другой день. Как будто он не отдавал себе отчета в том, что произошедшее накануне выбивалось из общепринятого порядка вещей. Окружающие тоже ни о чем не подозревали. Со стороны они с Соней выглядели идеальной, словно сошедшей с картинки супружеской парой. Такова была их сказка для посторонних.
Сейчас, лежа в полумраке, она почувствовала, как у нее свело живот от всех этих муторных воспоминаний. Соня перекатилась на бок и вскоре щекой ощутила на подушке холодную влагу. Эта ночь должна была принести покой, дать возможность выспаться. Она не должна была стать временем самоистязаний мыслями обо всем том, что в ее жизни пошло не так. Соня то и дело проваливалась в беспокойный сон, а когда приоткрывала глаза, видела, что кровать Мэгги все пустует.
К трем часам ночи ее окончательно сморило, но тут раздался звук поворачиваемого в замочной скважине ключа.
– Не спишь? – прошептала Мэгги.
– Нет, – проворчала Соня.
Даже если бы она и спала, все равно бы проснулась от шума, с которым Мэгги ввалилась в комнату.
– У меня был просто невероятный вечер! – восторженно поделилась Мэгги, включая верхний свет и не замечая настроения подруги.
– Рада за тебя, – отозвалась Соня с плохо скрытым раздражением.
– Не злыдничай! Могла бы пойти со мной!
– Да, понятно, понятно. Не знаю даже, почему не пошла. Поспать толком все равно не удалось.
– Ты просто боишься расслабиться, – сказала Мэгги, сдергивая со своих стянутых в конский хвост волос резинку и, словно в целях наглядной демонстрации своих слов, позволяя густым волнистым локонам рассыпаться по плечам. – Мы здесь ненадолго, нельзя все время в номере сидеть. Вот почему ты все-таки не пошла?
– Могу сотни причин назвать. Для начала, я не ахти как танцую.
– Полная чушь! – заявила Мэгги. – Но даже если это и так, скоро научишься.
С этим решительным заявлением она погасила свет и, уже нагишом, упала на кровать.
Глава 5
Несмотря на то что спала она беспокойно, урывками, на следующее утро Соня поднялась рано. От духоты, царившей в комнате, у нее разболелась голова, и ей отчаянно хотелось на воздух. К тому же она проголодалась.
Их урок должен был состояться только после полудня, и, поскольку Мэгги из своего бесчувственного состояния выходить явно не спешила, Соня тихонько оделась и осторожно выскользнула из номера, оставив подруге записку.
Покинув гостиницу, она повернула направо и побрела по главной улице, тянувшейся через центр города. Женщина быстро поняла, что в Гранаде невозможно потеряться, уж больно нехитрой была ее топография. Далеко на юге высилась горная гряда, улочки в восточной части города карабкались к Альгамбре, дороги на западной стороне спускались в долину. Даже если бы она и заплутала в лабиринте узких улочек, змеившихся вокруг собора, то либо уклон под ногами, либо мелькнувшие вдали горы, либо вид этого величественного здания подсказали бы ей, куда свернуть. Такое бесцельное блуждание дарило ощущение свободы. Она могла затеряться в этих улочках и при этом ни капли не бояться, что заблудится.
Стоило Соне миновать очередную пару-тройку развилок, как она оказывалась на новой площади. На многих из них стояли монументальные, богато украшенные фонтаны, и на всех без исключения располагались кафе с горсткой посетителей в каждом. На одной просторной, обсаженной деревьями площади находилось сразу четыре магазинчика с почти одинаковым ассортиментом туристической всячины – веерами, куклами в костюмах для фламенко и пепельницами с изображением быков. На другой – рощица из дюжины стоек с открытками. Казалось, существует миллион карточек с видами Испании и все они раскупаются. Соня определилась быстро: расхожее изображение танцовщицы фламенко.
Побродив с час по улицам Гранады, Соня почувствовала, что в голове у нее прояснилось. Она оказалась теперь на площади Биб-Рамбла, радовавшей глаз в этот довольно бесцветный февральский день нарядными красками своего цветочного рынка. Часы показывали половину десятого, и, хотя в воздухе еще витало ощущение тишины и покоя, свойственных низкому туристическому сезону, людей на улицах немного прибавилось. Соня прошла мимо двух скандинавов с огромными рюкзаками, озябших и чуть смешных в своих нелепых по такой погоде шортах, и группку студентов-американцев с Восточного побережья на экскурсии, которую вел их соотечественник, чей голос заполнял собой тихую в остальном площадь. На Биб-Рамбла находилось несколько кафе на выбор, но одно из них сразу пришлось Соне по сердцу. На его столики только-только начали падать, отражаясь от крыш, первые солнечные лучи, а у входа стояла перевернутая бочка, заставленная горшками с пышной геранью, которой удалось пережить прохладную зиму. Она целенаправленно прошла к самому солнечному местечку и села. Быстро нацарапав на открытке несколько строчек отцу, Соня принялась изучать свой путеводитель. Похоже, Гранада может похвастать еще очень многим, помимо знаменитой Альгамбры и ее садов.
Казалось, пожилой официант принял ее заказ считаные секунды назад, и вот он уже вернулся с чашкой густого кафе кон лече. Ставя горячий напиток на столик, мужчина заглянул Соне через плечо. Путеводитель был открыт на странице, посвященной Федерико Гарсии Лорке, судя по книге, «величайшему из испанских поэтов». Соня как раз читала о его аресте в Гранаде в самом начале гражданской войны в Испании.
– Знаете, он останавливался по соседству.
Слова официанта оторвали Соню от внимательного изучения книги, и она подняла голову. Женщину удивило не столько то, что мужчина подсмотрел, что она читает, сколько необыкновенно серьезное выражение его красивого, испещренного морщинами лица.
– Лорка?
– Да, он обычно встречался со своими приятелями неподалеку отсюда.
Соня как-то смотрела в Национальном театре пьесу «Йерма». Пошла она, как ни странно, с Мэгги, поскольку у Джеймса в самый последний момент случился деловой ужин. Ей вспомнился вердикт подруги: «Тягостно и уныло».
Соня спросила официанта, не встречался ли он с Лоркой лично, и тот ответил, что видел поэта раз или два.
– Многие местные верят, что с ним умерла и часть города.
Заявление было сразу веским и интригующим.
Представления Сони о гражданской войне в Испании исчерпывались смутными воспоминаниями о паре книг Эрнеста Хемингуэя и Лори Ли; она знала, что оба писателя принимали в ней участие, но сверх того – почти ничего. Женщину разобрало любопытство: старик явно воспринимал утрату Лорки как личное горе.
– Что именно вы имеете в виду? – уточнила она, понимая, что от нее ждут каких-то слов.
– Когда люди поняли, что стало с Лоркой – его застрелили в спину, – все либерально настроенные испанцы уяснили, что это значит: в опасности каждый и война в Гранаде все равно что закончена.
– Простите, но я мало что знаю о вашей гражданской войне.
– И неудивительно. Многие в этой стране тоже мало о ней знают. Большинство либо забыли, либо почти ничего и не знали – так уж их воспитали.
Соня видела, что старику такой расклад был не по душе.
– А почему так произошло?
Официант, невысокий, как и многие испанцы его возраста, подался вперед и крепко схватился за спинку свободного стула, придвинутого к Сониному столу. Его темные глаза впились в красную скатерть, да так цепко, что создавалось впечатление, будто он решил в самых малейших подробностях изучить рисунок переплетения нитей. Прошло несколько минут, и Соня начала подозревать, что он, наверное, позабыл о ее вопросе. Хотя седины в волосах мужчины было немного, женщина разглядела, что кожа на его точеном лице и на руках сморщилась, словно осенний листок, и решила, что ему где-то за восемьдесят. Еще она заметила, что пальцы его левой руки были сильно скрючены. «Артрит, наверное», – подумалось ей. Ее отец тоже имел обыкновение вот так забываться, поэтому она более или менее привыкла к подобным периодам затянувшегося молчания.
– А знаете, – наконец заговорил он, – я не уверен, что смогу объяснить.
– Не переживайте, – успокоила она мужчину, заметив, что его глаза покраснели и наполнились слезами. – Это я так, из праздного любопытства поинтересовалась.
– Да как же мне не переживать, – ответил он, немного волнуясь и смотря прямо на нее.
Тут Соня осознала, что неверно поняла его слова. Во взгляде старика читалась такая ясность, что она не сомневалась – он мыслит здраво, как никогда.
Официант продолжил:
– Я переживаю, что вся эта страшная история забудется, точно как забыли Лорку и многих других.
Соня откинулась на спинку стула. Ее ошеломила страсть в голосе мужчины. Он говорил о событиях почти семидесятилетней давности так, словно они произошли не ранее чем вчера.
– Я не могу назвать какой-то одной причины, по которой развязалась война. Вначале царил жуткий сумбур. Никто не понимал толком, что происходит, и уж точно не ведал, чем все закончится и как долго продлится.
– Но что-то ведь подтолкнуло такое развитие событий? И как в них оказался замешан Лорка? Он же был поэтом, а не политиком, ведь так?
– Понимаю, вы задаете вроде бы простые вопросы. Хотел бы я дать на них простые ответы, да не могу. Годы перед гражданской войной не были совсем уж безмятежными. Какое-то время в стране происходили брожения, политическая обстановка была настолько сложной, что большинство из нас не знали даже, как к ней подступиться. Народ голодал, левое правительство, казалось, топталось на месте, и армия решила взять руководство страной на себя. Это если объяснять вкратце.
– Картина вырисовывается довольно-таки ясная.
– Это только так кажется, уверяю вас.
Соня потягивала свой кофе. В ней пробудилось любопытство, и, поскольку других посетителей у него вроде бы не наблюдалось, женщину так и подмывало порасспрашивать пожилого официанта поподробней.
Тут в кафе заявилась экскурсионная группа из двенадцати японцев, и скоро они уже с нетерпением ждали, пока у них примут заказ. Старик-официант отошел, чтобы обслужить новых гостей, и Соня наблюдала за тем, как мужчина записывает их пожелания себе в блокнот: тяжкое занятие, но его выручало терпение: японцы не владели ни испанским, ни английским; на последнем, кстати, он изъяснялся бегло, но с сильным акцентом. Теперь стало понятно, почему меню здесь так часто были проиллюстрированы кричаще-яркими снимками неаппетитно выглядевших кушаний и молочных коктейлей с пенкой; так иностранцы по крайне мере могли сделать заказ, просто ткнув пальцем в понравившееся блюдо.
Когда он вынес японцам их напитки и выпечку, у него оказалась и вторая чашка кофе для Сони; она была тронута таким к себе отношением.
Кафе стало наполняться посетителями, и Соня поняла, что то время, когда она безраздельно владела его вниманием, вышло.
– Ла куэнта, пор фавор. – Она попросила счет, почти полностью задействовав весь свой словарный запас испанского.
Хозяин кафе покачал головой:
– Не беспокойтесь.
Из ванной появилась Мэгги: одно полотенце она закрутила на голове на манер высокого тюрбана, другое туго обернула вокруг себя; их белизна только подчеркнула смуглость ее обнаженных плеч и неприкрытого участка груди. Соня наблюдала за подругой. Было в ней все-таки что-то вальяжное, даже величественное. Мэгги продолжала мурлыкать себе под нос, пока надевала джинсы и белую блузку с оборками, затягивала на талии широкий кожаный ремень. Горячий душ и несколько часов, проведенных тем днем на солнце, придали ее лицу мягкое сияние. Женщина казалась погруженной в свои мысли и будто бы забыла о Сонином присутствии.
– Мэгги?
Та обернулась и присела на край кровати, вертя в руках пару серег-колец.
– Что? – отозвалась она, склонив голову набок.
– Ты не обидишься, если я не составлю тебе компанию сегодня вечером?
– Нет, конечно. Хотя немного жаль, если честно. Мы ведь сюда приехали за танцами…
– Да я знаю. Просто чувствую себя выжатой как лимон. Завтра обязательно пойду. Обещаю.
Мэгги продолжила собираться: побрызгалась духами, подвела черным глаза, подчеркнула свои длинные ресницы, нанеся на них несколько слоев туши.
– Уверена, что с тобой одной ничего не случится? – обеспокоенно уточнила Соня.
– Ну а что со мной может случиться такого уж страшного? – рассмеялась Мэгги. – Я здесь выше всех на голову. Если что, всегда смогу убежать.
Соня знала, что Мэгги не шутит: она мало кому по зубам, и за ее безопасность можно не переживать. Мэгги была самой независимой из всех Сониных знакомых.
Соня снова погрузилась в дрему. В половине десятого Мэгги была готова на выход.
– Я собираюсь перехватить что-нибудь по дороге. Точно присоединиться не хочешь?
– Нет, честно. У меня одно желание – выспаться. Увидимся утром.
Вторую ночь подряд Соня наслаждалась покоем на своей односпальной кровати. Хотя с улицы продолжали долетать кое-какие звуки, в самой комнате царило сказочное безмолвие. Ей нравилось предвкушение своего одиночества, сознание того, что никто не нарушит ее душевное умиротворение.
Все это было так не похоже на те ночи, когда она, уставшая после бесконечно долгого рабочего дня, отправлялась спать пораньше, а потом лежала в напряженном ожидании, гадая, когда Джеймс заявится домой. Раз-другой в неделю он, пошатываясь, вваливался через парадный вход часа в три или четыре ночи, и, когда захлопывал за собой дверь, ее витражные стекла сотрясались от удара. Потом он на заплетающихся ногах взбирался на второй этаж и падал, как был, полностью одетый, на кровать, выдыхая смрад вечерней неумеренности. Для нее отвратительнее всего был даже не секс – быстрый, грубый, такой, который легко можно было стереть из памяти, – случавшийся между ними изредка, когда он пребывал в таком состоянии. Ее мутило от гадкого кислого запаха его перегара. Ничто в этом мире не вызывало у нее такого омерзения, как эта вонь; Соню воротило от лежащей рядом с ней неразличимой в темноте громадной туши, сотрясающей тишину спальни своим храпом. Наутро обычно не обнаруживалось и намека на последствия его ночных возлияний. Казалось, у Джеймса имелась способность вставать в шесть часов без малейших признаков похмелья, принимать душ, облачаться в свой обычный для Сити деловой костюм и отправляться на работу с той же пунктуальностью, с какой он проделывал все эти действия в любой другой день. Как будто он не отдавал себе отчета в том, что произошедшее накануне выбивалось из общепринятого порядка вещей. Окружающие тоже ни о чем не подозревали. Со стороны они с Соней выглядели идеальной, словно сошедшей с картинки супружеской парой. Такова была их сказка для посторонних.
Сейчас, лежа в полумраке, она почувствовала, как у нее свело живот от всех этих муторных воспоминаний. Соня перекатилась на бок и вскоре щекой ощутила на подушке холодную влагу. Эта ночь должна была принести покой, дать возможность выспаться. Она не должна была стать временем самоистязаний мыслями обо всем том, что в ее жизни пошло не так. Соня то и дело проваливалась в беспокойный сон, а когда приоткрывала глаза, видела, что кровать Мэгги все пустует.
К трем часам ночи ее окончательно сморило, но тут раздался звук поворачиваемого в замочной скважине ключа.
– Не спишь? – прошептала Мэгги.
– Нет, – проворчала Соня.
Даже если бы она и спала, все равно бы проснулась от шума, с которым Мэгги ввалилась в комнату.
– У меня был просто невероятный вечер! – восторженно поделилась Мэгги, включая верхний свет и не замечая настроения подруги.
– Рада за тебя, – отозвалась Соня с плохо скрытым раздражением.
– Не злыдничай! Могла бы пойти со мной!
– Да, понятно, понятно. Не знаю даже, почему не пошла. Поспать толком все равно не удалось.
– Ты просто боишься расслабиться, – сказала Мэгги, сдергивая со своих стянутых в конский хвост волос резинку и, словно в целях наглядной демонстрации своих слов, позволяя густым волнистым локонам рассыпаться по плечам. – Мы здесь ненадолго, нельзя все время в номере сидеть. Вот почему ты все-таки не пошла?
– Могу сотни причин назвать. Для начала, я не ахти как танцую.
– Полная чушь! – заявила Мэгги. – Но даже если это и так, скоро научишься.
С этим решительным заявлением она погасила свет и, уже нагишом, упала на кровать.
Глава 5
Несмотря на то что спала она беспокойно, урывками, на следующее утро Соня поднялась рано. От духоты, царившей в комнате, у нее разболелась голова, и ей отчаянно хотелось на воздух. К тому же она проголодалась.
Их урок должен был состояться только после полудня, и, поскольку Мэгги из своего бесчувственного состояния выходить явно не спешила, Соня тихонько оделась и осторожно выскользнула из номера, оставив подруге записку.
Покинув гостиницу, она повернула направо и побрела по главной улице, тянувшейся через центр города. Женщина быстро поняла, что в Гранаде невозможно потеряться, уж больно нехитрой была ее топография. Далеко на юге высилась горная гряда, улочки в восточной части города карабкались к Альгамбре, дороги на западной стороне спускались в долину. Даже если бы она и заплутала в лабиринте узких улочек, змеившихся вокруг собора, то либо уклон под ногами, либо мелькнувшие вдали горы, либо вид этого величественного здания подсказали бы ей, куда свернуть. Такое бесцельное блуждание дарило ощущение свободы. Она могла затеряться в этих улочках и при этом ни капли не бояться, что заблудится.
Стоило Соне миновать очередную пару-тройку развилок, как она оказывалась на новой площади. На многих из них стояли монументальные, богато украшенные фонтаны, и на всех без исключения располагались кафе с горсткой посетителей в каждом. На одной просторной, обсаженной деревьями площади находилось сразу четыре магазинчика с почти одинаковым ассортиментом туристической всячины – веерами, куклами в костюмах для фламенко и пепельницами с изображением быков. На другой – рощица из дюжины стоек с открытками. Казалось, существует миллион карточек с видами Испании и все они раскупаются. Соня определилась быстро: расхожее изображение танцовщицы фламенко.
Побродив с час по улицам Гранады, Соня почувствовала, что в голове у нее прояснилось. Она оказалась теперь на площади Биб-Рамбла, радовавшей глаз в этот довольно бесцветный февральский день нарядными красками своего цветочного рынка. Часы показывали половину десятого, и, хотя в воздухе еще витало ощущение тишины и покоя, свойственных низкому туристическому сезону, людей на улицах немного прибавилось. Соня прошла мимо двух скандинавов с огромными рюкзаками, озябших и чуть смешных в своих нелепых по такой погоде шортах, и группку студентов-американцев с Восточного побережья на экскурсии, которую вел их соотечественник, чей голос заполнял собой тихую в остальном площадь. На Биб-Рамбла находилось несколько кафе на выбор, но одно из них сразу пришлось Соне по сердцу. На его столики только-только начали падать, отражаясь от крыш, первые солнечные лучи, а у входа стояла перевернутая бочка, заставленная горшками с пышной геранью, которой удалось пережить прохладную зиму. Она целенаправленно прошла к самому солнечному местечку и села. Быстро нацарапав на открытке несколько строчек отцу, Соня принялась изучать свой путеводитель. Похоже, Гранада может похвастать еще очень многим, помимо знаменитой Альгамбры и ее садов.
Казалось, пожилой официант принял ее заказ считаные секунды назад, и вот он уже вернулся с чашкой густого кафе кон лече. Ставя горячий напиток на столик, мужчина заглянул Соне через плечо. Путеводитель был открыт на странице, посвященной Федерико Гарсии Лорке, судя по книге, «величайшему из испанских поэтов». Соня как раз читала о его аресте в Гранаде в самом начале гражданской войны в Испании.
– Знаете, он останавливался по соседству.
Слова официанта оторвали Соню от внимательного изучения книги, и она подняла голову. Женщину удивило не столько то, что мужчина подсмотрел, что она читает, сколько необыкновенно серьезное выражение его красивого, испещренного морщинами лица.
– Лорка?
– Да, он обычно встречался со своими приятелями неподалеку отсюда.
Соня как-то смотрела в Национальном театре пьесу «Йерма». Пошла она, как ни странно, с Мэгги, поскольку у Джеймса в самый последний момент случился деловой ужин. Ей вспомнился вердикт подруги: «Тягостно и уныло».
Соня спросила официанта, не встречался ли он с Лоркой лично, и тот ответил, что видел поэта раз или два.
– Многие местные верят, что с ним умерла и часть города.
Заявление было сразу веским и интригующим.
Представления Сони о гражданской войне в Испании исчерпывались смутными воспоминаниями о паре книг Эрнеста Хемингуэя и Лори Ли; она знала, что оба писателя принимали в ней участие, но сверх того – почти ничего. Женщину разобрало любопытство: старик явно воспринимал утрату Лорки как личное горе.
– Что именно вы имеете в виду? – уточнила она, понимая, что от нее ждут каких-то слов.
– Когда люди поняли, что стало с Лоркой – его застрелили в спину, – все либерально настроенные испанцы уяснили, что это значит: в опасности каждый и война в Гранаде все равно что закончена.
– Простите, но я мало что знаю о вашей гражданской войне.
– И неудивительно. Многие в этой стране тоже мало о ней знают. Большинство либо забыли, либо почти ничего и не знали – так уж их воспитали.
Соня видела, что старику такой расклад был не по душе.
– А почему так произошло?
Официант, невысокий, как и многие испанцы его возраста, подался вперед и крепко схватился за спинку свободного стула, придвинутого к Сониному столу. Его темные глаза впились в красную скатерть, да так цепко, что создавалось впечатление, будто он решил в самых малейших подробностях изучить рисунок переплетения нитей. Прошло несколько минут, и Соня начала подозревать, что он, наверное, позабыл о ее вопросе. Хотя седины в волосах мужчины было немного, женщина разглядела, что кожа на его точеном лице и на руках сморщилась, словно осенний листок, и решила, что ему где-то за восемьдесят. Еще она заметила, что пальцы его левой руки были сильно скрючены. «Артрит, наверное», – подумалось ей. Ее отец тоже имел обыкновение вот так забываться, поэтому она более или менее привыкла к подобным периодам затянувшегося молчания.
– А знаете, – наконец заговорил он, – я не уверен, что смогу объяснить.
– Не переживайте, – успокоила она мужчину, заметив, что его глаза покраснели и наполнились слезами. – Это я так, из праздного любопытства поинтересовалась.
– Да как же мне не переживать, – ответил он, немного волнуясь и смотря прямо на нее.
Тут Соня осознала, что неверно поняла его слова. Во взгляде старика читалась такая ясность, что она не сомневалась – он мыслит здраво, как никогда.
Официант продолжил:
– Я переживаю, что вся эта страшная история забудется, точно как забыли Лорку и многих других.
Соня откинулась на спинку стула. Ее ошеломила страсть в голосе мужчины. Он говорил о событиях почти семидесятилетней давности так, словно они произошли не ранее чем вчера.
– Я не могу назвать какой-то одной причины, по которой развязалась война. Вначале царил жуткий сумбур. Никто не понимал толком, что происходит, и уж точно не ведал, чем все закончится и как долго продлится.
– Но что-то ведь подтолкнуло такое развитие событий? И как в них оказался замешан Лорка? Он же был поэтом, а не политиком, ведь так?
– Понимаю, вы задаете вроде бы простые вопросы. Хотел бы я дать на них простые ответы, да не могу. Годы перед гражданской войной не были совсем уж безмятежными. Какое-то время в стране происходили брожения, политическая обстановка была настолько сложной, что большинство из нас не знали даже, как к ней подступиться. Народ голодал, левое правительство, казалось, топталось на месте, и армия решила взять руководство страной на себя. Это если объяснять вкратце.
– Картина вырисовывается довольно-таки ясная.
– Это только так кажется, уверяю вас.
Соня потягивала свой кофе. В ней пробудилось любопытство, и, поскольку других посетителей у него вроде бы не наблюдалось, женщину так и подмывало порасспрашивать пожилого официанта поподробней.
Тут в кафе заявилась экскурсионная группа из двенадцати японцев, и скоро они уже с нетерпением ждали, пока у них примут заказ. Старик-официант отошел, чтобы обслужить новых гостей, и Соня наблюдала за тем, как мужчина записывает их пожелания себе в блокнот: тяжкое занятие, но его выручало терпение: японцы не владели ни испанским, ни английским; на последнем, кстати, он изъяснялся бегло, но с сильным акцентом. Теперь стало понятно, почему меню здесь так часто были проиллюстрированы кричаще-яркими снимками неаппетитно выглядевших кушаний и молочных коктейлей с пенкой; так иностранцы по крайне мере могли сделать заказ, просто ткнув пальцем в понравившееся блюдо.
Когда он вынес японцам их напитки и выпечку, у него оказалась и вторая чашка кофе для Сони; она была тронута таким к себе отношением.
Кафе стало наполняться посетителями, и Соня поняла, что то время, когда она безраздельно владела его вниманием, вышло.
– Ла куэнта, пор фавор. – Она попросила счет, почти полностью задействовав весь свой словарный запас испанского.
Хозяин кафе покачал головой:
– Не беспокойтесь.