Восставшая Луна
Часть 9 из 21 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я никак не связана с Денни Маккензи.
Луна шипит.
– Я гази из Университета Невидимой стороны.
Девочка откидывается на спинку сиденья. Мимо проносится какой-то поезд.
– И что такое «гази»?
– Давным-давно Университет Невидимой стороны понял, что политические фракции всегда будут рвать его на части.
– Я уже слишком взрослая для сказок на ночь.
– Думаешь?
– Да. И я все знаю про политические фракции.
– Драконы, старая Корпорация по развитию Луны и новая Уполномоченная лунная администрация, земные государства – все хотят контролировать нас, но, что еще важнее, плоды нашей деятельности. Мы разработали устройства и технологии, которые стоят миллиарды. У Университета три главных источника финансирования: студенческие взносы, лицензии на изобретения, поддержка частных спонсоров и консорциумов.
– А я знаю про консорциумы, – говорит Луна. – Ты не ответила на мой вопрос.
Дакота улыбается, довольная:
– Гази – тот, кто защищает Университет Невидимой стороны от тех, кто хочет его уничтожить, захватить контроль, исказить его суть или украсть секреты. Поначалу мы пользовались услугами наемников или привозили охранников с Земли, но качество их работы оставляло желать лучшего, а лояльность вызывала подозрения.
– Всегда лучше иметь дело с преданными людьми, – замечает Луна.
– Мы тоже так считаем. Существует девяносто девять гази, потому что нам нравится число. Мы представляем каждый из факультетов и кампусов. Все рождены на Луне. Служим десять лет, и на протяжении этого времени нам нельзя ни заключать договоры о партнерстве, ни заводить детей. Мы отрекаемся от наших семей и прошлого, даем торжественные клятвы Университету. Многие пытаются стать гази, но немногим это удается. Процесс отбора суров. У каждого из нас образование на уровне по меньшей мере докторской степени, у многих квалификация выше. Как защищать Университет, не принимая участия в его интеллектуальной жизни? Тогда мы были бы наемниками. Полицейскими.
– Полицейскими? – переспрашивает Луна.
– Это земной термин, – говорит Дакота. – Мы проходим суровую физическую подготовку. Каждый учится владеть определенной разновидностью оружия и боевому искусству, для которого оно не требуется. Физическая и оружейная подготовка длится столько же, сколько академическая учеба. Ваши защитники и рубаки хвастаются, что обучались в школе Семи Колоколов. Это хорошо, но любой гази умеет больше. Нас учат подмечать мельчайшие детали, осуществлять скрытые психологические манипуляции, исследовать, собирать информацию и проводить тайные операции. Мы изучаем все основные лунные языки – назубок, без помощи сети, – а также овладеваем психологическими и профессиональными навыками. Мы учимся программированию, хакерству, системной инженерии. На Луне или над ней нет ни одного транспортного средства, которым я не смогла бы управлять, включая эту автомотрису. Мы умеем создавать собственные наркотики, яды, галлюциногены. Нас учат соблазнять и поддаваться соблазну, использовать секс в качестве оружия против любого партнера, с любым гендером или без такового. Я могу прожить семь минут без кислорода. Во многих отношениях, Луна Корта, я пришла прямиком из ада.
На востоке лежат низкие столовые горы, отбрасывая длинные вечерние тени на виадук, по которому автомотриса взбирается на серую возвышенность.
– Можно взглянуть на твой нож? – спрашивает Луна.
– Конечно.
Дакота небрежным жестом расстегивает пиджак. Ножей у нее два, в быстро открывающихся ножнах.
– Хочешь попробовать? – спрашивает гази.
Девочка качает головой.
– Так было бы неправильно. Это твои клинки.
Дакота застегивает пиджак. Свет струится в узкие окна, когда автомотриса выходит из туннеля Тве на Первую Экваториальную.
– Тебе приходилось убивать?
– Ни разу. Большинство из нас никогда не участвуют в боевых действиях. В основном мы предотвращаем промышленный шпионаж – гораздо эффективнее разоблачить внедренных агентов и обратиться в суд на Луне или на Земле. Карманы у нас глубокие. Мы имеем право применять смертоносную силу, если сочтем это необходимым, но в основном просто пугаем людей.
– И часто это срабатывает?
– Я напугала твою мать. И твоего дядю.
Луна обдумывает услышанное.
– Да. Понимаю. И землян, и Железную Руку дяди.
– Но не Луну Корту.
– Я шла по стеклу с Лукасинью. Вот это было страшно.
– Не могу сказать, что испытывала подобное.
– И, по-моему, мой тиу испугался того, что ему пришлось отпустить Лукасинью с кем-то из Маккензи.
– Все гази отрекаются от старых семей, когда клянутся служить Университету.
– Тиу Лукас говорит, семья – это все. Если у тебя нет семьи, ты ничто.
– У меня есть семья, – возражает Дакота. – Огромная, замечательная семья, которая любит и заботится обо мне, и ради ее защиты я пойду на что угодно. Просто это другая семья. Мы все выбираем наши семьи.
Луна вспоминает, как сидела в кафе с матерью, животными и неудачной гранитой. Она сказала: «Я наследница „Корта Элиу“». Гази права – Луна выбрала свою семью.
Автомотриса спускается с возвышенности на темное дно Моря Изобилия – в самое сердце владений Корта. Первая Экваториальная пересекает солнечную полосу: белые пути на фоне черноты, которая темнее базальта на морском дне. Луна успевает заметить вдалеке высокие сигнальные мостики комбайнов, добывающих гелий-3, которые возвращаются на станции техобслуживания, «рога» установки БАЛТРАНа, башню терминала «лунной петли», расположенного в Море Изобилия. Вот они миновали – быстро! – армию служебных машин, занятых восстановлением Боа-Виста. Тарелки и солнечные батареи, доки и шлюзы, иные постройки Жуан-ди-Деуса на поверхности мелькнули и исчезли. Теперь Луна Корта оказалась там, где никогда не была, оставила позади вехи своей жизни, едет на восток от Моря Изобилия, огибая плечо Луны, чтобы попасть на другую сторону.
Глава четвертая
– Остановись, – приказывает она машине. – Ох, останови, останови, пожалуйста.
Машина паркуется на обочине, вплотную к деревянным перилам.
– Ну, что еще? – спрашивает Мелинда, ее ассистентка.
Мелинда была угрюмой компаньонкой на пути из города: мчащимся облакам и легкому дождю, который то и дело сменялся внезапными проблесками солнца, деревьям и шоссе она предпочитала свою линзу и сетевую вселенную других людей. Ее задача – привезти лунную женщину домой, обустроить, вернуть.
– Смотрите.
В тенистых зарослях виднеются лоси: две самки и детеныш, моргая, опасливо выходят на свет. Они пересекают луг, направляясь к дороге: детеныш держится рядом с матерью. Остальное стадо едва угадывается под сенью леса, где подрагивает что-то темное. Разведывательный отряд пробирается через пролом в заборе и останавливается на грунтовой дороге, подняв головы и раздувая ноздри.
Она приказывает опустить окно. Прямой нефильтрованный солнечный свет обжигает руку, когда она кладет ее на дверь. Она чувствует запах. Она чувствует запахи давно высохшего навоза и едва подсохшей земли, обоняет недавний дождь, смóлы, листья, реку, свет, воздух долины.
– Поосторожнее с солнцем, – говорит Мелинда. – Да, я знаю, такой климат, но вы обгораете очень уж легко.
– Эй, – шепчет она. Лоси резко поднимают головы. – Привет, ребята…
Лосиха-мать встает между машиной и детенышем. Позади нее малыш и вторая самка уходят с проселочной дороги вдоль канавы, в заросли. Мать ждет, а потом, убедившись, что машина и пассажирки не представляют угрозы, рысью убегает к деревьям.
– Каждый год в это время они спускаются с горы. Чувствуют, что там, наверху, начинается осень. Иногда они проходят мимо дома; такие ручные, что можно оставить яблоки на перилах крыльца, и они их съедят, пока ты будешь сидеть в кресле и наблюдать.
Она поднимает оконное стекло. Автомобиль трогается с места. Дорога – череда внезапных поворотов под прямым углом, очерчивающих границы старых полей и ферм. Ферм давно нет, лес год за годом отвоевывает их территории. В грунтовой дороге появляются колеи, а потом она превращается в полосу зелени. За новым поворотом – проседающий деревянный мост, и подвеска автомобиля стучит достаточно громко, чтобы Мелинда отвлеклась от соцсетей, а потом они проезжают через рощу близко растущих деревьев, которую все дети называют Городом Призраков. На ветвях ветшает дюжина разновидностей духовных исканий: сломанные обручи ловцов сновидений, обрывки старых молитвенных флагов из горных буддистских храмов, потрепанный ветроуказатель в виде рыбы. Она слышит глухой стук бамбуковых ветряных колокольчиков. На ветках мало иголок. Неторопливая засуха не дает деревьям передышки. Машина в последний раз поворачивает под прямым углом – и появляется дом, притаившийся среди хозяйственных построек и сараев на широком основании, с видом на долину и перевалы высоко в горах.
А вот и собаки. Одну она не знает: псина выбегает навстречу машине, захлебываясь возбужденным лаем. Старый Ханаан ковыляет на негнущихся лапах, запрокинув голову, тявкает. И дом, ее дом, будто прячется, робея, за своими верандами, пристройками и насупленной крышей. Дождемер на фронтоне с дымовой трубой; самая высокая отметка – в верхней части окна ее бывшей спальни. Мох и расколотая серая черепица. Флюгер в форме касатки.
По пути от трассы 101 она в глубине души надеялась на знамена, желтые ленты и родных, которые выйдут навстречу рука об руку. Собаки сопровождают машину мимо качелей, откуда открывается лучший вид в двух мирах: от верхней части долины до горных пиков. Здесь они качались с Кесси, а лоси осторожно пробирались к реке, и вечерний свет озарял снега. Снега больше нет. Его уже много лет нет. Машина подъезжает к крыльцу, и она вздрагивает от взрывов. Клубы дыма, резкие звуки. Уи-и-и, тыдыщ. Фейерверк: эпическая встреча.
Кажется, кто-то выбегает из-за угла веранды – человек, запустивший фейерверки, – а потом двери распахиваются, и вот они все: Кесси и ее дочери, Оушен и Уивир. Скайлер едет из Джакарты. Мамы не видно. Они спешат вниз по ступенькам, окружают машину, машут; к звукам их голосов примешивается возбужденный лай собак.
Двери автомобиля открываются. Мелинда вытаскивает инвалидное кресло из багажного отделения и раскладывает его. Дюжина рук соревнуется за ручки, чтобы провезти ее в кресле по пандусу. Она когда-то сама заказала этот пандус для мамы.
– Оно электрическое! – кричит она, но они лишь галдят громче и катят ее вверх, на веранду. Пахнет горячей древесиной, старым пачули, травкой и чесноком. Все кричат, машут руками и спрашивают, нужно ли ей что-нибудь; все говорят или пытаются ей что-то показать.
Даже Мелинда улыбается.
– Эй, эй! – Она вскидывает руки. – Жезл оратора не у вас. Он у меня! Я вернулась с Луны!
Марине и в голову не приходило, что блаженство может ее убить. Неловкий шаг в условиях суровой гравитации, увеличение сердца, разрыв сосуда, какая-нибудь земная болезнь, превращающая легкие в слизь, – все это могло бы стать ее концом – но не чистейший экстаз от чашки кофе.
– Два года, – шепчет она. – Два года.
Первый глоток – меч архангела, пронзающий язык, обоняние и слюнные железы, чувство места, времени и гармонии. Второй глоток – обломанный обсидиановый стилет Сатаны. Кислота, горечь, кофеиновый удар под дых, дрожь по телу и смутная тень паранойи.
– Боже, как я по тебе скучала.
– Что вы там пили?
Марина и Оушен сидят на северной веранде, с той стороны дома, откуда открывается вид на горы. Ультразвуковой отпугиватель гонит прочь кусачих насекомых.
– Чай, – говорит Марина. – Мятный чай.
– Иисусе.
Марина ожидала увидеть дом, который станет больше и лучше, который отремонтируют и обновят; она ожидала увидеть какие-то свидетельства того, что деньги, присланные с Луны, потратили с пользой. Мох стал гуще, водосточные желоба окончательно забились, оконные ставни расшатались, крыша провисает ниже, чем в ее последних воспоминаниях. И сеть по-прежнему работает кое-как. Когда Оушен и Уивир повезли ее на экскурсию в инвалидном кресле, она ощутила горькую обиду. Дом вступил в ту фазу существования любого жилища, когда оно становится памятником самому себе. А потом Оушен открыла дверь в мамину комнату – и Марина поняла, куда ушли деньги.
Кровать с системой жизнеобеспечения, медицинские мониторы и терапевтические машины, тощий бот, грохочущий по отполированным ступнями доскам пола, – все было лунного качества.
– Вы не могли бы… – Оушен уловила намек, но десятилетняя Уивир не понимала взрослых тонкостей. – Уивир, ты не могла бы оставить нас на минутку?
Луна шипит.
– Я гази из Университета Невидимой стороны.
Девочка откидывается на спинку сиденья. Мимо проносится какой-то поезд.
– И что такое «гази»?
– Давным-давно Университет Невидимой стороны понял, что политические фракции всегда будут рвать его на части.
– Я уже слишком взрослая для сказок на ночь.
– Думаешь?
– Да. И я все знаю про политические фракции.
– Драконы, старая Корпорация по развитию Луны и новая Уполномоченная лунная администрация, земные государства – все хотят контролировать нас, но, что еще важнее, плоды нашей деятельности. Мы разработали устройства и технологии, которые стоят миллиарды. У Университета три главных источника финансирования: студенческие взносы, лицензии на изобретения, поддержка частных спонсоров и консорциумов.
– А я знаю про консорциумы, – говорит Луна. – Ты не ответила на мой вопрос.
Дакота улыбается, довольная:
– Гази – тот, кто защищает Университет Невидимой стороны от тех, кто хочет его уничтожить, захватить контроль, исказить его суть или украсть секреты. Поначалу мы пользовались услугами наемников или привозили охранников с Земли, но качество их работы оставляло желать лучшего, а лояльность вызывала подозрения.
– Всегда лучше иметь дело с преданными людьми, – замечает Луна.
– Мы тоже так считаем. Существует девяносто девять гази, потому что нам нравится число. Мы представляем каждый из факультетов и кампусов. Все рождены на Луне. Служим десять лет, и на протяжении этого времени нам нельзя ни заключать договоры о партнерстве, ни заводить детей. Мы отрекаемся от наших семей и прошлого, даем торжественные клятвы Университету. Многие пытаются стать гази, но немногим это удается. Процесс отбора суров. У каждого из нас образование на уровне по меньшей мере докторской степени, у многих квалификация выше. Как защищать Университет, не принимая участия в его интеллектуальной жизни? Тогда мы были бы наемниками. Полицейскими.
– Полицейскими? – переспрашивает Луна.
– Это земной термин, – говорит Дакота. – Мы проходим суровую физическую подготовку. Каждый учится владеть определенной разновидностью оружия и боевому искусству, для которого оно не требуется. Физическая и оружейная подготовка длится столько же, сколько академическая учеба. Ваши защитники и рубаки хвастаются, что обучались в школе Семи Колоколов. Это хорошо, но любой гази умеет больше. Нас учат подмечать мельчайшие детали, осуществлять скрытые психологические манипуляции, исследовать, собирать информацию и проводить тайные операции. Мы изучаем все основные лунные языки – назубок, без помощи сети, – а также овладеваем психологическими и профессиональными навыками. Мы учимся программированию, хакерству, системной инженерии. На Луне или над ней нет ни одного транспортного средства, которым я не смогла бы управлять, включая эту автомотрису. Мы умеем создавать собственные наркотики, яды, галлюциногены. Нас учат соблазнять и поддаваться соблазну, использовать секс в качестве оружия против любого партнера, с любым гендером или без такового. Я могу прожить семь минут без кислорода. Во многих отношениях, Луна Корта, я пришла прямиком из ада.
На востоке лежат низкие столовые горы, отбрасывая длинные вечерние тени на виадук, по которому автомотриса взбирается на серую возвышенность.
– Можно взглянуть на твой нож? – спрашивает Луна.
– Конечно.
Дакота небрежным жестом расстегивает пиджак. Ножей у нее два, в быстро открывающихся ножнах.
– Хочешь попробовать? – спрашивает гази.
Девочка качает головой.
– Так было бы неправильно. Это твои клинки.
Дакота застегивает пиджак. Свет струится в узкие окна, когда автомотриса выходит из туннеля Тве на Первую Экваториальную.
– Тебе приходилось убивать?
– Ни разу. Большинство из нас никогда не участвуют в боевых действиях. В основном мы предотвращаем промышленный шпионаж – гораздо эффективнее разоблачить внедренных агентов и обратиться в суд на Луне или на Земле. Карманы у нас глубокие. Мы имеем право применять смертоносную силу, если сочтем это необходимым, но в основном просто пугаем людей.
– И часто это срабатывает?
– Я напугала твою мать. И твоего дядю.
Луна обдумывает услышанное.
– Да. Понимаю. И землян, и Железную Руку дяди.
– Но не Луну Корту.
– Я шла по стеклу с Лукасинью. Вот это было страшно.
– Не могу сказать, что испытывала подобное.
– И, по-моему, мой тиу испугался того, что ему пришлось отпустить Лукасинью с кем-то из Маккензи.
– Все гази отрекаются от старых семей, когда клянутся служить Университету.
– Тиу Лукас говорит, семья – это все. Если у тебя нет семьи, ты ничто.
– У меня есть семья, – возражает Дакота. – Огромная, замечательная семья, которая любит и заботится обо мне, и ради ее защиты я пойду на что угодно. Просто это другая семья. Мы все выбираем наши семьи.
Луна вспоминает, как сидела в кафе с матерью, животными и неудачной гранитой. Она сказала: «Я наследница „Корта Элиу“». Гази права – Луна выбрала свою семью.
Автомотриса спускается с возвышенности на темное дно Моря Изобилия – в самое сердце владений Корта. Первая Экваториальная пересекает солнечную полосу: белые пути на фоне черноты, которая темнее базальта на морском дне. Луна успевает заметить вдалеке высокие сигнальные мостики комбайнов, добывающих гелий-3, которые возвращаются на станции техобслуживания, «рога» установки БАЛТРАНа, башню терминала «лунной петли», расположенного в Море Изобилия. Вот они миновали – быстро! – армию служебных машин, занятых восстановлением Боа-Виста. Тарелки и солнечные батареи, доки и шлюзы, иные постройки Жуан-ди-Деуса на поверхности мелькнули и исчезли. Теперь Луна Корта оказалась там, где никогда не была, оставила позади вехи своей жизни, едет на восток от Моря Изобилия, огибая плечо Луны, чтобы попасть на другую сторону.
Глава четвертая
– Остановись, – приказывает она машине. – Ох, останови, останови, пожалуйста.
Машина паркуется на обочине, вплотную к деревянным перилам.
– Ну, что еще? – спрашивает Мелинда, ее ассистентка.
Мелинда была угрюмой компаньонкой на пути из города: мчащимся облакам и легкому дождю, который то и дело сменялся внезапными проблесками солнца, деревьям и шоссе она предпочитала свою линзу и сетевую вселенную других людей. Ее задача – привезти лунную женщину домой, обустроить, вернуть.
– Смотрите.
В тенистых зарослях виднеются лоси: две самки и детеныш, моргая, опасливо выходят на свет. Они пересекают луг, направляясь к дороге: детеныш держится рядом с матерью. Остальное стадо едва угадывается под сенью леса, где подрагивает что-то темное. Разведывательный отряд пробирается через пролом в заборе и останавливается на грунтовой дороге, подняв головы и раздувая ноздри.
Она приказывает опустить окно. Прямой нефильтрованный солнечный свет обжигает руку, когда она кладет ее на дверь. Она чувствует запах. Она чувствует запахи давно высохшего навоза и едва подсохшей земли, обоняет недавний дождь, смóлы, листья, реку, свет, воздух долины.
– Поосторожнее с солнцем, – говорит Мелинда. – Да, я знаю, такой климат, но вы обгораете очень уж легко.
– Эй, – шепчет она. Лоси резко поднимают головы. – Привет, ребята…
Лосиха-мать встает между машиной и детенышем. Позади нее малыш и вторая самка уходят с проселочной дороги вдоль канавы, в заросли. Мать ждет, а потом, убедившись, что машина и пассажирки не представляют угрозы, рысью убегает к деревьям.
– Каждый год в это время они спускаются с горы. Чувствуют, что там, наверху, начинается осень. Иногда они проходят мимо дома; такие ручные, что можно оставить яблоки на перилах крыльца, и они их съедят, пока ты будешь сидеть в кресле и наблюдать.
Она поднимает оконное стекло. Автомобиль трогается с места. Дорога – череда внезапных поворотов под прямым углом, очерчивающих границы старых полей и ферм. Ферм давно нет, лес год за годом отвоевывает их территории. В грунтовой дороге появляются колеи, а потом она превращается в полосу зелени. За новым поворотом – проседающий деревянный мост, и подвеска автомобиля стучит достаточно громко, чтобы Мелинда отвлеклась от соцсетей, а потом они проезжают через рощу близко растущих деревьев, которую все дети называют Городом Призраков. На ветвях ветшает дюжина разновидностей духовных исканий: сломанные обручи ловцов сновидений, обрывки старых молитвенных флагов из горных буддистских храмов, потрепанный ветроуказатель в виде рыбы. Она слышит глухой стук бамбуковых ветряных колокольчиков. На ветках мало иголок. Неторопливая засуха не дает деревьям передышки. Машина в последний раз поворачивает под прямым углом – и появляется дом, притаившийся среди хозяйственных построек и сараев на широком основании, с видом на долину и перевалы высоко в горах.
А вот и собаки. Одну она не знает: псина выбегает навстречу машине, захлебываясь возбужденным лаем. Старый Ханаан ковыляет на негнущихся лапах, запрокинув голову, тявкает. И дом, ее дом, будто прячется, робея, за своими верандами, пристройками и насупленной крышей. Дождемер на фронтоне с дымовой трубой; самая высокая отметка – в верхней части окна ее бывшей спальни. Мох и расколотая серая черепица. Флюгер в форме касатки.
По пути от трассы 101 она в глубине души надеялась на знамена, желтые ленты и родных, которые выйдут навстречу рука об руку. Собаки сопровождают машину мимо качелей, откуда открывается лучший вид в двух мирах: от верхней части долины до горных пиков. Здесь они качались с Кесси, а лоси осторожно пробирались к реке, и вечерний свет озарял снега. Снега больше нет. Его уже много лет нет. Машина подъезжает к крыльцу, и она вздрагивает от взрывов. Клубы дыма, резкие звуки. Уи-и-и, тыдыщ. Фейерверк: эпическая встреча.
Кажется, кто-то выбегает из-за угла веранды – человек, запустивший фейерверки, – а потом двери распахиваются, и вот они все: Кесси и ее дочери, Оушен и Уивир. Скайлер едет из Джакарты. Мамы не видно. Они спешат вниз по ступенькам, окружают машину, машут; к звукам их голосов примешивается возбужденный лай собак.
Двери автомобиля открываются. Мелинда вытаскивает инвалидное кресло из багажного отделения и раскладывает его. Дюжина рук соревнуется за ручки, чтобы провезти ее в кресле по пандусу. Она когда-то сама заказала этот пандус для мамы.
– Оно электрическое! – кричит она, но они лишь галдят громче и катят ее вверх, на веранду. Пахнет горячей древесиной, старым пачули, травкой и чесноком. Все кричат, машут руками и спрашивают, нужно ли ей что-нибудь; все говорят или пытаются ей что-то показать.
Даже Мелинда улыбается.
– Эй, эй! – Она вскидывает руки. – Жезл оратора не у вас. Он у меня! Я вернулась с Луны!
Марине и в голову не приходило, что блаженство может ее убить. Неловкий шаг в условиях суровой гравитации, увеличение сердца, разрыв сосуда, какая-нибудь земная болезнь, превращающая легкие в слизь, – все это могло бы стать ее концом – но не чистейший экстаз от чашки кофе.
– Два года, – шепчет она. – Два года.
Первый глоток – меч архангела, пронзающий язык, обоняние и слюнные железы, чувство места, времени и гармонии. Второй глоток – обломанный обсидиановый стилет Сатаны. Кислота, горечь, кофеиновый удар под дых, дрожь по телу и смутная тень паранойи.
– Боже, как я по тебе скучала.
– Что вы там пили?
Марина и Оушен сидят на северной веранде, с той стороны дома, откуда открывается вид на горы. Ультразвуковой отпугиватель гонит прочь кусачих насекомых.
– Чай, – говорит Марина. – Мятный чай.
– Иисусе.
Марина ожидала увидеть дом, который станет больше и лучше, который отремонтируют и обновят; она ожидала увидеть какие-то свидетельства того, что деньги, присланные с Луны, потратили с пользой. Мох стал гуще, водосточные желоба окончательно забились, оконные ставни расшатались, крыша провисает ниже, чем в ее последних воспоминаниях. И сеть по-прежнему работает кое-как. Когда Оушен и Уивир повезли ее на экскурсию в инвалидном кресле, она ощутила горькую обиду. Дом вступил в ту фазу существования любого жилища, когда оно становится памятником самому себе. А потом Оушен открыла дверь в мамину комнату – и Марина поняла, куда ушли деньги.
Кровать с системой жизнеобеспечения, медицинские мониторы и терапевтические машины, тощий бот, грохочущий по отполированным ступнями доскам пола, – все было лунного качества.
– Вы не могли бы… – Оушен уловила намек, но десятилетняя Уивир не понимала взрослых тонкостей. – Уивир, ты не могла бы оставить нас на минутку?