Восстание
Часть 2 из 30 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он кивнул, но дышал все еще тяжело.
– Но и ты мне поверь. Здесь ты в безопасности. Мы все в безопасности. Перемирие, заключенное месяц назад, нерушимо. Макс говорит, что отщепенцы ушли на юг, как только проиграли битву, и больше ни одного из них здесь не видели.
– Знаю, – сказал Беллами, – но это ведь была не просто куча листьев. Я что-то спиной почувствовал…
– Тогда заменим это другим чувством? – предложила Кларк, поднялась на цыпочки и поцеловала его в шею, а потом в затылок.
– Не так-то это просто, – пробурчал он, но все равно расслабился.
Она отстранилась и улыбнулась ему.
– Ладно тебе, Бел, сегодня же праздник. Первое крупное событие с тех пор, как ты вошел в Совет. Подумай о своей речи. Подумай о куче вкусной еды, большая часть которой добыта с твоей помощью.
– Совет, – мрачно сказал он, закрывая глаза, – точно. Совсем забыл про эту чертову речь.
– Все будет хорошо, – заверила его Кларк и коснулась губами обветренной щеки, – ты на своем месте.
– Точно, – он обнял ее за талию и привлек к себе, – особенно здесь.
Она засмеялась:
– Вот именно. А теперь помоги мне с ужином, прежде чем идти в Совет. Вдвоем будем праздновать позже.
Он пошел с ней, все еще положив руку ей на талию и дыша в шею.
– Спасибо, – пробормотал он.
– За что? – легко спросила она, пытаясь не показать виду, что умирает от тревоги.
Ей нужно было поговорить с ним. Вчера. Или позавчера.
Беллами становится хуже. И не обращать на это внимания больше нельзя.
Глава 2
Уэллс
Уэллс загрузил последнюю бочку сидра на тачку. Мышцы спины горели. После нескольких дней беспрерывной подготовки к празднику урожая ладони потрескались, а ноги распухли и болели. Болело вообще все тело. Но он мог думать только об одном: еще. Больше боли! Больше работы! Только бы отвлечься от мрачных мыслей. Только бы забыть.
Мимо прошла земная женщина с ребенком в слинге и улыбнулась Уэллсу. Он вежливо кивнул в ответ, но тут же молнией вспыхнуло воспоминание: Саша играет с этим малышом колосом пшеницы, а его мать – вот эта самая женщина – развешивает выстиранное белье.
Черные волосы Саши упали на лицо, а зеленые глаза сверкали. Она дразнила Уэллса, утверждая, что детей он боится больше, чем битвы с Родесом и его войсками.
Уэллс сжал зубы и схватился за ручки тачки. Непосильная тяжесть немного пригасила воспоминания. Он потащил тачку к центральной деревенской улице, ведущей к лесу, куда сносили все припасы.
Рыжеволосый Пол, давно сменившийся с поста, но не снявший формы, стоял на камне и разглядывал землян и колонистов, которые вызвались отнести продукты для сегодняшнего пира в лагерь.
– Ну что. Я как следует проверил лес и побережье. Все чисто. Но все-таки давайте поосторожнее, так, на всякий случай, – он хлопнул в ладоши и указал на утоптанную тропинку в лесу, – давайте шевелитесь и не забывайте смотреть по сторонам.
Уэллс заметил, что некоторые жители деревни бросали на Пола изумленные взгляды. Он прибыл относительно недавно – на том челноке, который сбился с курса. Колонисты пробились в лагерь сразу после того, как жестокая бойня с отколовшейся земной группировкой закончилась перемирием.
Уэллс немного знал Пола еще в Колонии. Дружелюбный и энергичный, он всегда казался Уэллсу скорее надежным и сильным солдатом, чем лидером, но за последний год все явно изменилось. Неизвестно, что произошло с пассажирами челнока между аварийной посадкой и прибытием в лагерь, но Пол сделался их неофициальным капитаном и до сих пор им оставался.
– Те, у кого тяжелый груз, будьте осторожнее, не споткнитесь. Раненые, вы сделаетесь легкой добычей.
Уэллс закатил глаза. Злобные земляне давно ушли. Пол пропустил все интересное, его это просто бесило, и теперь он пытался это компенсировать. Уэллс не собирался этого терпеть – он-то видел настоящие сражения.
Пол вдруг нахмурился.
– Грэхем, а зачем тебе нож? Ты сегодня не ходил на охоту.
– Кто бы говорил, – Грэхем вытащил длинный нож из ножен и ткнул им в сторону Пола. Уэллс подумал, не вмешаться ли. Хотя за последние пару месяцев Грэхем немного успокоился, Уэллс никогда не забудет, как злобно блестели его глаза, когда он убеждал членов изначальной сотни убить Октавию за кражу наркотиков.
Но не успел Уэллс даже пошевелиться, как Грэхем фыркнул, сунул нож обратно в ножны и отошел в сторону, кивнув Эрику, который как раз приближался к ним.
– Помощь нужна? – спросил Эрик у Уэллса, мотнув головой в сторону тачки, – ты же не хочешь перенапрячься и стать легкой добычей для врага?
Уэллс заставил себя рассмеяться:
– Конечно, спасибо. Я тогда возьму еще немного дров и тебя догоню.
Он направился к поленнице за дальним рядом хижин. Улыбка исчезла, стоило ему отвернуться, челюсть выдвинулась вперед. В эти дни все давалось ему очень тяжело, и каждый шаг сулил новую боль. Но он все равно шел вперед. Подхватив топор, он принялся колоть дрова и наколол небольшую охапку, которую удобно было нести. Аккуратно сложил бревнышки, не обращая внимания на занозы, сунул их в холщовую петлю и взвалил на спину.
Пока он возился с дровами, деревня опустела: все ушли пировать и праздновать. Урожай, начало новое жизни, увеличение общины, недавний мир.
У Уэллса обвисли плечи. Лямки петли впивались в кожу под рубашкой. Он смотрел на пустую долину. Все хорошо. Он придет в лагерь с небольшим опозданием, зато принесет кучу дров для печей и большого костра. Он будет стоять у костра и поддерживать огонь. Вот и отличное занятие на всю ночь, и на пир можно будет не ходить, и речи не слушать, и не видеть сотен знакомых лиц – все вокруг будут целую ночь думать о тех, кого нет рядом.
Те, кого они любили, остались в Колонии. И все они мертвы. Из-за Уэллса.
Именно он испортил шлюз на корабле и обрек сотни людей, которым не нашлось места в челноках, на медленную смерть от недостатка воздуха. В том числе своего отца, Канцлера. Он сделал это, чтобы спасти Кларк, но до сих пор при виде собственного отражения его охватывало отвращение. Все, что он делает, приводит к разрушению и смерти. Если бы другие колонисты узнали об этом, его бы не просто не пустили на сегодняшний праздник урожая, а изгнали бы из общины навсегда. И он это заслужил.
Он тяжело вздохнул и почувствовал, как подкосились ноги. Его охватила внезапная слабость. Он обернулся, чтобы поправить неудобный груз, и заметил, что дверь одной из хижин приоткрыта. Хижина Макса. Дом Саши.
Уэллс был знаком с Сашей всего несколько недель, но ярких воспоминаний об этом времени осталось столько, что на несколько лет бы хватило. Ему очень нравилось гулять с ней по деревне. Она не просто была дочерью лидера землян – она воплощала собой жизненную силу общины. Именно она первой вызвалась на разведку, собирать информацию о сотне, хоть это и было очень опасно. Она всегда первой протягивала руку помощи, подставляла плечо, высказывала непопулярное мнение слабой стороны. Она приносила пользу, ее жизнь высоко ценилась, ее любили. И ее больше не было.
Уэллс уронил раскатившиеся во все стороны дрова и побрел к двери, как лунатик. Он не заходил в эту хижину почти месяц, избегая, во-первых, воспоминаний, а во-вторых, общения с горюющими землянами. Но сейчас рядом никого не было, и открытая дверь притягивала его, как магнит.
Он обвел взглядом темноватую хижину. Стол, заваленный обломками электроприборов, маленькая кухонная зона, спальня Макса… и далеко, у задней стенки, Сашин уголок.
Ее кровать, ее стеганое одеяло, букет сухих цветов, рисунок птицы, приколотый к деревянной стене. Все осталось, как было.
– Не могу заставить себя ничего убрать, – послышался глубокий печальный голос за спиной Уэллса.
Обернувшись, Уэллс увидел, что в футе от него стоит Макс и смотрит непонятным взглядом. Бороду он тщательно расчесал и оделся в лучшую одежду, готовясь к официальным мероприятиям сегодняшнего праздника. Но сейчас он вовсе не походил на лидера землян и члена нового, объединенного Совета. Это был просто измученный человек, отец, чье горе еще совсем свежо.
– Она в пять лет нарисовала эту птичку. Как по мне, совсем неплохо для такого возраста. Да для любого, – он усмехнулся, – наверное, в старые времена она стала бы художницей.
– Она могла стать кем угодно, – тихо сказал Уэллс.
Макс кивнул и оперся на стену хижины, как будто что-то внутри него только что треснуло.
«Меня здесь быть не должно», – подумал Уэллс, но не успел он извиниться и уйти, как Макс зашел в хижину, жестом позвав его за собой.
– Я набросал речь для начала пира и, конечно, забыл ее здесь, – сказал лидер землян, копаясь на заваленном столе в поисках клочка бумаги с небрежно нацарапанными словами, – а там все уже рассаживаются. Если тоже хочешь сесть на хорошее место, давай быстрее.
– Я вообще не знаю, стоит ли туда идти, – Уэллс изучал носки собственных ботинок, чувствуя, что Макс смотрит на него.
– Уэллс, у тебя столько же прав сидеть за этим столом, сколько и у всех остальных, – Макс говорил тихо, но очень твердо. – Люди… наши люди… собрались вместе благодаря тебе. Они живы только благодаря тебе.
Уэллс в отчаянии посмотрел в уголок Саши. Макс проследил его взгляд.
– Она тоже там будет в каком-то смысле, – Макс немного смягчился. – Она всегда очень любила праздник урожая, – он положил руку Уэллсу на плечо, – она бы хотела, чтобы ты туда пошел.
Глаза жгло. Уэллс посмотрел вниз и кивнул. Макс на прощание сжал его плечо и ушел.
– Я буду сидеть во главе стола вместе с другими членами Совета, – сообщил он напоследок, – займу там и тебе местечко. Ты ведь не хочешь пропустить речь Беллами?
Подумав, как брат, новоиспеченный член Совета, произносит речь перед несколькими сотнями людей, Уэллс невольно улыбнулся. Молодые люди только недавно узнали о своем близком родстве – они оказались сводными братьями, – но их дружба крепла быстро. Взаимное уважение скоро переросло в настоящую любовь и привязанность.
Уэллс вышел из хижины следом за Максом, закрыв за собой дверь и посмотрев напоследок на маленькую птичку. С трудом верилось, что ее нарисовал ребенок. Маленькая Саша ухватила позу взлетающей птицы, сделав ее легкой и радостной… примерно так же выглядела она сама, когда ненадолго забывала об ответственности и позволяла себе побыть свободной. Он вдруг понял, как ему повезло знать ее с этой стороны. Слышать, как она вопит от восторга, прыгая в озеро с такой высоты, на которую Уэллс даже залезть бы не рискнул. Видеть, как яростные зеленые глаза наполняются нежностью после поцелуя. Небрежность Уэллса лишила их целой жизни, полной таких моментов, но ничто не лишит его воспоминаний, хранящихся глубоко в сердце.
Может быть, он и не имеет права праздновать сегодня – после всего, что он сделал, после всего, за что он ответственен, – но в его жизни было много такого, за что он благодарен.
Глава 3
Гласс
Тишина окутала их кровать словно дополнительным одеялом. Эта сторона лагеря опустела, когда все ушли готовиться к празднику урожая. Но Гласс провела весь день здесь, в маленькой хижине, притулившейся у края поляны, отвлекая Люка и все время отвлекаясь сама. Им так редко удавалось урвать немного времени и провести его вместе. С тех пор как ужасная рана на ноге Люка зажила, он все время был занят, еще сильнее, чем раньше. Уходя из хижины на рассвете, он возвращался уже после заката, совершенно вымотанный и хромающий. Сердце Гласс каждый раз переворачивалось при виде этой хромоты.
Люк попытался приподняться на локте, но Гласс удержала его, целуя плечо, бицепс, грудь, а потом и ниже. Он улыбнулся.
– Мне пора идти!
– Нет еще, – она поцеловала его в подбородок и в шею.
– Но и ты мне поверь. Здесь ты в безопасности. Мы все в безопасности. Перемирие, заключенное месяц назад, нерушимо. Макс говорит, что отщепенцы ушли на юг, как только проиграли битву, и больше ни одного из них здесь не видели.
– Знаю, – сказал Беллами, – но это ведь была не просто куча листьев. Я что-то спиной почувствовал…
– Тогда заменим это другим чувством? – предложила Кларк, поднялась на цыпочки и поцеловала его в шею, а потом в затылок.
– Не так-то это просто, – пробурчал он, но все равно расслабился.
Она отстранилась и улыбнулась ему.
– Ладно тебе, Бел, сегодня же праздник. Первое крупное событие с тех пор, как ты вошел в Совет. Подумай о своей речи. Подумай о куче вкусной еды, большая часть которой добыта с твоей помощью.
– Совет, – мрачно сказал он, закрывая глаза, – точно. Совсем забыл про эту чертову речь.
– Все будет хорошо, – заверила его Кларк и коснулась губами обветренной щеки, – ты на своем месте.
– Точно, – он обнял ее за талию и привлек к себе, – особенно здесь.
Она засмеялась:
– Вот именно. А теперь помоги мне с ужином, прежде чем идти в Совет. Вдвоем будем праздновать позже.
Он пошел с ней, все еще положив руку ей на талию и дыша в шею.
– Спасибо, – пробормотал он.
– За что? – легко спросила она, пытаясь не показать виду, что умирает от тревоги.
Ей нужно было поговорить с ним. Вчера. Или позавчера.
Беллами становится хуже. И не обращать на это внимания больше нельзя.
Глава 2
Уэллс
Уэллс загрузил последнюю бочку сидра на тачку. Мышцы спины горели. После нескольких дней беспрерывной подготовки к празднику урожая ладони потрескались, а ноги распухли и болели. Болело вообще все тело. Но он мог думать только об одном: еще. Больше боли! Больше работы! Только бы отвлечься от мрачных мыслей. Только бы забыть.
Мимо прошла земная женщина с ребенком в слинге и улыбнулась Уэллсу. Он вежливо кивнул в ответ, но тут же молнией вспыхнуло воспоминание: Саша играет с этим малышом колосом пшеницы, а его мать – вот эта самая женщина – развешивает выстиранное белье.
Черные волосы Саши упали на лицо, а зеленые глаза сверкали. Она дразнила Уэллса, утверждая, что детей он боится больше, чем битвы с Родесом и его войсками.
Уэллс сжал зубы и схватился за ручки тачки. Непосильная тяжесть немного пригасила воспоминания. Он потащил тачку к центральной деревенской улице, ведущей к лесу, куда сносили все припасы.
Рыжеволосый Пол, давно сменившийся с поста, но не снявший формы, стоял на камне и разглядывал землян и колонистов, которые вызвались отнести продукты для сегодняшнего пира в лагерь.
– Ну что. Я как следует проверил лес и побережье. Все чисто. Но все-таки давайте поосторожнее, так, на всякий случай, – он хлопнул в ладоши и указал на утоптанную тропинку в лесу, – давайте шевелитесь и не забывайте смотреть по сторонам.
Уэллс заметил, что некоторые жители деревни бросали на Пола изумленные взгляды. Он прибыл относительно недавно – на том челноке, который сбился с курса. Колонисты пробились в лагерь сразу после того, как жестокая бойня с отколовшейся земной группировкой закончилась перемирием.
Уэллс немного знал Пола еще в Колонии. Дружелюбный и энергичный, он всегда казался Уэллсу скорее надежным и сильным солдатом, чем лидером, но за последний год все явно изменилось. Неизвестно, что произошло с пассажирами челнока между аварийной посадкой и прибытием в лагерь, но Пол сделался их неофициальным капитаном и до сих пор им оставался.
– Те, у кого тяжелый груз, будьте осторожнее, не споткнитесь. Раненые, вы сделаетесь легкой добычей.
Уэллс закатил глаза. Злобные земляне давно ушли. Пол пропустил все интересное, его это просто бесило, и теперь он пытался это компенсировать. Уэллс не собирался этого терпеть – он-то видел настоящие сражения.
Пол вдруг нахмурился.
– Грэхем, а зачем тебе нож? Ты сегодня не ходил на охоту.
– Кто бы говорил, – Грэхем вытащил длинный нож из ножен и ткнул им в сторону Пола. Уэллс подумал, не вмешаться ли. Хотя за последние пару месяцев Грэхем немного успокоился, Уэллс никогда не забудет, как злобно блестели его глаза, когда он убеждал членов изначальной сотни убить Октавию за кражу наркотиков.
Но не успел Уэллс даже пошевелиться, как Грэхем фыркнул, сунул нож обратно в ножны и отошел в сторону, кивнув Эрику, который как раз приближался к ним.
– Помощь нужна? – спросил Эрик у Уэллса, мотнув головой в сторону тачки, – ты же не хочешь перенапрячься и стать легкой добычей для врага?
Уэллс заставил себя рассмеяться:
– Конечно, спасибо. Я тогда возьму еще немного дров и тебя догоню.
Он направился к поленнице за дальним рядом хижин. Улыбка исчезла, стоило ему отвернуться, челюсть выдвинулась вперед. В эти дни все давалось ему очень тяжело, и каждый шаг сулил новую боль. Но он все равно шел вперед. Подхватив топор, он принялся колоть дрова и наколол небольшую охапку, которую удобно было нести. Аккуратно сложил бревнышки, не обращая внимания на занозы, сунул их в холщовую петлю и взвалил на спину.
Пока он возился с дровами, деревня опустела: все ушли пировать и праздновать. Урожай, начало новое жизни, увеличение общины, недавний мир.
У Уэллса обвисли плечи. Лямки петли впивались в кожу под рубашкой. Он смотрел на пустую долину. Все хорошо. Он придет в лагерь с небольшим опозданием, зато принесет кучу дров для печей и большого костра. Он будет стоять у костра и поддерживать огонь. Вот и отличное занятие на всю ночь, и на пир можно будет не ходить, и речи не слушать, и не видеть сотен знакомых лиц – все вокруг будут целую ночь думать о тех, кого нет рядом.
Те, кого они любили, остались в Колонии. И все они мертвы. Из-за Уэллса.
Именно он испортил шлюз на корабле и обрек сотни людей, которым не нашлось места в челноках, на медленную смерть от недостатка воздуха. В том числе своего отца, Канцлера. Он сделал это, чтобы спасти Кларк, но до сих пор при виде собственного отражения его охватывало отвращение. Все, что он делает, приводит к разрушению и смерти. Если бы другие колонисты узнали об этом, его бы не просто не пустили на сегодняшний праздник урожая, а изгнали бы из общины навсегда. И он это заслужил.
Он тяжело вздохнул и почувствовал, как подкосились ноги. Его охватила внезапная слабость. Он обернулся, чтобы поправить неудобный груз, и заметил, что дверь одной из хижин приоткрыта. Хижина Макса. Дом Саши.
Уэллс был знаком с Сашей всего несколько недель, но ярких воспоминаний об этом времени осталось столько, что на несколько лет бы хватило. Ему очень нравилось гулять с ней по деревне. Она не просто была дочерью лидера землян – она воплощала собой жизненную силу общины. Именно она первой вызвалась на разведку, собирать информацию о сотне, хоть это и было очень опасно. Она всегда первой протягивала руку помощи, подставляла плечо, высказывала непопулярное мнение слабой стороны. Она приносила пользу, ее жизнь высоко ценилась, ее любили. И ее больше не было.
Уэллс уронил раскатившиеся во все стороны дрова и побрел к двери, как лунатик. Он не заходил в эту хижину почти месяц, избегая, во-первых, воспоминаний, а во-вторых, общения с горюющими землянами. Но сейчас рядом никого не было, и открытая дверь притягивала его, как магнит.
Он обвел взглядом темноватую хижину. Стол, заваленный обломками электроприборов, маленькая кухонная зона, спальня Макса… и далеко, у задней стенки, Сашин уголок.
Ее кровать, ее стеганое одеяло, букет сухих цветов, рисунок птицы, приколотый к деревянной стене. Все осталось, как было.
– Не могу заставить себя ничего убрать, – послышался глубокий печальный голос за спиной Уэллса.
Обернувшись, Уэллс увидел, что в футе от него стоит Макс и смотрит непонятным взглядом. Бороду он тщательно расчесал и оделся в лучшую одежду, готовясь к официальным мероприятиям сегодняшнего праздника. Но сейчас он вовсе не походил на лидера землян и члена нового, объединенного Совета. Это был просто измученный человек, отец, чье горе еще совсем свежо.
– Она в пять лет нарисовала эту птичку. Как по мне, совсем неплохо для такого возраста. Да для любого, – он усмехнулся, – наверное, в старые времена она стала бы художницей.
– Она могла стать кем угодно, – тихо сказал Уэллс.
Макс кивнул и оперся на стену хижины, как будто что-то внутри него только что треснуло.
«Меня здесь быть не должно», – подумал Уэллс, но не успел он извиниться и уйти, как Макс зашел в хижину, жестом позвав его за собой.
– Я набросал речь для начала пира и, конечно, забыл ее здесь, – сказал лидер землян, копаясь на заваленном столе в поисках клочка бумаги с небрежно нацарапанными словами, – а там все уже рассаживаются. Если тоже хочешь сесть на хорошее место, давай быстрее.
– Я вообще не знаю, стоит ли туда идти, – Уэллс изучал носки собственных ботинок, чувствуя, что Макс смотрит на него.
– Уэллс, у тебя столько же прав сидеть за этим столом, сколько и у всех остальных, – Макс говорил тихо, но очень твердо. – Люди… наши люди… собрались вместе благодаря тебе. Они живы только благодаря тебе.
Уэллс в отчаянии посмотрел в уголок Саши. Макс проследил его взгляд.
– Она тоже там будет в каком-то смысле, – Макс немного смягчился. – Она всегда очень любила праздник урожая, – он положил руку Уэллсу на плечо, – она бы хотела, чтобы ты туда пошел.
Глаза жгло. Уэллс посмотрел вниз и кивнул. Макс на прощание сжал его плечо и ушел.
– Я буду сидеть во главе стола вместе с другими членами Совета, – сообщил он напоследок, – займу там и тебе местечко. Ты ведь не хочешь пропустить речь Беллами?
Подумав, как брат, новоиспеченный член Совета, произносит речь перед несколькими сотнями людей, Уэллс невольно улыбнулся. Молодые люди только недавно узнали о своем близком родстве – они оказались сводными братьями, – но их дружба крепла быстро. Взаимное уважение скоро переросло в настоящую любовь и привязанность.
Уэллс вышел из хижины следом за Максом, закрыв за собой дверь и посмотрев напоследок на маленькую птичку. С трудом верилось, что ее нарисовал ребенок. Маленькая Саша ухватила позу взлетающей птицы, сделав ее легкой и радостной… примерно так же выглядела она сама, когда ненадолго забывала об ответственности и позволяла себе побыть свободной. Он вдруг понял, как ему повезло знать ее с этой стороны. Слышать, как она вопит от восторга, прыгая в озеро с такой высоты, на которую Уэллс даже залезть бы не рискнул. Видеть, как яростные зеленые глаза наполняются нежностью после поцелуя. Небрежность Уэллса лишила их целой жизни, полной таких моментов, но ничто не лишит его воспоминаний, хранящихся глубоко в сердце.
Может быть, он и не имеет права праздновать сегодня – после всего, что он сделал, после всего, за что он ответственен, – но в его жизни было много такого, за что он благодарен.
Глава 3
Гласс
Тишина окутала их кровать словно дополнительным одеялом. Эта сторона лагеря опустела, когда все ушли готовиться к празднику урожая. Но Гласс провела весь день здесь, в маленькой хижине, притулившейся у края поляны, отвлекая Люка и все время отвлекаясь сама. Им так редко удавалось урвать немного времени и провести его вместе. С тех пор как ужасная рана на ноге Люка зажила, он все время был занят, еще сильнее, чем раньше. Уходя из хижины на рассвете, он возвращался уже после заката, совершенно вымотанный и хромающий. Сердце Гласс каждый раз переворачивалось при виде этой хромоты.
Люк попытался приподняться на локте, но Гласс удержала его, целуя плечо, бицепс, грудь, а потом и ниже. Он улыбнулся.
– Мне пора идти!
– Нет еще, – она поцеловала его в подбородок и в шею.