Воскрешение секты

— Вставай и одевайся! — крикнул он Густафу. — Я сделаю из тебя мужика.

И Густаф, забитый и напуганный, поехал с ним в тот день на охоту. Снегопад прекратился, но утро стояло холодное и сырое.

Час спустя на крыльце раздался голос дядюшки. Хенрик и я находились на втором этаже, мы тут же сбежали вниз. Хенрик подбежал к дяде Маркусу, но тот отстранил его.

— Отошли мальчика, Сигрид. Я должен поговорить с тобой и тетей Офелией.

Тетушка тоже поднялась с постели и стояла на крыльце.

Ведя Хенрика в детскую, я чувствовала, что в голове у меня творится полный хаос. Почему дядя вернулся один? Почему он так взволнован?

— Случилось несчастье, — заявил он, когда я вернулась. — С Густафом.

Я закричала и упала на колени на пол.

— Он прочищал ствол ружья, каким-то образом раздался выстрел… не понимаю, как этот идиот умудрился…

Дядя поднял меня с пола. Обнял, принялся утешать. Единственный раз, когда он обнял меня так.

— Я хочу его увидеть, — сказала я.

— Не надо. Поверь, Сигрид, это тяжелое зрелище. Выстрелом ему снесло полголовы. Я позвоню в полицию. А вы обе оставайтесь с Хенриком.

Я всегда думала, что Бог-Отец — единственное сверхъестественное существо в этом мире. Но существовало и нечто другое. Невысказанное, невидимое, лишенное телесности, но все же отчетливо повисшее в воздухе. И в тот момент я это ощутила. Оно требовало моего внимания, задевало меня и в конце концов стало прозрачнее бурлящего весеннего ручейка.

Настолько все очевидно. Очевидная ложь.





* * *


Сейчас, мысленно возвращаясь к тем событиям, я думаю, что могла бы спустить все на тормозах. Все равно получить назад Густафа я уже не могла. Все были единодушны в том, что это несчастный случай, — и полиция, и судмедэксперт. Но моя уверенность не поколебалась. Я знала Густафа, его трусость. Никогда в жизни он не стал бы чистить ружье, не убедившись перед тем, что оно разряжено. Опрометчивое поведение настолько не вязалось с его личностью, что эта мысль никак не шла у меня из головы.

На следующий день после похорон я стояла в дверях дядиного кабинета, дожидаясь, пока он поднимет на меня глаза.

— Дядя, я не понимаю, как Густаф мог умереть. Он всегда был таким осторожным…

— На что ты намекаешь?

— Просто хочу узнать, как все произошло.

— Мы уже об этом говорили. Если ты знаешь ситуацию лучше, чем правоохранительные органы, то можешь связаться с ними.

И снова этот взгляд. Каждый раз, когда он так на меня смотрел, все кончалось для меня плохо. Но в тот день ничего такого не произошло.

Среди ночи я проснулась, ощущая на своем ухе его дыхание. Его рука схватила меня за затылок. Он привязал меня за руки к изголовью кровати. Сорвал с меня ночную рубашку и принялся бить так сильно, что я поняла: он полностью утратил над собой контроль.

«Мне конец, — подумала я. — На этот раз он убьет меня».

Но в ту ночь я не умерла. Дядя избил меня до полусмерти, это было. Потом у меня так все болело, что я едва могла пошевелиться. И еще меня тошнило от стыда. Но я выжила. И в ту ночь пришла она. И стала утешать меня.





* * *


Вы наверняка задаетесь вопросом, как же я все это вынесла. Почему не обратилась за помощью. Разве я не могла схватить в охапку Хенрика и бежать? Любая жизнь была бы лучше, чем такая.

На такой вопрос не так-то легко ответить. Сбежав, я обрекла бы Хенрика на жизнь в бедности. У дяди были неограниченные возможности, чтобы гоняться за нами. И в прошлый раз, когда я пыталась бежать, все закончилось плохо. Других родственников у меня не было; ни друзей, ни профессии… Вся моя жизнь проходила в стенах усадьбы.

Я была убеждена, что застряла в ловушке, из которой невозможно вырваться. И выбрала самый простой путь — покориться. Стать смиренной и безропотной, чтобы не раздражать дядю Маркуса. Пока я молчу, забочусь о Хенрике и смотрю в пол, дядя меня не трогает. Уже одно это — чудо в моей беспросветной жизни.

«Я делаю это ради Хенрика, — внушала я себе. — Он вырастет и однажды унаследует усадьбу, принесет сюда свет и тепло. Такова моя судьба; мне остается лишь покориться и извлечь из нее как можно больше пользы».






* * *


Возможно, мои записки прочтет другая женщина. Женщина, оказавшаяся в похожей ситуации. Ей я хочу сказать, что надо действовать хитростью. Я могла бы выйти на поле, сорвать какое-нибудь ядовитое растение и подмешать ему в ликер. Или засунуть репейник под седло его лошади. И сейчас вы наверняка восклицаете: «О нет, это ужасно!» Но жизнь не всегда милосердна. И тому, кто молчит, приходится нести на себе последствия своего молчания.

Тут я имею в виду Хенрика. Задаюсь вопросом, как он стал таким, каким стал. Сказалось ли его детство, прошедшее в такой обстановке, или же это было заложено в нем изначально? Или же получилась смертельная комбинация — как когда магнезию высыпают в воду?





* * *


Когда Хенрику было шесть лет, я впервые поняла, что с ним что-то не так.

Все началось с муравейников. Однажды из леса за пристройками донесся ужасный пронзительный крик. Я кинулась туда и обнаружила его с лопатой в руках. Стоя на муравейнике, он остервенело копал лопатой, издавая ужасные звуки. Подбежав, я подхватила его на руки, пытаясь успокоить. Все его тело было покрыто разъяренными муравьями, которых я с трудом счистила с него. Когда он успокоился, я попыталась с ним поговорить.

— Муравьи не опасны, если их не трогать.

— Я их не боюсь, просто хочу их убить.

Два дня спустя Хенрик облил муравейник бензином и поджег.

Странное поведение продолжалось — сперва с насекомыми, у которых он отрывал лапки и крылья, а потом поджигал их при помощи увеличительного стекла и солнца. Потом занялся тем, что стал мучить животных на дворе. В конце концов с согласия дядюшки я повела Хенрика к детскому психологу. Доктор долго беседовал с ним — Хенрик давал на все вопросы вполне разумные ответы. Потом доктор выслушал меня и мой рассказ обо всех тех занятиях, которым предавался мой сын.

— Что это может быть? Он болен?

— Он еще так мал, — проговорил доктор и посмотрел на Хенрика, который прижался лицом к аквариуму с рыбками, стоявшему в кабинете, и строил им ужасные гримасы. — Это может пройти само по себе.

— Но что с ним такое? Чем он страдает?

— Будь он взрослым, я сказал бы, что это легкая форма психопатического нарциссизма, но это может быть всего лишь этап в его развитии, из которого он вырастет.

— Может нечто подобное передаваться по наследству? — с трепетом спросила я.

— Возможно, но чаще всего это сочетание наследственности и среды. Давайте некоторое время просто понаблюдаем. Если ситуация не улучшится, приходите снова.

И все прошло. Эти его наклонности исчезли так же быстро, как и появились.

Я испытывала огромное облегчение.

Спасибо тебе, Господь милосердный! Он не станет таким, как они.





* * *


Хенрик часто приводил в усадьбу друзей. Меня это радовало — дети приносили тепло и жизнь в пустые мрачные помещения. Дядя не возражал. Лишь бы Хенрик радовался — и чувствовал себя нормально.

Первый инцидент произошел, когда Хенрику было десять. К нам в гости пришли мальчик с девочкой. Когда им надоело бегать по залам, они ушли в комнату Хенрика.

Мое внимание привлекла тишина. В тот день дядя уехал на материк, а тетя, как обычно, отдыхала. В усадьбе стало так тихо, что ритмичное тиканье старинных напольных часов отдавалось эхом. Поначалу я подумала, что дети занялись какой-то спокойной игрой. Но потом мне стало тревожно. Я тихонько поднялась по лестнице и приложила ухо к двери детской.

Оттуда слышалось лишь негромкое бормотание. Я приоткрыла дверь и заглянула внутрь, но увидела только голые ноги на полу, так что распахнула дверь полностью.

Девочка лежала на полу голая. Ее руки были заведены за голову и привязаны к ножкам комода. Мальчик держал девочку за ноги, широко разведя их, а между ее ног сидел Хенрик с каким-то продолговатым предметом в руках.

Мне удалось сохранить спокойствие, чтобы не напугать девочку.

Я заставила Хенрика развязать веревки и помогла ей одеться. Взяла из рук сына предмет — теперь я разглядела, что это отвертка. Никто из детей не произнес ни слова. Под конец я спросила девочку, почему она позволила мальчикам так с ней поступить, и она ответила, что Хенрик пообещал ей денег. А деньги у Хенрика водились — дядюшка то и дело давал ему ассигнацию-другую.

Я подумала о родителях девочки — должна ли я поговорить с ними? Но она, похоже, нисколько не расстроилась, и я решила про себя, что ничего серьезного не случилось.

Когда дети ушли, я попыталась поговорить с Хенриком, но тот лишь сердито посмотрел на меня.

В тот вечер, собираясь спать, я сразу почувствовала, что в моей комнате кто-то побывал. У меня возникло ощущение опасности. Поначалу мне казалось, что все как обычно — аккуратно прибрано служанками. Но потом я заметила на постели предмет — удавку из толстой веревки, разложенную на подушке. Я закричала, и все сбежались — Хенрик, дядя, пара служанок. Я подошла к Хенрику и встряхнула его, ибо это была та самая веревка, которой он привязывал бедную девочку. Но Хенрик вырвался из моих рук и все отрицал. А дядя, как обычно, поддержал его:

— Ты всегда была немного забывчива, Сигрид!

Только когда я улеглась в тот вечер, у меня возникла мысль, что она, возможно, приходила ко мне. В комнате царила неестественная тишина. Окно стояло нараспашку. Море тихо шептало, когда его ласкал ветер. И я готова была поклясться, что слышу ее шепот далеко в заливе.