Восхищение

– А у тебя какая цель и какие способы?

Я мимолетно разозлился. На эту Маринину улыбку, на ее невинный взгляд, на татуировку солнца на лбу, которую не видно было при свете, но зато она светилась в темноте. Еще на плоском животе Марины, вокруг пупка, была другая татуировка – голубой треугольник. Бессмысленный, светящийся треугольник.

Она вздохнула, закручивая розовые волосы указательным пальцем. Потом сказала:

– Я хочу вытащить из тебя невозможность компромисса и жажду саморазрушения, а потом запихнуть туда любовь к жизни, доброту, умеренность.

Мы несколько минут молчали. Мне нечего было сказать, я вдруг растерялся от ее слов. Стащил галстук через голову, расцепил запонки, убрал в карман.

– Ты очень странная, – буркнул я, когда принесли водку и две тарелки теплого салата. – Мы с тобой из разных миров.

– Знаю. Ты не почувствовал этого, когда блевал в подворотне? Я сразу поняла. Мы пересекли границы в темноте и слились воедино.

– Странная, – повторил я, налил водки и выпил.

Впервые за много лет моя искусственная улыбка сползла не во сне, будто намокший грим, и обнажила истинное лицо. Я разглядывал Марину, не скрываясь, сделавшись настоящим. Тем самым парнем, которого сожрал Город.

Марина тоже налила себе полную рюмку, но не пила, а смотрела на меня.

– Нравлюсь? – спросил я. – Такого ты хочешь полюбить?

– Стараюсь смотреть в корень, – ответила она, выдохнула и опустошила рюмку.





4


Мы подъехали к бизнес-центру за полночь.

– Это здание принадлежит моей компании. А я здесь – босс.

Мне не хотелось хвастаться, но слова вылетали сами собой – заученные фразочки для женщин, у которых сносит крышу от дорогих автомобилей, брендовых шмоток и толстых кошельков.

Холодный ветер завывал на пустынной улице, греб снег и швырял его в лицо.

– В прямом подчинении – две тысячи человек, – говорил я, ведя Марину к стеклянным дверям. За нашими спинами тяжело вздыхал зимний город. – И еще примерно столько же по найму, на удаленке или приходящий персонал. У меня кабинет на самом верхнем этаже. Как пентхаус. Я властелин Города, понимаешь?

Марина кивнула, разглядывая кабинку лифта изнутри. Поднимались в молчании, затем прошли по широкому коридору сорок второго этажа. Я открыл дверь кабинета и пропустил Марину вперед.

Самые дорогие шлюхи теряют волю, заходя в мой кабинет. Самые крупные клиенты на мгновение замирают, осматривая его. Шеф из Москвы, как правило, ухмыляется и заявляет, что я денди, как Онегин, – и меня непременно пристрелят когда-нибудь. Он плохо знает классику.

Марина обыденно произнесла:

– Красивый вид на залив! Сделаешь кофе?

Мне захотелось крикнуть: «Что с тобой не так? Почему ты не такая, как все? Почему ты не удивляешься мини-гольфу, настоящему камину с дровами, плазменному телевизору во всю стену, аэрохоккею и дивану, который по размерам едва ли не больше твоей комнатки в коммунальной квартире? Почему ты просто хочешь кофе, когда видишь барную стойку и десяток бутылок с дорогим алкоголем?»

Но я не закричал, а пошел и сделал Марине эспрессо без сахара, как она любила.

Она же стояла у окна и долго разглядывала ночной Город.

– Мы пожили в твоем мире, а это мир мой, – сказал я, стоя сзади и не решаясь дотронуться до обнаженного Марининого плеча. – Мир альпиниста, забравшегося на Эверест. Если мы поднимемся на крышу, то окажемся в самой высокой точке Города. Он будет у наших ног.

Дух захватывало каждый раз, когда я об этом думал.

Город звал меня из черноты ночи. А я всегда подчинялся его зову.

– Тебе это нравится? – спросила Марина. – Банальщина и предсказуемость. Огромный кабинет, дорогая мебель, понты из девяностых. Ты как ребенок, стащивший папин кошелек и оказавшийся в детском магазине. Скупил все, что попалось под руку.

– Разница в том, что я уже не ребенок.

– И все же. – Она повернулась. – Тебе действительно это нравится?

В темноте у нее на лбу снова загорелось зеленое фосфорное солнышко. Я вспомнил, какая у Марины прекрасная бархатная кожа, какие нежные губы и упругая грудь. Но я не мог заняться с ней сексом в кабинете, здесь было слишком много смерти.

– Я жрал заварную лапшу, откладывал деньги на метро и снимал комнату в дешевой панельке, – сказал я. – Больше не хочу. Ни во имя светлой души, ни во имя чистоты помыслов. Городу не нужны люди, которые шьют одежду или играют на скрипке. Ему нужны те, кто хочет стать артериями, проводниками, альпинистами. Только вперед и вверх.

Я натянул профессиональную улыбку и снова стал боссом, повелителем жизни.

– Наверное, мы не подходим друг другу. Мы слишком разные.


– И что ты предлагаешь?

Я пожал плечами, делано кривляясь, будто хотел придумать глупую шутку, да не успел. Взял Марину за плечи, потом за шею и принялся душить.

Обычно я убиваю женщин, подходя к ним сзади. Так удобнее подавлять сопротивление.

Но Марина была особенной. Я хотел смотреть ей в глаза, хотел увидеть, как они погаснут.

Город прильнул к стеклу с обратной стороны, размазав лицо влажной снежной росписью. Город хотел эту жертву, он давно ждал ее.

Марина улыбнулась. Я чувствовал, как ломаются хрящи под моими большими пальцами, чувствовал, как бешено пульсирует сердце. Но Марина продолжала улыбаться.

Из ее приоткрытых губ вырвался хрип.

Она крепко сжала мои запястья, впилась ногтями в кожу. На висках проступили крупные вены. Секунда – и все лицо Марины покрылось дрожащими голубыми венами.

– Глупец, – шепнула она.

Я готов был поклясться, что именно шепнула, хотя ни единого звука не вырвалось из ее рта.

А потом за спиной Марины раскрылись два больших красных крыла.

– Что?..

С невероятной легкостью Марина сломала мне запястья и развела руки в стороны.

Желудок подпрыгнул к горлу и выплеснул на пол остатки теплого салата. Я отступил на шаг, разглядывая сломанные кисти с дергающимися пальцами. Я еще не чувствовал боли, но чувствовал, как она зарождается мелкими искорками в затылке.

– Что?..

Зима за окном будто взбесилась. Стекло дрожало от ударов ветра и снега, чернота мельтешила тысячами огней. Город рвался внутрь, Город хотел жертву.

И вот тут боль распустилась как цветок, скрутила мое тело в тугой ком, заставила упасть на колени. Марина подхватила меня, перекинула через плечо, как маленького ребенка, и понесла прочь из кабинета.

Она быстро поднялась по лестнице на крышу, толкнула плечом дверь, оказалась во власти стихии. Темнота набросилась на Марину. Я видел, как трепетали перья в ее огромных красных крыльях. Еще я видел дорожку из крови, которую оставляли мои изломанные кисти. Почему-то я думал про охрану, про то, как они найдут меня здесь завтра утром – мертвого. Город мне не поможет. Он помог однажды, забрав душу в обмен на настоящую улыбку, но вряд ли придет на помощь сейчас. Я для него – пешка, а не король. Найдет другого.

– Я умру? – Слова вырвались сами собой.

– Конечно нет, дурачок, – ответила Марина.

Она переступила через парапет и сорвалась с крыши вниз. Ветер захлестнул меня и содрал кожу холодным шершавым языком. Я закричал от боли и ужаса, а потом потерял сознание.





Мне приснились твари с огромными крыльями. Они летели под плотной пеленой серых зимних облаков. Одна такая тварь цепко держала меня, впиваясь когтями в разгоряченную кожу.

Подо мной растекался Город, забравший душу, надругавшийся, давший в обмен жизнь, которую я заслужил.

У тварей были женские лица. Марина и ее подруги, кто же еще?

Ветер набрасывался на крылатых тварей, будто цепной пес. Снег забился за шиворот, налип на лицо. Вокруг мелькали испуганные огоньки-лица. Город пытался отбить меня, но у него ничего не получилось. Твари были сильнее. Они каким-то образом победили.

Я закрыл глаза и попытался проснуться.

Я слышал шум крыльев и визг ветра.

А еще слышал зов, о, этот сладкий зов, который изменил мою жизнь.





5


Впервые Город позвал меня два года назад.

Прошла неделя, как я стал боссом филиала, занял кабинет на последнем этаже высотки и забрался на крышу, чтобы выпить в одиночестве.

Я собирался медленно опустошить бокал, оставить его на бетонном выступе, разуться и спрыгнуть.

Почему-то казалось, что надо обязательно разуться. Это было важно.