Воронята

Голос Ноя произнес:

– Адам.

Ганси выбрался из постели, но было уже слишком поздно: Адам исчез. Вещи в прежней комнате Ноя валялись как попало. Адам собрался и ушел. Но нет – одежда осталась здесь. Значит, он ушел не насовсем.

– Ронан, вставай, – сказал Ганси, распахнув дверь в комнату Ронана.

Не дожидаясь ответа, он вышел на лестничную площадку и высунулся в разбитое окно, которое выходило на парковку. На улице шел дождь – тонкая морось, окружавшая ореолами далекие огни домов. Ганси уже знал, что именно он увидит, но все-таки реальность его поразила: «Камаро» исчез с парковки. Адаму было гораздо проще завести без ключа «кабана», чем «БМВ» Ронана. Рев мотора, возможно, и поднял Ганси, а лунный свет был просто воспоминанием о прошлом пробуждении.

– Что случилось? – спросил Ронан.

Он стоял в дверях, ведущих на лестницу, и чесал в затылке.

Ганси не хотел ничего говорить. Произнесенное вслух, оно стало бы реальным, случившимся на самом деле. Пришлось бы признать, что Адам действительно сделал это. Было бы не так больно, если бы это сделал Ронан; от Ронана Ганси ожидал чего угодно. Но не от Адама. Не от Адама.

«Я ведь ему сказал. Сказал, что нам надо подождать. Он меня прекрасно понял».

Ганси перебрал несколько разных способов осмыслить случившееся, но не сумел придать случившемуся такую окраску, чтобы оно причиняло меньшую боль. Что-то в его душе продолжало ломаться.

– В чем дело? – У Ронана изменился голос.

Не оставалось больше ничего, кроме как сказать правду.

– Адам решил разбудить силовую линию.





43




Всего в миле от Монмутской фабрики, у себя дома, на Фокс-Вэй, Блу подняла голову, когда кто-то постучал в облупленную дверь ее спальни.

– Ты спишь? – спросила Мора.

– Да, – сказала Блу.

Мать вошла.

– У тебя горит свет, – заметила она и, вздохнув, опустилась на край кровати.

В тусклом свете Мора казалась нежной, как стихи. Несколько долгих минут она ничего не говорила, просто перебирала книжки, которые лежали на столике, придвинутом к кровати. Ничего необычного в этом молчании не было; сколько Блу себя помнила, мать приходила к ней в комнату вечерами, и они вместе читали, сидя в разных концах постели. Старый матрас казался шире, когда Блу была маленькой, но теперь, когда она выросла, они неизбежно соприкасались коленями или локтями.

Поперебирав книжки, Мора сложила руки на коленях и обвела взглядом крохотную комнату. Спальня была залита тускло-зеленым светом лампы, стоявшей на тумбочке. На противоположной стене Блу приклеила несколько холщовых деревьев и украсила их коллажем из бумажных листьев, а дверь шкафа облепила сухими цветами. Большинство из них по-прежнему выглядели красиво, но некоторые явно стоило заменить. С вентилятора свисали разноцветные перья и кружево. Блу прожила здесь все шестнадцать лет своей жизни, и комната выглядела именно так.

– Наверное, я должна извиниться, – наконец сказала Мора.

Блу, которая без особого успеха читала и перечитывала задание по литературе, отложила учебник.

– За что?

– Полагаю, за то, что не была откровенна. Знаешь ли, очень трудно быть родителем. Во всем виноват Санта-Клаус. Прикладываешь столько сил, чтоб твой ребенок не узнал, что Санта поддельный, и забываешь вовремя остановиться.

– Мама, я в шесть лет застукала вас с Каллой, когда вы заворачивали для меня подарки.

– Это метафора.

Блу постучала пальцем по учебнику.

– Метафора должна проясняться с помощью примера. Ты пока ничего не прояснила.

– Тебе ясно, что я имею в виду, или нет?

– Ты извиняешься за то, что не рассказала про Орешка.

Мора гневно взглянула на дверь, как будто за ней стояла Калла.

– Пожалуйста, не называй его так.

– Если бы ты сама рассказала мне о нем, я бы не стала употреблять слова, которые услышала от Каллы.


– Справедливо.

– Так как его звали?

Мора откинулась на кровать. Она лежала по диагонали, поэтому ей пришлось согнуть колени, чтобы поставить ступни на матрас, а Блу – подтянуть ноги, чтобы мать не улеглась на них.

– Артемус.

– Неудивительно, что ты предпочла Орешка.

Прежде чем Мора успела что-либо сказать, Блу добавила:

– Подожди… кажется, Артемус – это латинское имя?

– Да. И, по-моему, не такое уж плохое. Я не так тебя воспитывала, чтоб ты осуждала других.

– Да ладно.

Она задумалась, можно ли назвать простым совпадением то, что в ее жизни в последнее время такую большую роль играла латынь. Ганси явственно начинал влиять на нее: совпадения больше не казались такими уж случайными.

– Возможно, – согласилась Мора. – Слушай. Вот что я знаю. Я думаю, твой отец имеет какое-то отношение к Кабесуотеру или силовой линии. Когда-то, до твоего рождения, мы с Каллой и Персефоной баловались вещами, которыми не нужно было баловаться…

– Наркотики?

– Ритуалы. А что, ты балуешься наркотиками?

– Нет. Скорее, ритуалами.

– Лучше уж наркотики.

– Меня они не интересуют. Эффект известен… в чем прикол? Рассказывай дальше.

Мора, глядя вверх, выбивала пальцами какой-то ритм у себя на животе. Блу написала стихи на потолке прямо над кроватью, и мать, видимо, пыталась их прочесть.

– Он появился после ритуала. Я так понимаю, он застрял в Кабесуотере, и мы освободили его.

– Ты даже не спросила?

– Мы… были не в тех отношениях.

– Честно говоря, я даже не хочу знать, в каких именно, если при этом не предполагался разговор.

– Отчего же. Мы поговорили. Он оказался весьма приличным человеком, – сказала Мора. – Очень добрым. Люди ему докучали. Он полагал, что мы должны внимательнее относиться к миру вокруг и к тому, как наши действия влияют на события многолетней давности. Мне это понравилось. Он не читал мораль; просто он был таким.

– Зачем ты мне это говоришь? – поинтересовалась Блу, которая слегка встревожилась, увидев неуверенно сжатые губы Моры.

– Ты сказала, что хочешь знать про своего отца. Я рассказываю тебе о нем, потому что ты очень на него похожа. Ему бы понравилась твоя комната, со всем этим барахлом, которое ты понаклеила.

– Ай, спасибо, – ответила Блу. – Ну, так почему он ушел?

И тут же подумала, что, возможно, это прозвучало слишком грубо.

– Он не уходил, – сказала Мора. – Он исчез. Сразу после твоего рождения.

– Это называется ушел.

– Я не думаю, что он сделал это намеренно. Ну, сначала я, конечно, решила, что он сбежал. Но потом я размышляла об этом и узнавала Генриетту всё лучше и лучше. И мне кажется… ты очень странный ребенок. Я никогда не встречала людей, которые помогают экстрасенсам видеть и слышать яснее. Я не вполне уверена, не совершили ли мы случайно еще какой-нибудь ритуал, когда ты родилась. Ритуал, в котором финальной точкой было твое рождение. Возможно, в результате он снова там застрял…

Блу спросила:

– Ты считаешь, что это я виновата?

– Не говори глупостей, – произнесла Мора, садясь. Волосы у нее сбились от лежания. – В чем мог быть виноват младенец? Просто я подумала – а вдруг произошло именно это. Вот почему я предложила Нив поискать его. Мне хотелось, чтобы ты поняла, зачем я ее вызвала.

– Ты вообще хорошо знаешь Нив?

Мора покачала головой.

– Ну… мы мало общались в молодости, но несколько раз виделись там и сям, проводили вместе день-другой. Мы никогда не были подругами, уж тем более настоящими сестрами. Но ее репутация… Я и не думала, что будет так стремно.

В коридоре послышались тихие шаги, и в дверях появилась Персефона. Мора вздохнула и опустила глаза, словно ожидала этого.

– Я не хочу мешать, – сказала Персефона, – но либо через три минуты, либо через семь приятели Блу подъедут к дому и будут сидеть в машине, пытаясь придумать, как убедить ее улизнуть с ними.