Воронята
Часть 36 из 68 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ручей, вдоль которого они шли по лесу, был слишком мелким для рыбы, а озерцо, очевидно, пополнялось дождевой водой, стекавшей с горы.
Рыба не берется с неба.
Ганси ответил:
– Не знаю.
Рыбы суетились и перескакивали друг через друга. Непрестанно двигавшиеся крохотные загадки. И вновь Блу показалось, что она услышала музыку, но потом она посмотрела на Адама и решила, что, возможно, это всего лишь звук его дыхания.
Ганси посмотрел на них, и Блу поняла, что ему очень нравится это место. Откровенное выражение его лица содержало нечто новое: не просто восторг от обнаружения силовой линии или коварную радость от возможности дразнить Блу. Она читала на нем странное счастье, которое бывает, когда ты что-то любишь, не понимая, почему… то самое странное счастье, которое порой напоминает грусть. Именно так Блу чувствовала себя, когда смотрела на звезды.
И таким он капельку больше походил на Ганси, которого она видела на церковном дворе. Блу поняла, что не в силах смотреть на него.
Тогда она высвободила руку из ладони Адама и направилась к буку, рядом с которым стоял Ганси. Она осторожно перешагнула через обнаженные узловатые корни, а затем коснулась ладонью гладкой серой коры. Как и его собрат, растущий на заднем дворе, этот бук был холодным, словно зимой, и приносил странное успокоение.
– Адам… – позвал Ронан, и Блу услышала, как Адам осторожно и медленно зашагал вокруг озерца. Треск веточек под ногами делался тише, по мере того как он удалялся.
– По-моему, рыбки ненастоящие, – негромко сказал Ганси.
Это было так нелепо, что Блу вновь повернулась к нему. Он наклонял ладонь туда-сюда, глядя в воду.
– Кажется, они здесь только потому, что я думал, что они должны быть здесь.
Блу насмешливо откликнулась:
– Здравствуй, бог.
Ганси вновь покачал рукой, и Блу увидела, как в воде опять мелькнули рыбы. Он с сомнением продолжал:
– Что сказала твоя родственница во время сеанса? Та, с длинными волосами. Она сказала – всё дело в восприятии… или нет, в намерении.
– Ее зовут Персефона. Намерение воздействует на карты, – объяснила Блу. – Это нужно для того, чтобы другой человек мог проникнуть в твою голову, увидеть образы в будущем и прошлом. Но рыба? Как может твое намерение вызвать рыб? С жизнью нельзя договориться.
Ганси спросил:
– Какого цвета были рыбки, когда мы пришли сюда?
Они были серебристо-черными, ну или, по крайней мере, такими казались. Блу понимала, что Ганси искал признаки необъяснимой магии, но лично она не собиралась так легко поддаваться. Синий и коричневый вполне могли показаться черным или серебристым, в зависимости от освещения. Тем не менее она подошла к Ганси и присела на мокрой земле возле озерца. Рыбки были сплошь темными, неразличимыми в тени его ладони.
– Я наблюдал за ними и гадал, как они сюда попали, а потом вспомнил, что есть форель, которая водится в маленьких ручьях, – сказал Ганси. – Дикая ручьевая форель – кажется, она так называется. Я подумал, что теперь всё понятно. Возможно, ее в этот прудик выпустил человек, ну или где-то дальше есть другое озеро. Вот что я думал. Ручьевая форель сверху серебристая, а снизу красная.
– Так, – отозвалась Блу.
Протянутая рука Ганси оставалась неподвижной.
– Ведь в этом озерце, когда мы пришли, не было красных рыб?
Блу промолчала, и он взглянул на нее. Она покачала головой. В озерце совершенно точно не было красных рыб.
Ганси быстро убрал руку.
Крохотная стайка рыб заметалась в поисках укрытия, но Блу успела заметить, что они все были серебристо-красные.
Не красноватые, а ярко-красные, цвета заката – или мечты. Как будто они никогда и не были другими.
– Не понимаю, – сказала Блу.
Что-то в ее душе ныло, как будто она всё понимала, но не могла выразить словами, мысленно зафиксировать. Ей показалось, что она – часть сна, в который погружено это место. Ну или оно было частью ее сна.
– И я тоже.
Оба одновременно повернулись, когда слева послышался чей-то голос.
– Адам? – спросила Блу.
Казалось странным, что ей пришлось уточнить, но ничего определенного здесь не было.
И вновь они услышали голос Адама, на сей раз отчетливее. Адам и Ронан стояли на другой стороне озерца. За ними возвышался дуб. В его стволе зияла выгнившая полость размером с человека. В воде отражались и Адам, и дерево, и эта картинка казалась холоднее и дальше, чем реальность.
Адам энергично растирал руки, как будто замерз. Ронан стоял рядом с ним и смотрел через плечо на что-то, чего Блу не видела.
– Идите сюда, – попросил Адам. – И влезьте внутрь. А потом скажите, что я сошел с ума.
Он говорил с отчетливым акцентом. Блу уже поняла: это значило, что Адам слишком взволнован, чтобы его скрывать.
Блу посмотрела на дупло. Как и положено, оно выглядело влажным, неровным, черным, и росшие на коре грибы продолжали трудиться над его увеличением. Края были зазубренными и тонкими. Казалось чудом, что дерево продолжало жить.
– Ты в порядке? – спросил Ганси.
– Закрой глаза, – сказал Адам.
Он стоял, скрестив руки и обхватив себя за плечи. Слыша его дыхание, Блу вспомнила, каково проснуться после кошмара, когда сердце колотится, легкие сжимаются, а ноги болят от безуспешных попыток бежать.
– В смысле, когда встанешь здесь, – уточнил Адам.
– Ты залезал туда? – спросил Ганси у Ронана.
Тот покачал головой.
– Это он его нашел, – сказал Адам.
Ронан абсолютно спокойным голосом произнес:
– Я туда не полезу.
И это прозвучало как незыблемый принцип, а не как признание в трусости. Как в ту минуту, когда он отказался взять карту на сеансе.
– А я не против, – заявила Блу. – Я слазаю.
Было трудно представить, что ей что-то угрожает внутри дерева, и неважно, насколько странным казался лес снаружи. Шагнув в дупло, она повернулась лицом к внешнему миру. В дупле стоял сырой и спертый воздух. А еще там было тепло, и, хотя Блу знала, что это просто результат гниения, дерево стало для нее таким же живым существом, как она сама.
Адам маячил перед ней, по-прежнему обхватывая себя руками. «Что, по его мнению, здесь может случиться?»
Она закрыла глаза. И почти сразу почуяла дождь – не предвестие его, а живой, постоянно меняющийся аромат уже идущей грозы, раздольный запах ветра, летящего сквозь струи ливня.
Что-то касалось ее лица.
Блу открыла глаза. Она одновременно находилась в своем теле и наблюдала за собой со стороны. Никакого дупла не было. Блу, которую она видела, стояла рядом с мальчиком в школьном свитере. Он слегка сутулился, и его плечи потемнели от дождя. На своем лице Блу ощущала его пальцы. Он прикасался их тыльной стороной к ее щекам.
По лицу той, другой Блу текли слезы. Благодаря какой-то странной магии Блу чувствовала их и на своей коже. А еще она, как когда-то на церковном дворе, ощутила болезненно вздымающуюся в душе печаль – горе, которое казалось больше ее самой. Слезы той, другой Блу казались бесконечными. Они текли, текли – и скатывались, промывая дорожки на щеках.
Мальчик в школьном свитере прижался лбом к ее лбу. Она ощутила прикосновение его кожи и вдруг почуяла запах мяты.
«Всё будет хорошо, – сказал Ганси той, другой Блу. Она видела, что ему страшно. – Всё будет хорошо».
Хоть это было невероятно, но Блу поняла, что та, другая Блу плачет, потому что любит Ганси. И Ганси так бережно прикасается к ней, так осторожно проводит по ее лицу пальцами потому, что знает: поцелуй будет смертельным. Она чувствовала, как сильно та, другая Блу хотела поцеловать его, хоть и боялась этого. Хотя она не понимала почему, ее реальные, нынешние воспоминания оказались вытеснены другими, фальшивыми воспоминаниями о том, как их губы почти соприкоснулись, о жизни, которую уже прожила та, другая Блу.
«Ладно. Я готов… – голос Ганси дрогнул – совсем чуть-чуть. – Блу, поцелуй меня».
Потрясенная, Блу открыла глаза по-настоящему. Она увидела вокруг себя темноту дупла и вновь ощутила тяжелый запах гниющего дерева. Внутри у нее всё перевернулось от призрачного горя и от желания, которые она ощутила в видении. Ей было дурно и тревожно, и, выйдя из дупла, Блу не решилась взглянуть на Ганси.
– Ну? – спросил тот.
Она ответила:
– Что-то такое…
Блу не стала уточнять, и он занял ее место в дупле.
Увиденное казалось таким реальным. Это было будущее? Альтернативное будущее? Или просто сон? Блу не могла вообразить, что влюбится в Ганси, именно в Ганси, но в видении это казалось не только возможным, но и бесспорным.
Когда Ганси, стоя в дупле, отвернулся, Адам взял Блу за руку и притянул ближе. Он был не очень нежен, но Блу сомневалась, что это намеренная грубость. Она, впрочем, испугалась, когда он вытер ей лицо свободной рукой; она по-настоящему плакала.
– Я хочу, чтоб ты знала, – гневно шепнул Адам. – Я бы ни за что этого не сделал. Это просто глюк. Я бы никогда так с ним не поступил…
Он крепко сжимал ее руку, и Блу почувствовала, что он дрожит. Хлопнув глазами, она посмотрела на Адама, который продолжал вытирать ей щеки. Лишь через несколько секунд Блу поняла, что он, вероятно, увидел нечто совершенно иное, нежели она.
Но если бы она спросила, что он видел, ей пришлось бы рассказать свое видение.
Ронан с мукой смотрел на них, как будто узнал, что произошло в дупле, даже не заходя туда.
Ганси стоял, опустив голову и сцепив руки перед собой. Он напоминал статую в церкви. В ту минуту, когда над ним нависали ветки, а веки казались бесцветными в тени, в Ганси чувствовалось нечто очень древнее. Он был собой, но в то же время чем-то еще – чем-то, что Блу впервые увидела в нем, когда Воронята явились на сеанс. Ощущение чего-то иного, большего, словно исходило от этого неподвижного портрета Ганси в раме темного дерева.
Адам отвернулся, и теперь – ТЕПЕРЬ – Блу поняла, что такое было у него на лице. Стыд. Что бы ему ни явилось, когда он стоял в дупле, Адам полагал, что Ганси тоже это видел, и нестерпимо мучился.
Ганси открыл глаза.
– Ну что? – спросила Блу.
Рыба не берется с неба.
Ганси ответил:
– Не знаю.
Рыбы суетились и перескакивали друг через друга. Непрестанно двигавшиеся крохотные загадки. И вновь Блу показалось, что она услышала музыку, но потом она посмотрела на Адама и решила, что, возможно, это всего лишь звук его дыхания.
Ганси посмотрел на них, и Блу поняла, что ему очень нравится это место. Откровенное выражение его лица содержало нечто новое: не просто восторг от обнаружения силовой линии или коварную радость от возможности дразнить Блу. Она читала на нем странное счастье, которое бывает, когда ты что-то любишь, не понимая, почему… то самое странное счастье, которое порой напоминает грусть. Именно так Блу чувствовала себя, когда смотрела на звезды.
И таким он капельку больше походил на Ганси, которого она видела на церковном дворе. Блу поняла, что не в силах смотреть на него.
Тогда она высвободила руку из ладони Адама и направилась к буку, рядом с которым стоял Ганси. Она осторожно перешагнула через обнаженные узловатые корни, а затем коснулась ладонью гладкой серой коры. Как и его собрат, растущий на заднем дворе, этот бук был холодным, словно зимой, и приносил странное успокоение.
– Адам… – позвал Ронан, и Блу услышала, как Адам осторожно и медленно зашагал вокруг озерца. Треск веточек под ногами делался тише, по мере того как он удалялся.
– По-моему, рыбки ненастоящие, – негромко сказал Ганси.
Это было так нелепо, что Блу вновь повернулась к нему. Он наклонял ладонь туда-сюда, глядя в воду.
– Кажется, они здесь только потому, что я думал, что они должны быть здесь.
Блу насмешливо откликнулась:
– Здравствуй, бог.
Ганси вновь покачал рукой, и Блу увидела, как в воде опять мелькнули рыбы. Он с сомнением продолжал:
– Что сказала твоя родственница во время сеанса? Та, с длинными волосами. Она сказала – всё дело в восприятии… или нет, в намерении.
– Ее зовут Персефона. Намерение воздействует на карты, – объяснила Блу. – Это нужно для того, чтобы другой человек мог проникнуть в твою голову, увидеть образы в будущем и прошлом. Но рыба? Как может твое намерение вызвать рыб? С жизнью нельзя договориться.
Ганси спросил:
– Какого цвета были рыбки, когда мы пришли сюда?
Они были серебристо-черными, ну или, по крайней мере, такими казались. Блу понимала, что Ганси искал признаки необъяснимой магии, но лично она не собиралась так легко поддаваться. Синий и коричневый вполне могли показаться черным или серебристым, в зависимости от освещения. Тем не менее она подошла к Ганси и присела на мокрой земле возле озерца. Рыбки были сплошь темными, неразличимыми в тени его ладони.
– Я наблюдал за ними и гадал, как они сюда попали, а потом вспомнил, что есть форель, которая водится в маленьких ручьях, – сказал Ганси. – Дикая ручьевая форель – кажется, она так называется. Я подумал, что теперь всё понятно. Возможно, ее в этот прудик выпустил человек, ну или где-то дальше есть другое озеро. Вот что я думал. Ручьевая форель сверху серебристая, а снизу красная.
– Так, – отозвалась Блу.
Протянутая рука Ганси оставалась неподвижной.
– Ведь в этом озерце, когда мы пришли, не было красных рыб?
Блу промолчала, и он взглянул на нее. Она покачала головой. В озерце совершенно точно не было красных рыб.
Ганси быстро убрал руку.
Крохотная стайка рыб заметалась в поисках укрытия, но Блу успела заметить, что они все были серебристо-красные.
Не красноватые, а ярко-красные, цвета заката – или мечты. Как будто они никогда и не были другими.
– Не понимаю, – сказала Блу.
Что-то в ее душе ныло, как будто она всё понимала, но не могла выразить словами, мысленно зафиксировать. Ей показалось, что она – часть сна, в который погружено это место. Ну или оно было частью ее сна.
– И я тоже.
Оба одновременно повернулись, когда слева послышался чей-то голос.
– Адам? – спросила Блу.
Казалось странным, что ей пришлось уточнить, но ничего определенного здесь не было.
И вновь они услышали голос Адама, на сей раз отчетливее. Адам и Ронан стояли на другой стороне озерца. За ними возвышался дуб. В его стволе зияла выгнившая полость размером с человека. В воде отражались и Адам, и дерево, и эта картинка казалась холоднее и дальше, чем реальность.
Адам энергично растирал руки, как будто замерз. Ронан стоял рядом с ним и смотрел через плечо на что-то, чего Блу не видела.
– Идите сюда, – попросил Адам. – И влезьте внутрь. А потом скажите, что я сошел с ума.
Он говорил с отчетливым акцентом. Блу уже поняла: это значило, что Адам слишком взволнован, чтобы его скрывать.
Блу посмотрела на дупло. Как и положено, оно выглядело влажным, неровным, черным, и росшие на коре грибы продолжали трудиться над его увеличением. Края были зазубренными и тонкими. Казалось чудом, что дерево продолжало жить.
– Ты в порядке? – спросил Ганси.
– Закрой глаза, – сказал Адам.
Он стоял, скрестив руки и обхватив себя за плечи. Слыша его дыхание, Блу вспомнила, каково проснуться после кошмара, когда сердце колотится, легкие сжимаются, а ноги болят от безуспешных попыток бежать.
– В смысле, когда встанешь здесь, – уточнил Адам.
– Ты залезал туда? – спросил Ганси у Ронана.
Тот покачал головой.
– Это он его нашел, – сказал Адам.
Ронан абсолютно спокойным голосом произнес:
– Я туда не полезу.
И это прозвучало как незыблемый принцип, а не как признание в трусости. Как в ту минуту, когда он отказался взять карту на сеансе.
– А я не против, – заявила Блу. – Я слазаю.
Было трудно представить, что ей что-то угрожает внутри дерева, и неважно, насколько странным казался лес снаружи. Шагнув в дупло, она повернулась лицом к внешнему миру. В дупле стоял сырой и спертый воздух. А еще там было тепло, и, хотя Блу знала, что это просто результат гниения, дерево стало для нее таким же живым существом, как она сама.
Адам маячил перед ней, по-прежнему обхватывая себя руками. «Что, по его мнению, здесь может случиться?»
Она закрыла глаза. И почти сразу почуяла дождь – не предвестие его, а живой, постоянно меняющийся аромат уже идущей грозы, раздольный запах ветра, летящего сквозь струи ливня.
Что-то касалось ее лица.
Блу открыла глаза. Она одновременно находилась в своем теле и наблюдала за собой со стороны. Никакого дупла не было. Блу, которую она видела, стояла рядом с мальчиком в школьном свитере. Он слегка сутулился, и его плечи потемнели от дождя. На своем лице Блу ощущала его пальцы. Он прикасался их тыльной стороной к ее щекам.
По лицу той, другой Блу текли слезы. Благодаря какой-то странной магии Блу чувствовала их и на своей коже. А еще она, как когда-то на церковном дворе, ощутила болезненно вздымающуюся в душе печаль – горе, которое казалось больше ее самой. Слезы той, другой Блу казались бесконечными. Они текли, текли – и скатывались, промывая дорожки на щеках.
Мальчик в школьном свитере прижался лбом к ее лбу. Она ощутила прикосновение его кожи и вдруг почуяла запах мяты.
«Всё будет хорошо, – сказал Ганси той, другой Блу. Она видела, что ему страшно. – Всё будет хорошо».
Хоть это было невероятно, но Блу поняла, что та, другая Блу плачет, потому что любит Ганси. И Ганси так бережно прикасается к ней, так осторожно проводит по ее лицу пальцами потому, что знает: поцелуй будет смертельным. Она чувствовала, как сильно та, другая Блу хотела поцеловать его, хоть и боялась этого. Хотя она не понимала почему, ее реальные, нынешние воспоминания оказались вытеснены другими, фальшивыми воспоминаниями о том, как их губы почти соприкоснулись, о жизни, которую уже прожила та, другая Блу.
«Ладно. Я готов… – голос Ганси дрогнул – совсем чуть-чуть. – Блу, поцелуй меня».
Потрясенная, Блу открыла глаза по-настоящему. Она увидела вокруг себя темноту дупла и вновь ощутила тяжелый запах гниющего дерева. Внутри у нее всё перевернулось от призрачного горя и от желания, которые она ощутила в видении. Ей было дурно и тревожно, и, выйдя из дупла, Блу не решилась взглянуть на Ганси.
– Ну? – спросил тот.
Она ответила:
– Что-то такое…
Блу не стала уточнять, и он занял ее место в дупле.
Увиденное казалось таким реальным. Это было будущее? Альтернативное будущее? Или просто сон? Блу не могла вообразить, что влюбится в Ганси, именно в Ганси, но в видении это казалось не только возможным, но и бесспорным.
Когда Ганси, стоя в дупле, отвернулся, Адам взял Блу за руку и притянул ближе. Он был не очень нежен, но Блу сомневалась, что это намеренная грубость. Она, впрочем, испугалась, когда он вытер ей лицо свободной рукой; она по-настоящему плакала.
– Я хочу, чтоб ты знала, – гневно шепнул Адам. – Я бы ни за что этого не сделал. Это просто глюк. Я бы никогда так с ним не поступил…
Он крепко сжимал ее руку, и Блу почувствовала, что он дрожит. Хлопнув глазами, она посмотрела на Адама, который продолжал вытирать ей щеки. Лишь через несколько секунд Блу поняла, что он, вероятно, увидел нечто совершенно иное, нежели она.
Но если бы она спросила, что он видел, ей пришлось бы рассказать свое видение.
Ронан с мукой смотрел на них, как будто узнал, что произошло в дупле, даже не заходя туда.
Ганси стоял, опустив голову и сцепив руки перед собой. Он напоминал статую в церкви. В ту минуту, когда над ним нависали ветки, а веки казались бесцветными в тени, в Ганси чувствовалось нечто очень древнее. Он был собой, но в то же время чем-то еще – чем-то, что Блу впервые увидела в нем, когда Воронята явились на сеанс. Ощущение чего-то иного, большего, словно исходило от этого неподвижного портрета Ганси в раме темного дерева.
Адам отвернулся, и теперь – ТЕПЕРЬ – Блу поняла, что такое было у него на лице. Стыд. Что бы ему ни явилось, когда он стоял в дупле, Адам полагал, что Ганси тоже это видел, и нестерпимо мучился.
Ганси открыл глаза.
– Ну что? – спросила Блу.