Воронята
Часть 15 из 68 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Для бензопилы – нет.
Выйдя в холодную весеннюю ночь, Ганси откинул голову назад. Теперь, убедившись, что Ронан в порядке, он понял, что Генриетта ночью прекрасна. Лоскутный город, расшитый черными ветвями деревьев.
Надо же, Ронану попался именно ворон, и никакая другая птица.
Ганси не верил в совпадения.
10
Пуп не спал.
Когда он учился в Агленби, то легко засыпал – и неудивительно. Как Черни, как все остальные его одноклассники, по будням Пуп спал от двух до шести часов, поздно ложился, рано вставал и до совершенства довел умение отсыпаться по выходным. Когда он отключался, то спал беззаботно без всяких снов. Нет… Пуп знал, что это неправда. Всем снятся сны, просто некоторые их не помнят.
А теперь ему удавалось сомкнуть глаза лишь на два-три часа кряду. Он ворочался в постели. Резко садился, разбуженный шепотами. Задремывал на кожаной кушетке, единственном предмете мебели, на который не наложило лапу правительство. Периоды и энергия сна диктовались чем-то более крупным и сильным, чем он сам, – они прибывали и отступали, как неравномерный прибой. Попытки как-то систематизировать их приводили Пупа в полное расстройство: в полнолуние и во время грозы ему меньше хотелось спать, но в остальных случаях бессонницу трудно было предсказать. Он полагал, что в нем бился магнетический пульс силовой линии, каким-то образом проникший в его тело из-за смерти Черни.
Недостаток сна превратил жизнь Пупа в нечто иллюзорное, а вереницу дней – в ленточку, которая бессмысленно полоскалась на ветру.
Было почти полнолуние, и недавно шел дождь, поэтому Пуп не спал.
Он сидел в футболке и трусах перед компьютером и щелкал мышкой с сомнительной продуктивностью глубоко утомленного человека. В его голове, все одновременно, шептали и шипели бесчисленные голоса. Они походили на помехи, которые звучали в телефоне, если поблизости пролегала силовая линия. На ветер перед приходом грозы. На заговор деревьев. Как всегда, Пуп не мог различить ни слова – и не понимал разговор. Но ясно было одно: нечто странное только что произошло в Генриетте, и голоса постоянно это обсуждали.
Впервые за много лет Пуп достал старые карты из крохотной кладовки в коридоре. Рабочего стола у него не было, а на кухонном валялись упаковки из-под лазаньи и черствые корки. Поэтому он разложил карты в ванной. Сидевший в ванне паук заспешил прочь, когда Пуп прижал карту к фаянсовой поверхности.
«Черни, тебе сейчас, наверное, лучше, чем мне».
Но, в общем, он в это не верил. Пуп понятия не имел, что стало с душой, или духом Черни, ну или как еще можно было назвать то, что от него осталось, но если неумолкающие голоса преследовали Пупа всего лишь за участие в ритуале, то судьба Черни наверняка была еще хуже.
Пуп отошел и скрестил руки на груди, рассматривая десятки пометок и надписей, которые оставил на картах во время поисков. Черни, своим невозможным почерком – и непременно красной ручкой – отметил уровень энергии вдоль возможного пути залегания силовой линии. В те времена это казалось игрой, охотой за сокровищами. Дорогой к славе. Действительно ли существовала силовая линия? Неважно.
Они просто предавались недешевому упражнению в стратегии, и полем служило всё Восточное побережье. Ища закономерности, Пуп педантично обводил кругами интересующие его участки на топографической карте. Кружок вокруг осиновой рощицы, где уровень энергии всегда был высоким. Кружок вокруг разрушенной церкви, которую почему-то избегали животные и птицы. Кружок вокруг того места, где умер Черни.
Конечно, Пуп нарисовал кружок на карте до того, как умер Черни. Это место – зловещая дубовая роща – было примечательно благодаря старинной надписи, вырезанной на коре одного из деревьев. Латынь. Надпись была неполной, труднопереводимой, и максимум, до чего додумался Пуп – это «вторая дорога». Тамошний уровень энергии, хотя и непостоянный, выглядел многообещающе. Разумеется, там пролегала силовая линия.
Черни и Пуп возвращались туда несколько раз, снимали показания (рядом с кружком начертанные Черни значились шесть разных цифр), рылись в земле в поисках возможных артефактов, сторожили ночью в ожидании признаков паранормальной активности.
Пуп сконструировал самую сложную и чувствительную «волшебную лозу» – две проволоки, согнутые под прямым углом и вделанные в металлическую круглую рукоятку так, чтобы они могли свободно вращаться. Пуп и Черни обошли с этой лозой вокруг рощи, пытаясь вычислить конфигурацию линии.
Но она оставалась неровной, то появлялась, то пропадала, как сигнал далекой радиостанции. Линии нужно было пробудить, настроить их частоты, выкрутить звук на максимум. Черни и Пуп собирались провести в дубовой роще ритуал. Впрочем, они весьма приблизительно представляли себе процесс.
Всё, что выяснил Пуп, – что силовые линии любят взаимность и жертвы, но это было раздражающе невнятно. Больше никакой информации они не нашли, а потому не прекращали попыток. Во время зимних каникул. Во время весенних. В конце учебного года.
А потом Пупу позвонила мать и сказала, что его отца арестовали за мошенничество и уклонение от уплаты налогов. Оказалось, что отцовская фирма имела дела с военными преступниками – мать об этом знала, а Пуп догадывался – и ФБР наблюдала за ее деятельностью не первый год. В один день Пуп потерял всё.
На следующий день эта история появилась в газетах, и семейному счастью Пупов настал конец. Пупа бросили обе девушки. Ну, второй теоретически была девушка Черни, так что, наверно, это не считается.
Случившееся стало достоянием самой широкой общественности. Вирджинский плейбой, наследник громадного состояния, внезапно вылетел из школьного общежития, перестал получать приглашения на вечеринки и лишился всех надежд на поступление в Лигу Плюща. Пупу оставалось только наблюдать, как его машину грузят на эвакуатор, а из комнаты выносят акустическую систему и мебель.
В последний раз Пуп смотрел на карту, когда стоял в своей комнате и думал, что у него ничего не осталось, кроме десяти долларов в кармане. Все кредитки превратились в ничто.
Черни подъехал на своем красном «Мустанге» и, не вылезая из машины, поинтересовался:
– Ну что, ты теперь белая рвань?
У Черни не было чувства юмора. Иногда он говорил вещи, которые случайно оказывались смешными. Но на сей раз Пуп, стоявший на обломках своей жизни, не засмеялся.
Силовая линия перестала быть игрой.
– Ну-ка пусти меня, – потребовал он. – Мы проведем ритуал.
11
За час и двадцать три минуты до того, как у Блу должен был сработать будильник, она проснулась от того, что хлопнула входная дверь. Серый утренний свет сочился в окно спальни, и виднелись размытые тени листьев, прижатых к стеклу. Блу попыталась не жалеть об утраченном часе и двадцати трех минутах сна.
На лестнице послышались шаги. До Блу донесся звук маминого голоса.
– …и ждала тебя.
– Некоторые вещи лучше делать ночью, – сказала Нив.
Голос у нее был тише, чем у Моры, но резче – и разносился лучше.
– Генриетта – то еще местечко, а?
– Я не просила тебя смотреть на Генриетту, – ответила Мора театральным шепотом.
Она как будто заступалась за город.
– Трудно этого не делать. Она буквально кричит, – сказала Нив.
Дальнейшие слова затерялись за скрипом лестницы.
Ответ Моры был невнятен, потому что она тоже начала подниматься, но звучало это как-то вроде:
– Я бы предпочла, чтоб ты не втягивала Блу.
Блу замерла.
Нив сказала:
– Я всего лишь пересказываю тебе то, что вижу. Если он исчез, когда… Возможно, они связаны. Разве ты не хочешь, чтобы она знала, кто он такой?
Лестница снова скрипнула. Блу подумала: «Они что, не могут говорить, не скрипя ступеньками?»
Мора огрызнулась:
– Я сомневаюсь, что так будет проще.
Нив что-то пробормотала в ответ.
– События уже выходят из-под контроля, – продолжала Мора. – Мы, считай, почти ничего не сделали, и вот он…
Блу навострила уши. Она уже очень давно не слышала, чтобы ее мать употребляла местоимения мужского рода, разве что применительно к Ганси.
Возможно – подумала Блу – Мора имела в виду ее отца. Неловкие разговоры, которые Блу пыталась завязать с матерью, ничего не приносили ей, кроме бессмысленных юмористических ответов («Он Санта-Клаус. Он грабил банки. Он сейчас в космосе»), которые менялись раз от разу. В представлении Блу ее отец был отважным героем, которому пришлось исчезнуть из-за своего трагического прошлого. Возможно, за ним охотились преступники. Блу нравилось воображать, как отец украдкой заглядывает через забор на заднем дворе и с гордостью наблюдает, как его странная дочь грезит под деревом.
Блу ужасно любила отца, которого никогда не видела.
Где-то в недрах дома закрылась дверь, и вновь наступила ночная тишина, которую трудно нарушить. Далеко не сразу Блу потянулась к пластмассовому ящику, который служил ей тумбочкой, и вытащила тетрадь. Она положила руку на прохладную кожаную обложку. Поверхность напоминала гладкую кору бука за домом. А когда Блу касалась бука, то чувствовала одновременно надежду и волнение – она приободрялась и желала действовать.
«Генриетта – то еще местечко», – сказала Нив, и тетрадь, казалось, была с ней согласна. Правда, Блу не знала, что это значит.
Она не хотела засыпать, но все-таки заснула и проспала еще час и двенадцать минут. На сей раз Блу разбудил не будильник, а одна-единственная мысль, которая вопила в мозгу: «Сегодня Ганси придет на сеанс».
Разговор Моры и Нив, вплетенный в повседневную рутину сборов в школу, казался ей не таким уж загадочным. Но тетрадь по-прежнему оставалась волшебной. Сидя на краю кровати, Блу прикоснулась к одной из цитат: «Король всё еще спит под горой, в окружении своих воинов, подданных и богатств. По правую руку от него чаша, наполненная силой. На его груди покоится меч, который также ожидает пробуждения. Счастлив тот, кто найдет короля и осмелится пробудить его, ибо король дарует ему награду, столь чудесную, какую только в силах вообразить смертный».
Блу закрыла тетрадь. Казалось, внутри нее обитал огромный, ужасно любопытный двойник, грозивший вырваться из тесных рамок благоразумия. Долгое время она сидела, положив тетрадь на колени. Обложка казалась прохладной на ощупь.
Награда.
Что бы она попросила себе в награду? Никогда больше не волноваться из-за денег? Узнать, кто ее отец? Объехать весь мир? Научиться видеть то, что видела Мора?
У Блу в голове вновь прозвенело: «Сегодня Ганси придет на сеанс. Интересно, как это будет?»
Может быть, если бы она разбудила спящего короля, то попросила бы его сохранить Ганси жизнь.
– Блу, надеюсь, ты встала! – крикнула Орла с лестницы.
Нужно было торопиться, если она надеялась вовремя добраться на велосипеде до школы. Через пару недель эта поездка грозила стать мучительно жаркой.
Может быть, она попросила бы у спящего короля машину.
«Хотела бы я сегодня прогулять».
Блу не то чтобы боялась школы, просто… это казалось таким тривиальным. И ее даже не травили; Блу быстро поняла, что чем странней она выглядела внешне, чем ясней и раньше давала другим детям понять, что она не похожа на них, тем с меньшей вероятностью ее будут дразнить либо игнорировать. К тому времени, когда она перешла в старшую школу, ее странность и умение гордиться этим стали положительным активом. Блу, внезапно сделавшаяся «крутой», могла бы обзавестись любым количеством друзей. И она честно пыталась. Но проблема в том, что, если ты странная, все остальные нормальные.
Выйдя в холодную весеннюю ночь, Ганси откинул голову назад. Теперь, убедившись, что Ронан в порядке, он понял, что Генриетта ночью прекрасна. Лоскутный город, расшитый черными ветвями деревьев.
Надо же, Ронану попался именно ворон, и никакая другая птица.
Ганси не верил в совпадения.
10
Пуп не спал.
Когда он учился в Агленби, то легко засыпал – и неудивительно. Как Черни, как все остальные его одноклассники, по будням Пуп спал от двух до шести часов, поздно ложился, рано вставал и до совершенства довел умение отсыпаться по выходным. Когда он отключался, то спал беззаботно без всяких снов. Нет… Пуп знал, что это неправда. Всем снятся сны, просто некоторые их не помнят.
А теперь ему удавалось сомкнуть глаза лишь на два-три часа кряду. Он ворочался в постели. Резко садился, разбуженный шепотами. Задремывал на кожаной кушетке, единственном предмете мебели, на который не наложило лапу правительство. Периоды и энергия сна диктовались чем-то более крупным и сильным, чем он сам, – они прибывали и отступали, как неравномерный прибой. Попытки как-то систематизировать их приводили Пупа в полное расстройство: в полнолуние и во время грозы ему меньше хотелось спать, но в остальных случаях бессонницу трудно было предсказать. Он полагал, что в нем бился магнетический пульс силовой линии, каким-то образом проникший в его тело из-за смерти Черни.
Недостаток сна превратил жизнь Пупа в нечто иллюзорное, а вереницу дней – в ленточку, которая бессмысленно полоскалась на ветру.
Было почти полнолуние, и недавно шел дождь, поэтому Пуп не спал.
Он сидел в футболке и трусах перед компьютером и щелкал мышкой с сомнительной продуктивностью глубоко утомленного человека. В его голове, все одновременно, шептали и шипели бесчисленные голоса. Они походили на помехи, которые звучали в телефоне, если поблизости пролегала силовая линия. На ветер перед приходом грозы. На заговор деревьев. Как всегда, Пуп не мог различить ни слова – и не понимал разговор. Но ясно было одно: нечто странное только что произошло в Генриетте, и голоса постоянно это обсуждали.
Впервые за много лет Пуп достал старые карты из крохотной кладовки в коридоре. Рабочего стола у него не было, а на кухонном валялись упаковки из-под лазаньи и черствые корки. Поэтому он разложил карты в ванной. Сидевший в ванне паук заспешил прочь, когда Пуп прижал карту к фаянсовой поверхности.
«Черни, тебе сейчас, наверное, лучше, чем мне».
Но, в общем, он в это не верил. Пуп понятия не имел, что стало с душой, или духом Черни, ну или как еще можно было назвать то, что от него осталось, но если неумолкающие голоса преследовали Пупа всего лишь за участие в ритуале, то судьба Черни наверняка была еще хуже.
Пуп отошел и скрестил руки на груди, рассматривая десятки пометок и надписей, которые оставил на картах во время поисков. Черни, своим невозможным почерком – и непременно красной ручкой – отметил уровень энергии вдоль возможного пути залегания силовой линии. В те времена это казалось игрой, охотой за сокровищами. Дорогой к славе. Действительно ли существовала силовая линия? Неважно.
Они просто предавались недешевому упражнению в стратегии, и полем служило всё Восточное побережье. Ища закономерности, Пуп педантично обводил кругами интересующие его участки на топографической карте. Кружок вокруг осиновой рощицы, где уровень энергии всегда был высоким. Кружок вокруг разрушенной церкви, которую почему-то избегали животные и птицы. Кружок вокруг того места, где умер Черни.
Конечно, Пуп нарисовал кружок на карте до того, как умер Черни. Это место – зловещая дубовая роща – было примечательно благодаря старинной надписи, вырезанной на коре одного из деревьев. Латынь. Надпись была неполной, труднопереводимой, и максимум, до чего додумался Пуп – это «вторая дорога». Тамошний уровень энергии, хотя и непостоянный, выглядел многообещающе. Разумеется, там пролегала силовая линия.
Черни и Пуп возвращались туда несколько раз, снимали показания (рядом с кружком начертанные Черни значились шесть разных цифр), рылись в земле в поисках возможных артефактов, сторожили ночью в ожидании признаков паранормальной активности.
Пуп сконструировал самую сложную и чувствительную «волшебную лозу» – две проволоки, согнутые под прямым углом и вделанные в металлическую круглую рукоятку так, чтобы они могли свободно вращаться. Пуп и Черни обошли с этой лозой вокруг рощи, пытаясь вычислить конфигурацию линии.
Но она оставалась неровной, то появлялась, то пропадала, как сигнал далекой радиостанции. Линии нужно было пробудить, настроить их частоты, выкрутить звук на максимум. Черни и Пуп собирались провести в дубовой роще ритуал. Впрочем, они весьма приблизительно представляли себе процесс.
Всё, что выяснил Пуп, – что силовые линии любят взаимность и жертвы, но это было раздражающе невнятно. Больше никакой информации они не нашли, а потому не прекращали попыток. Во время зимних каникул. Во время весенних. В конце учебного года.
А потом Пупу позвонила мать и сказала, что его отца арестовали за мошенничество и уклонение от уплаты налогов. Оказалось, что отцовская фирма имела дела с военными преступниками – мать об этом знала, а Пуп догадывался – и ФБР наблюдала за ее деятельностью не первый год. В один день Пуп потерял всё.
На следующий день эта история появилась в газетах, и семейному счастью Пупов настал конец. Пупа бросили обе девушки. Ну, второй теоретически была девушка Черни, так что, наверно, это не считается.
Случившееся стало достоянием самой широкой общественности. Вирджинский плейбой, наследник громадного состояния, внезапно вылетел из школьного общежития, перестал получать приглашения на вечеринки и лишился всех надежд на поступление в Лигу Плюща. Пупу оставалось только наблюдать, как его машину грузят на эвакуатор, а из комнаты выносят акустическую систему и мебель.
В последний раз Пуп смотрел на карту, когда стоял в своей комнате и думал, что у него ничего не осталось, кроме десяти долларов в кармане. Все кредитки превратились в ничто.
Черни подъехал на своем красном «Мустанге» и, не вылезая из машины, поинтересовался:
– Ну что, ты теперь белая рвань?
У Черни не было чувства юмора. Иногда он говорил вещи, которые случайно оказывались смешными. Но на сей раз Пуп, стоявший на обломках своей жизни, не засмеялся.
Силовая линия перестала быть игрой.
– Ну-ка пусти меня, – потребовал он. – Мы проведем ритуал.
11
За час и двадцать три минуты до того, как у Блу должен был сработать будильник, она проснулась от того, что хлопнула входная дверь. Серый утренний свет сочился в окно спальни, и виднелись размытые тени листьев, прижатых к стеклу. Блу попыталась не жалеть об утраченном часе и двадцати трех минутах сна.
На лестнице послышались шаги. До Блу донесся звук маминого голоса.
– …и ждала тебя.
– Некоторые вещи лучше делать ночью, – сказала Нив.
Голос у нее был тише, чем у Моры, но резче – и разносился лучше.
– Генриетта – то еще местечко, а?
– Я не просила тебя смотреть на Генриетту, – ответила Мора театральным шепотом.
Она как будто заступалась за город.
– Трудно этого не делать. Она буквально кричит, – сказала Нив.
Дальнейшие слова затерялись за скрипом лестницы.
Ответ Моры был невнятен, потому что она тоже начала подниматься, но звучало это как-то вроде:
– Я бы предпочла, чтоб ты не втягивала Блу.
Блу замерла.
Нив сказала:
– Я всего лишь пересказываю тебе то, что вижу. Если он исчез, когда… Возможно, они связаны. Разве ты не хочешь, чтобы она знала, кто он такой?
Лестница снова скрипнула. Блу подумала: «Они что, не могут говорить, не скрипя ступеньками?»
Мора огрызнулась:
– Я сомневаюсь, что так будет проще.
Нив что-то пробормотала в ответ.
– События уже выходят из-под контроля, – продолжала Мора. – Мы, считай, почти ничего не сделали, и вот он…
Блу навострила уши. Она уже очень давно не слышала, чтобы ее мать употребляла местоимения мужского рода, разве что применительно к Ганси.
Возможно – подумала Блу – Мора имела в виду ее отца. Неловкие разговоры, которые Блу пыталась завязать с матерью, ничего не приносили ей, кроме бессмысленных юмористических ответов («Он Санта-Клаус. Он грабил банки. Он сейчас в космосе»), которые менялись раз от разу. В представлении Блу ее отец был отважным героем, которому пришлось исчезнуть из-за своего трагического прошлого. Возможно, за ним охотились преступники. Блу нравилось воображать, как отец украдкой заглядывает через забор на заднем дворе и с гордостью наблюдает, как его странная дочь грезит под деревом.
Блу ужасно любила отца, которого никогда не видела.
Где-то в недрах дома закрылась дверь, и вновь наступила ночная тишина, которую трудно нарушить. Далеко не сразу Блу потянулась к пластмассовому ящику, который служил ей тумбочкой, и вытащила тетрадь. Она положила руку на прохладную кожаную обложку. Поверхность напоминала гладкую кору бука за домом. А когда Блу касалась бука, то чувствовала одновременно надежду и волнение – она приободрялась и желала действовать.
«Генриетта – то еще местечко», – сказала Нив, и тетрадь, казалось, была с ней согласна. Правда, Блу не знала, что это значит.
Она не хотела засыпать, но все-таки заснула и проспала еще час и двенадцать минут. На сей раз Блу разбудил не будильник, а одна-единственная мысль, которая вопила в мозгу: «Сегодня Ганси придет на сеанс».
Разговор Моры и Нив, вплетенный в повседневную рутину сборов в школу, казался ей не таким уж загадочным. Но тетрадь по-прежнему оставалась волшебной. Сидя на краю кровати, Блу прикоснулась к одной из цитат: «Король всё еще спит под горой, в окружении своих воинов, подданных и богатств. По правую руку от него чаша, наполненная силой. На его груди покоится меч, который также ожидает пробуждения. Счастлив тот, кто найдет короля и осмелится пробудить его, ибо король дарует ему награду, столь чудесную, какую только в силах вообразить смертный».
Блу закрыла тетрадь. Казалось, внутри нее обитал огромный, ужасно любопытный двойник, грозивший вырваться из тесных рамок благоразумия. Долгое время она сидела, положив тетрадь на колени. Обложка казалась прохладной на ощупь.
Награда.
Что бы она попросила себе в награду? Никогда больше не волноваться из-за денег? Узнать, кто ее отец? Объехать весь мир? Научиться видеть то, что видела Мора?
У Блу в голове вновь прозвенело: «Сегодня Ганси придет на сеанс. Интересно, как это будет?»
Может быть, если бы она разбудила спящего короля, то попросила бы его сохранить Ганси жизнь.
– Блу, надеюсь, ты встала! – крикнула Орла с лестницы.
Нужно было торопиться, если она надеялась вовремя добраться на велосипеде до школы. Через пару недель эта поездка грозила стать мучительно жаркой.
Может быть, она попросила бы у спящего короля машину.
«Хотела бы я сегодня прогулять».
Блу не то чтобы боялась школы, просто… это казалось таким тривиальным. И ее даже не травили; Блу быстро поняла, что чем странней она выглядела внешне, чем ясней и раньше давала другим детям понять, что она не похожа на них, тем с меньшей вероятностью ее будут дразнить либо игнорировать. К тому времени, когда она перешла в старшую школу, ее странность и умение гордиться этим стали положительным активом. Блу, внезапно сделавшаяся «крутой», могла бы обзавестись любым количеством друзей. И она честно пыталась. Но проблема в том, что, если ты странная, все остальные нормальные.