Вообрази меня

– Эй, – зовет она. – Вы, парни, снова поладили?

Слышится знакомый металлический щелчок, потом лязг – звук, который означает, что Назира отстегнула ремень. Она периодически ставит самолет на круиз-контроль (или как там это называется) и перебирается ко мне. С последнего такого перерыва прошло уже по крайней мере полчаса, и я соскучился.

Назира сворачивается калачиком в кресле напротив. Я широко ей улыбаюсь.

– Я рада, что вы двое наконец-то разговариваете, – признается она, вздыхая. – Молчание меня угнетало.

Моя улыбка гаснет.

Уорнер заметно мрачнеет.

– Послушай, – обращается Назира к Уорнеру. – Я знаю, все происходящее ужасно – ужасна сама причина, из-за которой мы летим на этом самолете, – но прекращай себя так вести. Нам осталось лететь минут тридцать, а значит, мы вот-вот покинем самолет, все вместе, ради грандиозной цели. Надо быть заодно. Надо друг другу доверять и работать сообща. Если не справимся или если ты будешь саботировать, кончится тем, что мы все потеряем. – Уорнер молчит, и Назира снова вздыхает. – Мне все равно, что там себе думает Нурия, – признается она, смягчая тон. – Эллу мы не потеряем.

– Ты не понимаешь, – тихо говорит Уорнер, не глядя на нас. – Я уже ее потерял.

– Вовсе нет, – с нажимом убеждает Назира. – Элла может быть жива. У нас есть шанс все исправить.

– Она изменилась еще до того, как ее забрали, – качает головой Уорнер. – Изменилось что-то у нее внутри, и я не понимаю, что именно. Я это почувствовал. Я всегда мог ее чувствовать – всегда мог ощущать ее энергетику – и точно говорю: Джей уже не та. Эммелина что-то с ней сделала, изменила что-то внутри. Я не имею ни малейшего представления, какой она будет, когда я снова ее увижу. Если вообще увижу. – Он вглядывается в иллюминатор. – Я лечу за ней, потому что других вариантов нет. Это единственный способ идти вперед.

И тут, даже понимая, как из-за этого взбесится Уорнер, я заявляю Назире:

– Уорнер и Джей помолвлены.

– Что? – Назира замирает. Глаза становятся как два блюдца. Даже больше. Больше, чем этот самолет. Такие большие, что могут вобрать в себя небо. – Когда? Как? Почему мне никто не сообщил?

– Я сказал тебе по секрету, – резко замечает Уорнер, кидая на меня взгляд.

– Знаю. – Я пожимаю плечами. – Однако Назира права: мы теперь команда. Нравится тебе или нет, надо высказывать все честно и открыто.

– Открыто, говоришь? А как же ваши с Назирой отношения, о которых вы ни разу не удосужились упомянуть?

– Эй, – начинаю я. – Я собирался те…

– Постойте. Стойте! – прерывает меня Назира. Она поднимает руки. – Что это мы меняем тему? Уорнер! Помолвлен! Бог мой, да это… это замечательно! Вот так новость, это может дать нам…

– Не такая уж и новость. – Я разворачиваюсь к ней. – Мы все понимали, что к тому и шло. Они с Джей созданы друг для друга, даже я готов признать. – Задумавшись, склоняю голову. – Ну, то есть да, конечно, я полагал, что они еще молоды, но…

Назира качает головой.

– Нет, нет. Я о другом. Дело не в помолвке. – Она останавливается, поднимает взгляд на Уорнера. – Я хочу сказать… прими мои поздравления.

Уорнер вот-вот взорвется.

– Мне это кое о чем напомнило. О чем-то очень хорошем. Не знаю, почему мне раньше не приходило в голову… Господи, это даст нам идеальное преимущество.

– Ты о чем?

Назира уже поднялась из кресла и направилась к Уорнеру. С опаской плетусь следом.

– Ты помнишь то время, – спрашивает она у него, – когда вы с Леной были вместе?

Уорнер бросает на Назиру злобный взгляд и драматично, с холодком отвечает:

– Предпочел бы не вспоминать.

Назира отмахивается.

– Зато помню я. И помню намного больше, чем, вероятно, следовало бы, потому что Лена постоянно жаловалась мне на ваши отношения. А точнее, я помню, как сильно твой отец и ее мать хотели, чтобы вы, ребята, ну… как бы… пообещали себя друг другу ради будущего, ради защиты движения…

– Пообещали себя друг другу? – хмурюсь я.

– Да, ну как… – Назире сложно подобрать слова, она машет руками, собираясь с мыслями, зато Уорнер, сидя в своем кресле, вдруг выпрямляется. Похоже, он понял.

– Да, – тихо произносит он. Его раздражение как рукой сняло. – Помню, отец что-то говорил о том, как важно объединить наши семьи. К сожалению, воспоминания о нашем общении остались, в лучшем случае, смутные.

– Да, родители с обеих сторон лелеяли эту мысль ради политических интересов, однако Лена в тебя влюбилась, возможно, влюблена и сейчас, и всегда была повернута на идее стать твоей женой. Она мне все уши прожужжала про то, как выйдет за тебя замуж, как мечтает о вашем будущем, какие у вас будут дети…

Я кошусь на Уорнера, пытаясь считать его реакцию, вижу гримасу отвращения и, что удивительно, успокаиваюсь.

– Помню, – продолжает Назира, – как она даже тогда говорила, какой ты бесстрастный, какой холодный и как однажды, когда вы поженитесь, она сможет объединить в базе ваши семейные профили и обеспечить необходимый допуск, чтобы отследить твое…

Самолет резко и сильно встряхивает.


Назира замирает, не успев договорить. Уорнер вскакивает на ноги. Мы все бросаемся в кабину.

Мигают огоньки, пищат сигналы тревоги. Назира проверяет аппаратуру, Уорнер одновременно делает то же самое, потом они обмениваются взглядами.

Еще один рывок, я больно стукаюсь обо что-то острое и металлическое. Выдаю набор ругательств, и почему-то, когда Назира протягивает руку, чтобы помочь мне встать…

…у меня срывает крышу.

– Кто-нибудь объяснит, что, черт возьми, происходит? В нас стреляют? – Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, осматриваю мигающие лампочки, по кабине разносится мерное «бип-бип». – Чертово дежавю! Так и знал!

Назира делает глубокий вдох. Закрывает глаза.

– Никто в нас не стреляет.

– Почему же…

– Когда мы вошли в воздушное пространство Океании, – объясняет Уорнер, – их база зафиксировала наличие несанкционированного судна. – Он бросает взгляд на экран. – Они знают, что мы здесь, и не рады.

– Так, понятно, но…

Еще один резкий рывок, и я на полу.

Уорнер даже бровью не ведет. Назира оступается – надо заметить, грациозно – и падает в кресло пилота. Она, похоже, приуныла.

– Хм-м, ладно… Что происходит? – У меня сбивается дыхание. Сердце бешено скачет. – Нас точно не обстреливают с неба? Почему вы такие спокойные? У меня что, сердечный приступ?

– Нет у тебя никакого приступа, и нас не обстреливают с неба, – повторяет Назира; ее пальцы летают по панели, подкручивая регуляторы, работая с экранами. – Они активировали дистанционное управление судном. Взяли под контроль самолет.

– И ты не можешь переключиться на ручное управление?

Она качает головой.

– У меня нет полномочий аннулировать официальное распоряжение Верховного главнокомандующего.

Минута молчания, а потом она выпрямляется. Поворачивается к нам.

– Может, это и к лучшему. Я, например, не знала точно, как нам приземлиться, а это, должно быть, хороший знак. Получается, они хотят, чтобы мы вышли живыми… так?

– Совсем не обязательно, – тихо произносит Уорнер.

– Да, точно, – хмурится Назира. – Я просто размышляла вслух. Сама вижу, что ошибаюсь.

– А мы что, должны покорно сидеть сложа руки? – Паника начинает отступать. – Ждать, пока они не посадят наш самолет, а потом, когда самолет посадят, не окружат нас с вооруженными солдатами, а потом, когда мы выйдем наружу, пока не убьют, а потом… потом – все, мы – трупы? Такой план?

– Такой, – пожимает плечами Назира. – А еще наш самолет могут направить в океан или еще куда-нибудь и разбить.

– Бог мой, Назира, совсем не смешно.

Уорнер выглядывает в иллюминатор.

– Она и не шутила.

– Отлично. Я спрошу еще раз: почему психую только я?

– Потому что у меня есть план, – отвечает Назира. Она снова бросает взгляд на приборную панель. – У нас четырнадцать минут до приземления, и этого более чем достаточно, чтобы все детально рассказать.





Элла

Джульетта




Я вижу свет.

Яркий, оранжевый, он трепещет перед моими закрытыми глазами. Практически сразу начинают проявляться звуки; они какие-то хриплые. Я слышу собственное дыхание, потом слабое пиканье. Металлическое «шшшшш», порыв воздуха, чей-то смех. Шаги, еще шаги, чей-то голос зовет…



Элла