Вообрази меня
Часть 45 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– На самом деле ей уже четыре месяца как восемнадцать.
Андерсон готов что-то возразить, потом…
– Да, точно. Неверно заполненные документы.
Мое лицо вспыхивает еще сильнее.
Я одновременно и смущена, и сгораю от стыда.
Мне любопытно.
Страшно.
– Да какая разница. – Тон Андерсона резок. – Мне так не нравится. Можешь исправить?
Макс подается вперед.
– Могу ли я это исправить? Могу ли исправить тот факт, что ее не может не тянуть к человеку, который породил двух личностей, с которыми она уже знакома, причем чрезвычайно тесно? – Он качает головой и снова заходится в смехе. – Такой тип связи нельзя разрубить без серьезных последствий. Последствий, которые отбросят нас далеко назад.
– Какие последствия? Как они отбросят нас назад?
Макс переводит взгляд на меня. Потом на Андерсона.
– Джульетта! – вздохнув, рявкает Андерсон.
– Да, сэр.
– Оставь нас.
– Да, сэр.
Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и иду к двери. Предваряя мое появление, дверь отъезжает; я медлю, всего в паре метров от нее, и вновь слышу смех Макса.
Знаю, что не стоит подслушивать. Знаю, что это дурно. Знаю, что если меня поймают, то накажут. Знаю.
И все равно не двигаюсь.
Тело сопротивляется, кричит, что надо перешагнуть порог, однако, притупляя импульсивное желание, в разум начинает просачиваться какое-то тепло. Я стою, замерев перед открытой дверью, пытаясь сделать выбор. Тут раздаются голоса.
– Налицо склонность к определенному типажу, – замечает Макс. – Практически записано у нее в ДНК.
Что отвечает Андерсон, я не слышу.
– Разве это так плохо? – снова вступает Макс. – Может, ее привязанность сработает тебе во благо. Используй в своих интересах.
– По-твоему, я так жажду человеческого общения – или же так радикально некомпетентен, – что потребовалось бы совратить девчонку, чтобы получить от нее то, что надо?
У Макса вырывается смешок.
– Нам обоим известно, что тепло человеческого общения тебе чуждо. А вот что касается твоей компетентности…
– Зачем я вообще теряю с тобой время?
– Парис, прошло тридцать лет, а я все еще жду, когда у тебя появится чувство юмора.
– Макс, прошло тридцать лет, и можно подумать, я нашел новых друзей. Получше.
– А знаешь, твои детки тоже шуточек не любят, – продолжает Макс, словно не слыша. – Интересно, как так получается.
Из груди Андерсона вылетает стон.
Макс лишь громче смеется.
Я хмурюсь.
Стою, пытаюсь проанализировать их взаимоотношения и теряюсь в догадках. Макс оскорбил Верховного главнокомандующего Оздоровления, причем неоднократно. Как подчиненного, его следовало бы наказать за проявление неуважения. В крайнем случае, уволить. Казнить, если бы Андерсон расценил бы такой вариант как оптимальный.
Но когда до меня издалека доносится смех Андерсона, я понимаю: они смеются оба, вместе. И возникает мысль, которая одновременно поражает и ввергает в ступор: должно быть, они друзья.
Одна из лампочек мигает, гаснет и начинает жужжать, сбросив с меня оцепенение. Встряхнув головой, выхожу за дверь.
Кенджи
Фанаты Уорнера сводят меня с ума.
На обратном пути в палатку я сказал всего паре человек, которых приметил на тропинке, что Уорнер голоден, но пока не чувствует в себе сил присоединиться к общей трапезе в столовой, а они уже притащили в мою комнату контейнеры с едой. Проблема в том, что вся эта доброта обходится недешево. К тому моменту объявились шесть девушек (и два парня), каждый из которых хотел получить за свою отзывчивость вознаграждение – поболтать с Уорнером. Впрочем, их обычно устраивает просто на него посмотреть.
Дикость какая-то.
Даже я знаю, положа руку на сердце, что смотреть на Уорнера не так уж и противно, но вот это неприкрытое заигрывание выглядит странно. Не привык я находиться в окружении людей, которые открыто признают, что в Уорнере им нравится все. В «Омеге пойнт» и даже на базе в Секторе 45 мы вроде бы пришли к общему мнению, что он – чудовище. Никто не старался скрывать страх или отвращение и не обращался с ним как с парнем, кому можно строить глазки.
Забавно, что бесит это только меня.
Каждый раз, когда кто-то звонит в дверь, а я ожидаю, что вот сейчас Уорнер съедет с катушек и кого-нибудь пристрелит… он, похоже, ничего и не замечает. Глазеющие мужчины и женщины, судя по всему, не входят в длинный список того, что его бесит.
– Так это типа для тебя в порядке вещей? Или как?
Я продолжаю раскладывать еду по тарелкам в скромной обеденной зоне моей комнаты. Уорнер стоит, напряженный, выбрав случайное место у окна.
– Что в порядке вещей?
– Все эти люди, – говорю я, показывая рукой на дверь, – которые приходят сюда и делают вид, что не грезят о тебе без одежды. Так это типа для тебя обычное дело?
– Похоже, ты подзабыл, – тихо произносит он, – большую часть своей жизни я считываю эмоции.
У меня глаза лезут на лоб.
– Значит, это и правда для тебя обычное дело.
Уорнер вздыхает. И снова устремляет взгляд в окно.
– Ты даже не станешь притворяться, что это неправда? – Срываю крышку с контейнера из фольги. Снова картошка. – Мол, ты не в курсе, что весь мир считает тебя душкой?
– Это признание?
– Ага, размечтался, придурок.
– Брось, надоело, – вздыхает Уорнер. – К тому же, если бы я обращал внимание на каждого, кто считает меня привлекательным, времени ни на что не осталось бы.
Я едва не роняю на пол картошку.
Жду, что он изобразит улыбку, скажет: «Шутка», – и когда ничего подобного не происходит, ошеломленно качаю головой.
– Ого! Офигительная скромность.
Уорнер пожимает плечами.
– Кстати, – продолжаю я, – если уж мы заговорили о том, что раздражает меня… Не хочешь перед едой чуток смыть кровь с лица?
Он в ответ смотрит на меня в упор. Поднимаю руки в знак примирения.
– Ладно. Хорошо. И так сойдет. – Тыкаю в него пальцем. – Ходят слухи, что кровь даже полезна. Ну, знаешь, органический продукт. Антиоксиданты там всякие и прочая хрень. Очень популярно среди вампиров.
– Ты сам-то слышишь, что несешь? Полную чушь.
Я делаю большие глаза.
– Ладно, ладно, красотка моя, еда подана.
– Я серьезно. Тебе никогда не приходило в голову сначала подумать, а потом уже говорить? Тебе никогда не приходило в голову, что, может, в принципе стоит заткнуться?
– Да ладно тебе, засранец. Присаживайся.
Уорнер очень неохотно подходит к столу. Садится и смотрит, не моргая, на тарелку перед своим носом.
Я даю ему пару секунд, а потом не выдерживаю.
– Забыл, как люди едят? Или тебя покормить? – Я накалываю кусочек тофу и направляю вилку в его сторону. – Скажи «ам». Вот кусочек тофу, чух-чух, едет к тебе в ротик…
– Еще одна шуточка, Кишимото, и я вырву у тебя позвоночник.
– Согласен. – Я кладу вилку. – Понимаю. Ты – не ты, когда голоден. Сам такой.
Андерсон готов что-то возразить, потом…
– Да, точно. Неверно заполненные документы.
Мое лицо вспыхивает еще сильнее.
Я одновременно и смущена, и сгораю от стыда.
Мне любопытно.
Страшно.
– Да какая разница. – Тон Андерсона резок. – Мне так не нравится. Можешь исправить?
Макс подается вперед.
– Могу ли я это исправить? Могу ли исправить тот факт, что ее не может не тянуть к человеку, который породил двух личностей, с которыми она уже знакома, причем чрезвычайно тесно? – Он качает головой и снова заходится в смехе. – Такой тип связи нельзя разрубить без серьезных последствий. Последствий, которые отбросят нас далеко назад.
– Какие последствия? Как они отбросят нас назад?
Макс переводит взгляд на меня. Потом на Андерсона.
– Джульетта! – вздохнув, рявкает Андерсон.
– Да, сэр.
– Оставь нас.
– Да, сэр.
Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и иду к двери. Предваряя мое появление, дверь отъезжает; я медлю, всего в паре метров от нее, и вновь слышу смех Макса.
Знаю, что не стоит подслушивать. Знаю, что это дурно. Знаю, что если меня поймают, то накажут. Знаю.
И все равно не двигаюсь.
Тело сопротивляется, кричит, что надо перешагнуть порог, однако, притупляя импульсивное желание, в разум начинает просачиваться какое-то тепло. Я стою, замерев перед открытой дверью, пытаясь сделать выбор. Тут раздаются голоса.
– Налицо склонность к определенному типажу, – замечает Макс. – Практически записано у нее в ДНК.
Что отвечает Андерсон, я не слышу.
– Разве это так плохо? – снова вступает Макс. – Может, ее привязанность сработает тебе во благо. Используй в своих интересах.
– По-твоему, я так жажду человеческого общения – или же так радикально некомпетентен, – что потребовалось бы совратить девчонку, чтобы получить от нее то, что надо?
У Макса вырывается смешок.
– Нам обоим известно, что тепло человеческого общения тебе чуждо. А вот что касается твоей компетентности…
– Зачем я вообще теряю с тобой время?
– Парис, прошло тридцать лет, а я все еще жду, когда у тебя появится чувство юмора.
– Макс, прошло тридцать лет, и можно подумать, я нашел новых друзей. Получше.
– А знаешь, твои детки тоже шуточек не любят, – продолжает Макс, словно не слыша. – Интересно, как так получается.
Из груди Андерсона вылетает стон.
Макс лишь громче смеется.
Я хмурюсь.
Стою, пытаюсь проанализировать их взаимоотношения и теряюсь в догадках. Макс оскорбил Верховного главнокомандующего Оздоровления, причем неоднократно. Как подчиненного, его следовало бы наказать за проявление неуважения. В крайнем случае, уволить. Казнить, если бы Андерсон расценил бы такой вариант как оптимальный.
Но когда до меня издалека доносится смех Андерсона, я понимаю: они смеются оба, вместе. И возникает мысль, которая одновременно поражает и ввергает в ступор: должно быть, они друзья.
Одна из лампочек мигает, гаснет и начинает жужжать, сбросив с меня оцепенение. Встряхнув головой, выхожу за дверь.
Кенджи
Фанаты Уорнера сводят меня с ума.
На обратном пути в палатку я сказал всего паре человек, которых приметил на тропинке, что Уорнер голоден, но пока не чувствует в себе сил присоединиться к общей трапезе в столовой, а они уже притащили в мою комнату контейнеры с едой. Проблема в том, что вся эта доброта обходится недешево. К тому моменту объявились шесть девушек (и два парня), каждый из которых хотел получить за свою отзывчивость вознаграждение – поболтать с Уорнером. Впрочем, их обычно устраивает просто на него посмотреть.
Дикость какая-то.
Даже я знаю, положа руку на сердце, что смотреть на Уорнера не так уж и противно, но вот это неприкрытое заигрывание выглядит странно. Не привык я находиться в окружении людей, которые открыто признают, что в Уорнере им нравится все. В «Омеге пойнт» и даже на базе в Секторе 45 мы вроде бы пришли к общему мнению, что он – чудовище. Никто не старался скрывать страх или отвращение и не обращался с ним как с парнем, кому можно строить глазки.
Забавно, что бесит это только меня.
Каждый раз, когда кто-то звонит в дверь, а я ожидаю, что вот сейчас Уорнер съедет с катушек и кого-нибудь пристрелит… он, похоже, ничего и не замечает. Глазеющие мужчины и женщины, судя по всему, не входят в длинный список того, что его бесит.
– Так это типа для тебя в порядке вещей? Или как?
Я продолжаю раскладывать еду по тарелкам в скромной обеденной зоне моей комнаты. Уорнер стоит, напряженный, выбрав случайное место у окна.
– Что в порядке вещей?
– Все эти люди, – говорю я, показывая рукой на дверь, – которые приходят сюда и делают вид, что не грезят о тебе без одежды. Так это типа для тебя обычное дело?
– Похоже, ты подзабыл, – тихо произносит он, – большую часть своей жизни я считываю эмоции.
У меня глаза лезут на лоб.
– Значит, это и правда для тебя обычное дело.
Уорнер вздыхает. И снова устремляет взгляд в окно.
– Ты даже не станешь притворяться, что это неправда? – Срываю крышку с контейнера из фольги. Снова картошка. – Мол, ты не в курсе, что весь мир считает тебя душкой?
– Это признание?
– Ага, размечтался, придурок.
– Брось, надоело, – вздыхает Уорнер. – К тому же, если бы я обращал внимание на каждого, кто считает меня привлекательным, времени ни на что не осталось бы.
Я едва не роняю на пол картошку.
Жду, что он изобразит улыбку, скажет: «Шутка», – и когда ничего подобного не происходит, ошеломленно качаю головой.
– Ого! Офигительная скромность.
Уорнер пожимает плечами.
– Кстати, – продолжаю я, – если уж мы заговорили о том, что раздражает меня… Не хочешь перед едой чуток смыть кровь с лица?
Он в ответ смотрит на меня в упор. Поднимаю руки в знак примирения.
– Ладно. Хорошо. И так сойдет. – Тыкаю в него пальцем. – Ходят слухи, что кровь даже полезна. Ну, знаешь, органический продукт. Антиоксиданты там всякие и прочая хрень. Очень популярно среди вампиров.
– Ты сам-то слышишь, что несешь? Полную чушь.
Я делаю большие глаза.
– Ладно, ладно, красотка моя, еда подана.
– Я серьезно. Тебе никогда не приходило в голову сначала подумать, а потом уже говорить? Тебе никогда не приходило в голову, что, может, в принципе стоит заткнуться?
– Да ладно тебе, засранец. Присаживайся.
Уорнер очень неохотно подходит к столу. Садится и смотрит, не моргая, на тарелку перед своим носом.
Я даю ему пару секунд, а потом не выдерживаю.
– Забыл, как люди едят? Или тебя покормить? – Я накалываю кусочек тофу и направляю вилку в его сторону. – Скажи «ам». Вот кусочек тофу, чух-чух, едет к тебе в ротик…
– Еще одна шуточка, Кишимото, и я вырву у тебя позвоночник.
– Согласен. – Я кладу вилку. – Понимаю. Ты – не ты, когда голоден. Сам такой.