Волк в ее голове. Книга I
Часть 11 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Молчание
Вам попадались фотографии зала, где выставлена Джоконда? Заметьте, я не спрашиваю, посещали вы Лувр или нет — ибо, как говорит батя, за рубеж ездят лишь мошенники, депутаты и дегенераты, а у меня нет желания относить вас ни к одной из этих категорий. Я прошу: представьте туристический «час пик». Получилось? Теперь поштучно замените избранников народа гимназистами, а деву эпохи Возрождения — снимками 10 «В».
Бинго. Вы видите ровно то же, что и я.
Снимки появились в коридоре благодаря Веронике Игоревне. Это она собрала фотографии, это она написала о каждом в стиле «Википедии» и украсила стену. Вообще было приятно: идешь и смотришь на себя, как на избранного. Со временем выставка, конечно, приелась. Фотографии потускнели, бумага пошла волнами от перепадов температур, достижения устарели. Мы неделями проходили мимо, не замечая себя, и тем удивительнее, что сегодня народ толпится перед нашей галереей, будто евреи у Стены Плача (да простят мне евреи это сравнение).
— Че такое? — спрашиваю я у Симоновой.
Вместо ответа она отходит в сторону. Какая-то смешинка поднимается внутри, потому что на портретах у меня и «Трех Ко» обновление: проткнутые глаза. Валентин с досадой пытается содрать фото. Коваль ржет. Олеся подрисовывает своей ослеплённой копии усы и цилиндр.
Я не сразу понимаю, откуда эта жуть взялась, и только растерянно хмыкаю. А в следующую секунду делается не до смеха — едва в голове возникает вчерашний день.
Тени оконных рам скользят по хромированным столикам, по высоким стульям. За окном пенятся волны у набережной, и чайки патрулями бродят туда-сюда.
Со мной те же «Три Ко». Валентин уплетает бургер, Олеся читает нечто под названием «Горничная Усуи Такуми». Коваль цепляет на пальцы печеньки с узором из маленьких восьмерок — как средневековый король, который надевает кольца перед приёмом иностранного посольства.
Ох, простите, вы же не в курсе, где мы. В «Повешении, потрошении и четвертовании», что посреди Советской набережной. Да-да, преклоните колени: бургерный апокалипсис захватил планету и добрался до нашего Северо-Сранска. И да, я хочу, чтобы котлета лежала между двумя батонами хлеба, проткнутыми шпажкой, а на стулья приходилось забираться, как на стремянку. По меркам северо-стрелецких рюмочных, где царят одни мухи и алкаши, ППЧ место отличное. Дорогое, конечно, но зато социально — или как там называется? — ориентированное. По первому впечатлению, здесь работают пенсионеры, инвалиды и прочие убогие. Валентин обещал нас угостить здесь чем-то редкостным, и оказался прав: бургер улетает с языка прямо в рай.
Теперь извините: я подавлюсь «Chicken Tsar» (рубленая котлета из куриного филе, маринованные огурчики, хрусткие как французская булка; карамелизированный бекон, соус горчичный, лук красный), ибо в дальнем углу залы — Диана. Она понуро собирает осколки зеленых стаканов, предсмертный грохот которых и привлек мое внимание. Не знаю, что больше поражает: Диана или лососевый оттенок ее формы.
— Гы, зырьте! — показывает на Диану Коваль, пока в я в приступе кашля долблю себя по груди.
— Что там? — Валентин тоже поворачивается. — Да ладно? Наша шиза тут работает?
Олеся на секунду поднимает глаза от будней японской горничной, перекладывает жвачку на другую сторону рта и с легкой улыбкой замечает:
— Скорее, воюет.
— Зачем обзываешься? — спрашиваю я Валентина, когда наконец отправляю куриное филе в нужное горло.
Он прищуривается.
— Сын мой, лунатизм начинается на ранних стадиях шизофрении.
— Ты психолог?
— Я любознателен.
— Блеск! — я хлопаю кончиками пальцев и вытираю с подбородка остатки «царского» бургера. — Давайте поаплодируем Валентину и пойдём.
Все же странно: Диана-официантка в кафе. Неужели у Вероники Игоревны столь тяжко с деньгами?
Да, и как Диана обсуждает заказы, мм, без слов?
Жестами?
СМС-ками?
Азбучкой Морзе?
Валентин задумчиво улыбается.
— А не сделать ли нам выпуск?
— Мобыть, я? — радостно предлагает Коваль.
Мне становится неловко за Диану.
— Оба — успокойтесь. Не надо никаких «выпусков».
— Лучше делать новости, чем жить без совести, — Валентин включает камеру мобильного и отмахивается от очередного «мобыть, яяя?» Коваля: — Слушай, свой телефон купи и снимай, сколько влезет! Чего ж тебя все к моему тянет? Не к девушке моей, так к телефону… штаны мои тебе не отдать?
Коваль обиженно замолкает, а я снова перевожу взгляд на Диану: она порезалась об осколок и с отчаянием смотрит по сторонам. Мне хочется встать и помочь, но — блин — посетили же не убирают в кафе мусор вместо официантов? Ведь… не убирают?..
Боковым зрением я чувствую пристальный взгляд Валентина и намеренно отворачиваюсь к окну. Там пасмурно, и злой ветер сметает с променада неубранный мусор. Волны выламывают ледовый припай и лупят по далекому причалу, обдавая брызгами чугунные фонари, скамейки, прохожих. От этого пейзажа кожу мне стягивают цыпки, а по загривку пробегают морозные коготки.
— Сегодня наш выпуск… — нарочито, явно в мою сторону говорит Валентин. — Сегодня выпуск будет посвящен одной из наших гимназисток. Назовем его…
— Выключи, прошу тебя.
Когда я поворачиваюсь, Валентин широко улыбается и завершает театральную паузу:
— «Молчание».
— Валь, блин!
Перед моим носом возникает фига.
— … поминая известные события в гимназии. В связи с чем под выпуском мы разместим опрос: следует ли исключать таких людей из гимназии для общей безопасности или помогать им обрести душевный покой в соответствии с христианскими принципами? Спросим мнение у восходящей звезды химико-физических наук Артура Арсеньева.
Валентин переключает съемку с фронтальной камеры на тыловую и поворачивает объектив на меня. Я застываю, будто под дулом пистолета.
— Ваше мнение, Артур Александрович? — повторяет Валентин.
Минутная стрелка настенных часов обрушивается на шесть: половина пятого. Я с шумом выдыхаю носом воздух.
— Мое мнение?
— Мы жаждем его услышать.
— Вот тебе мое мнение.
Пальцами я беру остатки «Цыплячьего царя» и, как обезьяна, запихиваю в рот. Хрустят огурчики, трещит карамелизированный бекон, котлета в панике вываливается обратно — но чертов Валентин невозмутим.
— У меня полная зарядка.
— И чо? — спрашиваю я с набитым ртом.
— Мы можем весь день снимать, как ты проталкиваешь в себя пищу.
— Мне фиолетово.
Я демонстративно наполняю рот остатками котлеты и делаю голливудскую лыбу.
— Пока ты предаешься чревоугодию, мы подогреем интерес и напомним зрителям поговорку из пятого класса: «Тили-тили тесто, Артур и Диана — жених и невеста». Как бывший жених прокомментирует… молчание бывшей невесты?
Котлета застревает у меня поперек горла.
Формально в словах Валентина нет ничего ужасного. Диана не нравится мне… ну, в качестве девушки. Женщины. Например, Симонова нравится. Олеся — почему-то именно с тех пор, как замутила с Валентином. Бабухадия. Романенко из «б» неплохо смотрелась (Коваль это называет «с пивком потянет»), пока не потолстела. Вероника Игоревна… черт, да, да! — а как иначе при ее внешности??? Диана же, так сказать, огня в моих чреслах никогда не вызывала, несмотря на многочисленные шуточки в младших классах.
— Мнение? Хорошо. — Я прижимаю пластиковую вилку к столу, обламываю ей зубья и с мерзким скрипом обвожу невидимый круг. — Мое мнение… Мое мнение, что, если бы твой дедушка не был бы таким… таким добрым и хорошим человеком, он бы обязательно сказал, что ему стыдно за внука. Потому что к «молчанию», скорее, ведут вот такие «выпуски».
Улыбка соскальзывает с лица Валентина. Коваль разевает рот. Олеся недобро прищурилась на вилку, и явно мечтает, чтобы я прекратил — как и большая часть посетителей, которые уже оборачиваются на тошнотворный скрип.
— Позови официанта и пойдем. Лады? — Я начинаю еще один круг по металлу и вздергиваю брови — как бы спрашиваю Валентина: «Достаточно или нет?». Тот с полуулыбкой смотрит в стол. Олеся нервно трет висок, затем с усилием возвращается к Усуи Такуми. Коваль не выдерживает и выхватывает у меня вилку.
— Давай без вот китайских пыток?
Валентин вскидывает голову и поднимает руку.
— Девушка? Девушка?!
Лицо его до странного весело, и причину этого веселья я понимаю, когда тень официанта накрывает наш столик и превращается в силуэт Дианы.
Подойдя, она прячет порезанную руку за спину, но я сижу боком к столу и замечаю рдяные капли крови, что сыпятся на кафельный пол с тонких пальцев. Поза ее напряжена, губы сжаты, глаза темные, мертвые.
Шея у меня вспыхивает от стыда. Изо рта, как мячик для пинг-понга, выскакивает одинокое «Привет…».
Вместо ответа Диана поднимается на цыпочки, секунду-две высматривает коллег и здоровой рукой, со вздохом, с заметной неохотой достает блокнот и ручку. Над грудным карманом ее форменной рубашки я замечаю табличку из графитовой бумаги: «Вас обслуживает глухонемой официант».
Эээ?..
Зачем Диана обманывает людей насчет глухоты-немоты?
Из-за долгов?
Ради прикола?
Коваль подловато улыбается, словно в предвкушении шуточки Валентина. Олеся надумывает черный пузырь жвачки и перелистывает страницу манги.
— Хочет ли гимназистка Фролкова объяснить свое вековое молчание? — предлагает Диане Валентин и наводит на нее объектив. — Без подвоха. Чтобы уже закончить всю эту драму.
— Валь… — тихо начинаю я.
Вам попадались фотографии зала, где выставлена Джоконда? Заметьте, я не спрашиваю, посещали вы Лувр или нет — ибо, как говорит батя, за рубеж ездят лишь мошенники, депутаты и дегенераты, а у меня нет желания относить вас ни к одной из этих категорий. Я прошу: представьте туристический «час пик». Получилось? Теперь поштучно замените избранников народа гимназистами, а деву эпохи Возрождения — снимками 10 «В».
Бинго. Вы видите ровно то же, что и я.
Снимки появились в коридоре благодаря Веронике Игоревне. Это она собрала фотографии, это она написала о каждом в стиле «Википедии» и украсила стену. Вообще было приятно: идешь и смотришь на себя, как на избранного. Со временем выставка, конечно, приелась. Фотографии потускнели, бумага пошла волнами от перепадов температур, достижения устарели. Мы неделями проходили мимо, не замечая себя, и тем удивительнее, что сегодня народ толпится перед нашей галереей, будто евреи у Стены Плача (да простят мне евреи это сравнение).
— Че такое? — спрашиваю я у Симоновой.
Вместо ответа она отходит в сторону. Какая-то смешинка поднимается внутри, потому что на портретах у меня и «Трех Ко» обновление: проткнутые глаза. Валентин с досадой пытается содрать фото. Коваль ржет. Олеся подрисовывает своей ослеплённой копии усы и цилиндр.
Я не сразу понимаю, откуда эта жуть взялась, и только растерянно хмыкаю. А в следующую секунду делается не до смеха — едва в голове возникает вчерашний день.
Тени оконных рам скользят по хромированным столикам, по высоким стульям. За окном пенятся волны у набережной, и чайки патрулями бродят туда-сюда.
Со мной те же «Три Ко». Валентин уплетает бургер, Олеся читает нечто под названием «Горничная Усуи Такуми». Коваль цепляет на пальцы печеньки с узором из маленьких восьмерок — как средневековый король, который надевает кольца перед приёмом иностранного посольства.
Ох, простите, вы же не в курсе, где мы. В «Повешении, потрошении и четвертовании», что посреди Советской набережной. Да-да, преклоните колени: бургерный апокалипсис захватил планету и добрался до нашего Северо-Сранска. И да, я хочу, чтобы котлета лежала между двумя батонами хлеба, проткнутыми шпажкой, а на стулья приходилось забираться, как на стремянку. По меркам северо-стрелецких рюмочных, где царят одни мухи и алкаши, ППЧ место отличное. Дорогое, конечно, но зато социально — или как там называется? — ориентированное. По первому впечатлению, здесь работают пенсионеры, инвалиды и прочие убогие. Валентин обещал нас угостить здесь чем-то редкостным, и оказался прав: бургер улетает с языка прямо в рай.
Теперь извините: я подавлюсь «Chicken Tsar» (рубленая котлета из куриного филе, маринованные огурчики, хрусткие как французская булка; карамелизированный бекон, соус горчичный, лук красный), ибо в дальнем углу залы — Диана. Она понуро собирает осколки зеленых стаканов, предсмертный грохот которых и привлек мое внимание. Не знаю, что больше поражает: Диана или лососевый оттенок ее формы.
— Гы, зырьте! — показывает на Диану Коваль, пока в я в приступе кашля долблю себя по груди.
— Что там? — Валентин тоже поворачивается. — Да ладно? Наша шиза тут работает?
Олеся на секунду поднимает глаза от будней японской горничной, перекладывает жвачку на другую сторону рта и с легкой улыбкой замечает:
— Скорее, воюет.
— Зачем обзываешься? — спрашиваю я Валентина, когда наконец отправляю куриное филе в нужное горло.
Он прищуривается.
— Сын мой, лунатизм начинается на ранних стадиях шизофрении.
— Ты психолог?
— Я любознателен.
— Блеск! — я хлопаю кончиками пальцев и вытираю с подбородка остатки «царского» бургера. — Давайте поаплодируем Валентину и пойдём.
Все же странно: Диана-официантка в кафе. Неужели у Вероники Игоревны столь тяжко с деньгами?
Да, и как Диана обсуждает заказы, мм, без слов?
Жестами?
СМС-ками?
Азбучкой Морзе?
Валентин задумчиво улыбается.
— А не сделать ли нам выпуск?
— Мобыть, я? — радостно предлагает Коваль.
Мне становится неловко за Диану.
— Оба — успокойтесь. Не надо никаких «выпусков».
— Лучше делать новости, чем жить без совести, — Валентин включает камеру мобильного и отмахивается от очередного «мобыть, яяя?» Коваля: — Слушай, свой телефон купи и снимай, сколько влезет! Чего ж тебя все к моему тянет? Не к девушке моей, так к телефону… штаны мои тебе не отдать?
Коваль обиженно замолкает, а я снова перевожу взгляд на Диану: она порезалась об осколок и с отчаянием смотрит по сторонам. Мне хочется встать и помочь, но — блин — посетили же не убирают в кафе мусор вместо официантов? Ведь… не убирают?..
Боковым зрением я чувствую пристальный взгляд Валентина и намеренно отворачиваюсь к окну. Там пасмурно, и злой ветер сметает с променада неубранный мусор. Волны выламывают ледовый припай и лупят по далекому причалу, обдавая брызгами чугунные фонари, скамейки, прохожих. От этого пейзажа кожу мне стягивают цыпки, а по загривку пробегают морозные коготки.
— Сегодня наш выпуск… — нарочито, явно в мою сторону говорит Валентин. — Сегодня выпуск будет посвящен одной из наших гимназисток. Назовем его…
— Выключи, прошу тебя.
Когда я поворачиваюсь, Валентин широко улыбается и завершает театральную паузу:
— «Молчание».
— Валь, блин!
Перед моим носом возникает фига.
— … поминая известные события в гимназии. В связи с чем под выпуском мы разместим опрос: следует ли исключать таких людей из гимназии для общей безопасности или помогать им обрести душевный покой в соответствии с христианскими принципами? Спросим мнение у восходящей звезды химико-физических наук Артура Арсеньева.
Валентин переключает съемку с фронтальной камеры на тыловую и поворачивает объектив на меня. Я застываю, будто под дулом пистолета.
— Ваше мнение, Артур Александрович? — повторяет Валентин.
Минутная стрелка настенных часов обрушивается на шесть: половина пятого. Я с шумом выдыхаю носом воздух.
— Мое мнение?
— Мы жаждем его услышать.
— Вот тебе мое мнение.
Пальцами я беру остатки «Цыплячьего царя» и, как обезьяна, запихиваю в рот. Хрустят огурчики, трещит карамелизированный бекон, котлета в панике вываливается обратно — но чертов Валентин невозмутим.
— У меня полная зарядка.
— И чо? — спрашиваю я с набитым ртом.
— Мы можем весь день снимать, как ты проталкиваешь в себя пищу.
— Мне фиолетово.
Я демонстративно наполняю рот остатками котлеты и делаю голливудскую лыбу.
— Пока ты предаешься чревоугодию, мы подогреем интерес и напомним зрителям поговорку из пятого класса: «Тили-тили тесто, Артур и Диана — жених и невеста». Как бывший жених прокомментирует… молчание бывшей невесты?
Котлета застревает у меня поперек горла.
Формально в словах Валентина нет ничего ужасного. Диана не нравится мне… ну, в качестве девушки. Женщины. Например, Симонова нравится. Олеся — почему-то именно с тех пор, как замутила с Валентином. Бабухадия. Романенко из «б» неплохо смотрелась (Коваль это называет «с пивком потянет»), пока не потолстела. Вероника Игоревна… черт, да, да! — а как иначе при ее внешности??? Диана же, так сказать, огня в моих чреслах никогда не вызывала, несмотря на многочисленные шуточки в младших классах.
— Мнение? Хорошо. — Я прижимаю пластиковую вилку к столу, обламываю ей зубья и с мерзким скрипом обвожу невидимый круг. — Мое мнение… Мое мнение, что, если бы твой дедушка не был бы таким… таким добрым и хорошим человеком, он бы обязательно сказал, что ему стыдно за внука. Потому что к «молчанию», скорее, ведут вот такие «выпуски».
Улыбка соскальзывает с лица Валентина. Коваль разевает рот. Олеся недобро прищурилась на вилку, и явно мечтает, чтобы я прекратил — как и большая часть посетителей, которые уже оборачиваются на тошнотворный скрип.
— Позови официанта и пойдем. Лады? — Я начинаю еще один круг по металлу и вздергиваю брови — как бы спрашиваю Валентина: «Достаточно или нет?». Тот с полуулыбкой смотрит в стол. Олеся нервно трет висок, затем с усилием возвращается к Усуи Такуми. Коваль не выдерживает и выхватывает у меня вилку.
— Давай без вот китайских пыток?
Валентин вскидывает голову и поднимает руку.
— Девушка? Девушка?!
Лицо его до странного весело, и причину этого веселья я понимаю, когда тень официанта накрывает наш столик и превращается в силуэт Дианы.
Подойдя, она прячет порезанную руку за спину, но я сижу боком к столу и замечаю рдяные капли крови, что сыпятся на кафельный пол с тонких пальцев. Поза ее напряжена, губы сжаты, глаза темные, мертвые.
Шея у меня вспыхивает от стыда. Изо рта, как мячик для пинг-понга, выскакивает одинокое «Привет…».
Вместо ответа Диана поднимается на цыпочки, секунду-две высматривает коллег и здоровой рукой, со вздохом, с заметной неохотой достает блокнот и ручку. Над грудным карманом ее форменной рубашки я замечаю табличку из графитовой бумаги: «Вас обслуживает глухонемой официант».
Эээ?..
Зачем Диана обманывает людей насчет глухоты-немоты?
Из-за долгов?
Ради прикола?
Коваль подловато улыбается, словно в предвкушении шуточки Валентина. Олеся надумывает черный пузырь жвачки и перелистывает страницу манги.
— Хочет ли гимназистка Фролкова объяснить свое вековое молчание? — предлагает Диане Валентин и наводит на нее объектив. — Без подвоха. Чтобы уже закончить всю эту драму.
— Валь… — тихо начинаю я.