Волчья Луна

Вагнер тянется вперед. На миг кажется, что он падает, и перед ним открывается пропасть. Потом его рука оказывается в руке Робсона, и Вагнер понимает, что ни разу не коснулся этой руки, не обнял это тело. В этом теле – сила, мягкость и теплота. Упрямое сопротивление. Вагнер с трудом поднимается на ноги.

– Смотри на меня.

Он обходит второй газообменник, и вот перед ним выход на мостик.

– Ты в порядке?

– Могу подпрыгнуть.

– Только не над пропастью.

Вагнер, бледный и вспотевший, опирается на перила, тяжело дыша. Он трижды подавляет приступ рвоты, потом выпрямляется, но по-прежнему дышит с трудом.

– Идем. Первая остановка – баня. Ты воняешь, ирман.

Улыбка Робсона по-прежнему в силах остановить планету на орбите.

– Да ты и сам не благоухаешь свежестью, Лобинью.





* * *


Вагнер долго лежит в тусклом тепле парилки. Гладкий камень под его спиной, приятное покалывание пота, который выступает каплями и бежит, вытягивая усталость из глубины мышц. Звезды над ним – недвижные созвездия на куполе. Полная Земля – сине-белая мозаика.

Земля растет. Он это чувствует даже в недрах Луны. Он знает, что дело в таблетках, причиной всегда были таблетки – и его собственная физиология, его физиологические ритмы; так или иначе, он чувствует, не видя, что синий серп Земли стоит над Меридианом. Его тянет присоединиться к единству стаи. Он не может. У него ребенок. Лежа на каменной плите, окутанный теплом, Вагнер паникует. Не только в этот раз, но при каждом Восходе Земли он будет отделен от стаи. Он не знает, как это вынести. Он вынесет. Он должен. У него ребенок.

Сомбра звякает.

«Эй, я уже вышел».

Робсон сидит на табурете в чайном баре при бане. Он напечатал серую меланжевую майку, короткую, со спущенными плечами, и тренировочные штаны с лампасами. Рукава майки закатаны. Его волосы похожи на великолепный гриб-дождевик золотисто-каштанового цвета.

– Лучше пахну? – спрашивает Робсон, сияя.

– Эвкалипт, ментол. Можжевельник. Бергамот, немного сандалового дерева. – Еще раз нюхнуть. – И чуточку ладана.

– Откуда ты это знаешь?

– В темноте я знаю много вещей.

– Хочу показать тебе фокус, – объявляет Робсон и вытаскивает из кармана тренировочных штанов свою полуколоду карт. Достает карту и машет ею перед Вагнером. Престо: карты больше нет.

– Он держит ее внутри руки, – говорит кто-то. – Между большим пальцем и ладонью. С того места, где ты сидишь, не видно. А я вижу.

Магия – это искусство перенаправления. Рука отвлекает внимание: «Сюда!» – и потому никто не видит, как над картой работают. Или как прибывает Первый клинок «Маккензи Металз».

Денни Маккензи облокачивается о стойку чайного бара. Он видит, как Вагнер проверяет, нет ли в вестибюле других рубак.

– Я один. Отлично поработал, нашел мальчишку.

– Меня зовут Робсон, – вспыхивает Робсон. – Не «мальчишка», не Роббо. Робсон.

– Ну да, ну да, – соглашается Денни Маккензи. – Я, типа, извиняюсь. А ты… – Он поворачивается к продавцу чая, – сиди ровно. Я мог бы расправиться со всей твоей охраной, но никаких проблем не будет.

– Чего тебе надо? – спрашивает Вагнер.

– Слыхал, ты приехал от самого Тве. Мы там много джакару потеряли.

– Я там был. Чего тебе надо?

– Сам хотел поехать в Тве, но Первый клинок обязан сидеть в Хэдли. Не считая тех случаев, когда Дункану надо, чтобы я выполнил его поручение. Ему нужен Робсон.

Вагнер делает шаг и становится между Робсоном и Денни.

– Вагнер, это похвально, но ты же на самом деле не боец, – говорит Денни. – Дункану требуется милое теплое тело, чтобы заслониться им от твоего брата. Ты разинул рот, Вагнер. Ты вытаращил глаза. Правда не знал? Где же ты был? А, ну да, ну да. Твой брат – Орел Луны. Лукас Корта.

– Лукас… – начинает Вагнер.

– Думаю, ты убедишься, что он ничуточки не умер, Вагнер. Дункану нужен заложник. А Лукасу нужна голова Брайса. В Дункане слишком много от Маккензи, чтобы понять: Лукас ему не враг. Он будет дураком, если настроит против себя Орла Луны и как там сейчас зовется КРЛ. Даже я это вижу, хоть и не политик. Каков выход, Вагнер Корта?


– Ты мой должник, Денни Маккензи, и я прошу тебя о третьей и последней услуге.

– И я уважу твою просьбу, Вагнер Корта. – Денни Маккензи достает нож из ножен, спрятанных под курткой от Армани, и целует лезвие. – Долг полностью выплачен. – Он снова прячет нож. – Уходи подальше отсюда, Вагнер. Уходи прямо сейчас.

– Спасибо, – говорит Вагнер. Он протягивает руку.

– Не стану я ручкаться с гребаным Кортой, – говорит Денни Маккензи. У двери он прибавляет: – Робсон. Если у тебя получаются карточные трюки, трюки с ножом ты тоже осилишь. Не забывай об этом.

– Тиу Лукас – Орел Луны? – спрашивает Робсон.

– Я не понимаю, – говорит Вагнер. – Но пойму.

«Уходи подальше отсюда», – сказал Денни Маккензи. Подальше от рубак Дункана Маккензи, подальше от махинаций Лукаса Корты. Подальше от любви, тепла и товарищества стаи. Куда-нибудь подальше, где ждет другая любовь.

– Идем со мной, Самый маленький волк.





* * *


С точки зрения Денни, песчаный сад – нелепое пристрастие. Вроде тех, на какие Суни тратят ресурсы, а потом считают себя цивилизованными, элитой. Все мягкое, тошнотворное. Старая Лощина Папоротников вызывала у него мурашки. Влажная, зеленая, полно живых существ. Всякий раз, когда он туда входил, казалось, что к коже пристает зараза. Это была идея Джейд Сунь. Тогда-то старик Боб и потерял власть. Маккензи роют, Маккензи плавят. Наша работа – вот наш сад.

– Тебе было велено привести ко мне тринадцатилетнего мальчишку, – говорит Дункан.

– Я выплатил долг.

– Нам нужно было что-то против Лукаса Корты.

– Я выплатил долг.

– Гребаному Корте.

– Я выплатил долг.

– Ни хрена – ты семью подвел.

Денни Маккензи поднимает левую руку. Мизинца на ней нет. Ампутация была быстрой и резкой, но терпимой. Его помощники тут же стерилизовали и прижгли рану. Он отказался от анальгетиков. Боль можно стерпеть. Больше раздражала потеря ощущений там, где были рассечены нервы.

– Думаешь, этого достаточно? – говорит Дункан. – Какой-то дурацкий долг чести, и все в порядке? Я отзываю все твои привилегии и уровни доступа. Аннулирую права и разрешения. Ты отрезан. Ты больше не Маккензи. У тебя нет имени. У тебя нет дома. У тебя нет отца.

Уголок рта Денни Маккензи вздрагивает.

– Да будет так.

Его каблуки стучат по каменным плитам, когда он уходит. Он мог бы пойти напрямик, через педантичные круги и скульптурные волны песка. Дзенское дерьмо. Но это было бы мелочно. Он покорно следует тропе. Золотые цифры на чибе делаются зелеными. Он дышит – пока что. Ему нужен кислород, только чтобы уехать из Хэдли.

За пределами каменного сада в коридоре выстроились джакару. Пов-скафы, рабочая одежда, спортивная одежда, классические леггинсы и толстовки. Ни намека на ретро 1980-х. Это рабочий люд. Денни Маккензи не смотрит по сторонам, когда идет меж рядами рубак. Когда он проходит мимо, они касаются лба костяшками пальцев, приветствуя его. Позади нарастает волна аплодисментов, несет его вперед.

Он крепко сжимает левый кулак.

Он едва заметно кивает, когда поворачивается в лифте, и дверь закрывается.

На станции ждет билет. Первый класс. Его чиб все еще зеленый. Он знает, кто за это заплатил. Он занимает свое место в обзорном вагоне. Когда поезд выезжает из туннеля, он поворачивается к Хэдли. Смотрит на огромную пирамиду, пока от нее не остается лишь вершина, полыхающая светом десяти тысяч солнц. Потом и это исчезает за горизонтом.

В ране на его левой руке по-прежнему никаких чувств.





* * *


Осколок, шелуха, тонкий, как иголка, обрывок земного света виднеется за окном поезда. Робсон свернулся клубочком на сиденье, рот открыт, течет струйка слюны – он крепко спит. Сон – великий транспорт исцеления, на котором можно одолеть огромные расстояния, обновляясь и восстанавливаясь. Вагнер не может заснуть, но не волчий свет заставляет его бодрствовать. Он обратил последние остатки своей темной сосредоточенности на новости, лунные и земные, на комментаторов, аналитиков, политические форумы и хроники. Он начинает понимать, что произошло, пока они с Зехрой совершали хиджру через Море Спокойствия, над чем его брат работал восемнадцать месяцев, миновавших после падения «Корта Элиу», уничтожения Боа-Виста, начала ссылки Вагнера и того мига, когда два мира поверили, что Лукас Корта умер.

Он видит: войны, что привели Корта и Воронцовых к власти – это простые стычки по сравнению с битвами, которые сотрясут Луну в будущем до ее холодного сердца. Битвами философий и политик, семей и привилегий, власти и династий, права и свободы, прошлого и будущего.

Умному волку пора залечь в логово.

Тридцать минут до узловой станции Ипатия, пересадки на местный челнок до Теофила – до Анелизы.

Робсон переворачивается во сне. Тихо вскрикивает, прислоняется к Вагнеру. Вагнер обнимает мальчика. Он такой худой и острый, нет в нем мягкости и округлости. Робсон глубже зарывается в тепло тела Вагнера, и Вагнер, опустив сиденье и откинувшись на спинку, смотрит на узенькую, предательскую Землю. Прижимается щекой к волосам Робсона. Эвкалипт, ментол. Можжевельник. Бергамот, сандаловое дерево, ладан. И Вагнер Корта понимает, что уснуть все же не так трудно.