Волчья Луна
Часть 33 из 67 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Две женщины помогли ему подняться с инвалидного кресла и передали трость. Лукас Корта, цокая, двинулся вперед по тротуару. Алексия каждую секунду боялась шатающейся плитки, случайно брошенной пивной банки, пацана на байке, предательского порыва ветра с песком – всего, что могло заставить его споткнуться и рухнуть на землю.
– Какая квартира?
– Та, где ветряной указатель-ауриверде[22].
Лукас Корта долго стоял, опираясь на трость и глядя на огни в окнах квартиры.
– Мы перепланировали ее со времен вашей матери, – сказала Алексия. – Мне сказали, это был богатый район. Вот почему мы близко к вершине. Чем ты богаче, тем выше живешь. Теперь это просто означает, что тебе надо одолеть больше лестничных ступеней. Те, у кого есть выбор, предпочитают жить как можно ниже. Я читала, на Луне то же самое.
– Радиация, – согласился Лукас Корта. – Все стремятся уйти от поверхности настолько далеко, насколько это им по средствам. Я родился в Жуан-ди-Деусе и жил там, пока моя мать не построила Боа-Виста. Это была лавовая трубка, два километра в длину. Она ее запечатала, придала ей форму, заполнила водой и растениями. Мы жили в комнатах, устроенных внутри гигантских лиц ориша. Боа-Виста был одним из чудес Луны. Наши города – огромные каньоны, заполненные светом, воздухом и движением. А когда идет дождь… Это красивее, чем можно себе представить. Ты говоришь, Рио красив, что он Чудесный Город. По сравнению с великими городами Луны, он – фавела. – Он отвернулся от башни. – Хочу пойти на пляж.
С наступлением темноты пляж превращался в охотничьи угодья банд и подростков, которые занимались любовью или парили наркотические смеси. Нортон стиснул зубы от неудовольствия, но помог Лукасу спуститься на пляж по ступенькам. Трость Лукаса утонула в песке. Он в ужасе отпрянул, попытался ее высвободить.
– Осторожнее, осторожнее, – увещевала доктор Воликова.
– Он в моих туфлях, – со страхом проговорил Лукас. – Я чувствую, как он заполняет мои туфли. Это ужасно. Вытащите меня отсюда.
Алексия и Нортон вынесли Лукаса на тротуар.
– Уберите его из моей обуви.
Алексия и Нортон держали Лукаса, а доктор Воликова сняла с него туфли и высыпала потоки мелкого песка.
– Простите, – сказал Лукас. – Я не ожидал, что так отреагирую. Я почувствовал это и подумал – пыль. Пыль – наш враг. Я не контролирую эти чувства. Это первое, что мы узнаем.
– Луна взошла, – прошептал Нортон. Ущербный месяц стоял над восточным горизонтом. Огни лунных городов сверкали, как алмазная пыль. «Океаны пыли», – подумала Алексия, и это взволновало и ужаснуло ее одновременно. Этот мужчина, этот хрупкий мужчина, умирающий от гравитации на каждом шагу и при каждом движении, пришел оттуда. Корта: ее кровный родственник, и совершенно, непримиримо чуждый человек. Алексия задрожала, крошечная и немая в свете далекой Луны.
– Моя мать рассказывала, что на Новый год вся семья приходила сюда и пускала бумажные фонарики по воде, – проговорил Лукас. – Океан каким-то образом уносил их прочь, пока они не терялись из виду.
– Мы по-прежнему это делаем, – сказала Алексия. – Это называется Ревейлон. Все одеваются в белое и голубое, любимые цвета Йеманжи.
– Йеманжа – ориша моей матери. Адриана не верила в ориша, но сама идея ей нравилась.
– Мысль о религиях на Луне кажется мне странной, – заметила Алексия.
– Почему? Мы иррациональный вид и преуспели в экспорте нашей иррациональности. Моя мать жертвовала средства Сестринству Владык Сего Часа. Они верят, что Луна – это лаборатория для социальных экспериментов. Новые политические системы, новые социальные системы, новые системы семьи и товарищества. Их конечная цель – создание человеческого общества, которое продержится десять тысяч лет; как они считают, именно столько времени нам потребуется, чтобы стать межзвездным видом. Мне проще было бы поверить в ориша.
– Мне кажется, это оптимистично, – сказала Алексия. – Значит, мы не взорвем себя и не умрем от изменения климата. Мы доберемся до звезд.
– Мы-то, может, и доберемся. Сестринство ничего не говорит о вас, оставшихся на Земле. – Лукас Корта снова взглянул на потемневший океан. Луна нарисовала на черной воде трепещущую серебристую рябь. – Мы там, наверху, сражаемся и умираем; мы строим и уничтожаем, мы любим и ненавидим, и страсти в нашей жизни превосходят ваше понимание, да вам всем на них и наплевать. Мне пора. Море меня тревожит. Я могу терпеть его при свете дня, но во тьме оно безгранично. Мне это совсем не нравится.
Нортон и Алексия погрузили Лукаса в минивэн. Двери машины закрылись, и Алексия увидела на лице Лукаса облегчение. Нортон приказал автопилоту выехать на трассу. Мимо дважды проехали какие-то ребята на байках, и он занервничал. Алексия бросила взгляд через плечо, чтобы убедиться, что они не встроились между минивэном и медицинским пикапом доктора Воликовой.
– Сеньора Корта, – сказал Лукас. – Я бы хотел сделать вам предложение.
Он коснулся стеклянной стены и отключил внутренние микрофоны машины. Нортон в передней части салона оглох.
– Вы талантливая, амбициозная, безжалостная молодая женщина, которой хватит ума не упустить свой шанс. Вы построили империю, но можете добиться куда большего. Этот мир ничего не может вам предложить. А вот я обращаюсь с тем же предложением, которое моя мать сделала вашим предшественникам. Отправляйтесь со мной на Луну. Помогите мне забрать то, что украли Маккензи и Суни, и я вознагражу вас так, что ваша семья больше никогда не будет бедствовать.
Вот он, тот самый момент. Ради него она давала взятки, шантажировала и лгала, пробираясь в спальню Лукаса Корты. Она приоткрыла дверь к богатству и могуществу «Корта Элиу». За дверью была Луна.
– Мне надо подумать.
– Ну конечно. Только дурак отправился бы на Луну очертя голову. У вас есть ваша водяная империя; потому-то я и не прошу на меня работать. Я предлагаю отправиться на Луну со мной. Я хочу, чтобы вы заплатили свою цену. У вас два дня на раздумья. Мое время на Земле истекает. Осталось три, может, четыре недели до того, как перелет с поверхности на орбиту меня прикончит. Пока что все идет к тому, что мое здоровье будет необратимо испорчено. Приходите в отель, когда примете решение. Больше никакой лжи и маскарада.
7: Весы – Скорпион 2105
У Орла Луны подают отличные «мартини», но Ариэль оставляет свой бокал нетронутым на столе из полированного камня, у самого края пропасти.
– Я думал, в какой-то квадре всегда наступает час «мартини», – замечает Орел.
– Сегодня утром мне не хочется пить.
Они сидят лицом друг к другу за каменным столиком, под скульптурным навесом Оранжевого павильона, на самом краю громадного склепа – хаба Антареса. По́зднее движение гудит по мостам и пешеходным переходам, кабины канатных дорожек ездят вверх и вниз, подрагивая. Солнечная линия темнеет: наступает вечер, и по мере того как дневной свет уходит к дальним краям проспектов квадры, загораются уличные огни. Когда Ариэль в последний раз сидела в этом бельведере, любуясь грандиозным видом, было утро. Когда она в последний раз сидела в этом Гнезде, Орел Луны приказал устроить династический брак. Корта и Маккензи. Лукасинью и Денни. С бергамотов на декоративных деревьях не до конца стерлась серебряная краска, которой их покрыли, украшая для свадьбы.
– Я требую объяснений, Джонатон.
– Совет намеревался выдвинуть вотум недоверия. Я их опередил.
– Ты взял их в заложники.
– Арестовал.
– Наша правовая система не знает процедуры ареста. Ты их похитил и удерживаешь в заложниках. Где они?
– Под охраной в собственных квартирах. Я предусмотрительно уменьшил им дыхательный рефлекс. Эта мера чудесным образом обеспечивает покорность.
– В уставе КРЛ нет ничего, разрешающего тебе похищать и удерживать членов совета Корпорации по развитию Луны.
– Это Луна, Ариэль. Мы делаем то, что хотим.
– Хочешь, чтобы я уволилась, Джонатон? Я так и сделаю, если ты и дальше будешь обращаться со мной, как с дерьмом. Там, снаружи, восемь тысяч жалоб, и только я стою между ними и тобой.
– Мне намекнули, что совет попытается снять меня с должности на том собрании.
– Видья Рао.
– Э предсказалэ попытку выдвинуть вотум недоверия. Советом руководили с Земли. Земные государства играют против меня.
– Почему ты заключил со мной сделку, Джонатон?
– Машины Видья Рао делают предположения, опираясь на закономерности, часто неразличимые для людей. Э отследилэ финансовые потоки до самого начала через сбивающую с толку громаду компаний-пустышек и государственных инвестиционных фондов. В центре всего находится известный тебе человек. Твой брат.
Ариэль сует клатч от Оскара де ла Ренты под мышку и разворачивает кресло, чтобы уехать.
– Фантазия, Джонатон. Паранойя. Я ухожу. С нашим контрактом покончено. Я больше не твой представитель.
Джонатон Кайод тянется через стол и хватает Ариэль за руку – проворное движение для крупного мужчины.
– Лукас пережил покушение на убийство, которое устроили Суни, сбежал с Луны и нашел приют у ВТО.
– Отпусти меня, Джонатон. – Они с Джонатоном Кайодом встречаются взглядами. Он отпускает ее запястье. Орел еще и сильный мужчина: его пальцы оставили бледные отпечатки на ее коричневой коже. – Ты нанял меня в качестве щита.
– Да.
– Пошел ты, Джонатон.
– Я-то пойду. А ты ходить хочешь?
Ариэль смотрит на «мартини». Холодный, крепкий и святой. Она берет бокал со стола и делает глоток. Здравомыслие, уверенность. Восхитительно.
– Я в безопасности, Джонатон?
– Я предвосхитил его попытку сместить меня.
– Джонатон, ты дурак, если думаешь, что у моего брата всего один план.
* * *
На ладейре восьмой западной улицы отстал последний верующий. Марина бежала одна вот уже час и десять минут. Она будет бежать, пока кто-нибудь не присоединится. Такова религия Долгого Бега. Кто-то всегда присоединяется. Долгий Бег никогда не прекращается.
В новой квартире Марина чувствует себя словно в клетке и стремится оттуда вырваться. Ее жизнь теперь не так уж бедна, однако новообретенного комфорта вкупе с безопасностью ей не хватает. Физическая подготовка к возвращению на Землю наделяет ее жаждой познания новых возможностей собственного тела. Она вспоминает про Долгий Бег: тела, краска на коже, цветные шнуры и ленты ориша, слияние в нечто единое, бессознательное сознание, где время и расстояние испаряются, физические ограничения растворяются; многоногий зверь, который бежит во тьме внешней и поет.
Она вспоминает Карлиньоса. Струйки пота, размазывающие флуоресцентную краску на его груди и бедрах. Его недосягаемость и самодостаточность в тот момент, когда они прервали дарованное бегом вознесение на небеса. Темный и мягкий бархат его кожи, который она ощущала в своей постели в ночь перед тем, как он отправился на битву. То, каким она увидела его в последний раз: неистовым и ликующим в луже крови Хэдли Маккензи на полу Суда Клавия.
Она услышала через перешептывания по спортивным и фитнес-каналам, через своего инструктора по Грейси джиу-джитсу, через сантиньюс, которые уехали из Жуан-ди-Деуса после того, как Брайс Маккензи превратил его в свою столицу. Долгий Бег переместился в Меридиан. Ему требовалась критическая масса участников. Он изначально должен был быть вечным. Всегда какое-то тело должно двигаться. Меридиан отличался от Жуан-ди-Деуса; в нем не было кругового служебного туннеля далеко от главных проспектов, по которому могли бы постоянно бежать верующие, распевая песнопения. Разработали маршрут – сложная петля служебных троп через семь уровней проспекта Волка[23]: семьдесят километров. Потом пять проспектов квадры Водолея: триста пятьдесят километров. В конечном итоге Бег должен был покрыть все три жилых зоны: тысяча пятьдесят километров.
Новый Долгий Бег требовал шестьдесят часов для завершения одного оборота: самый длинный непрерывный бег в двух мирах. Опасность в том, что такой бег на выносливость мог стать модной штукой, а суть Долгого Бега – не в состязании или вызове. Она в дисциплине и трансцендентности. Система предупреждений обеспечивала постоянное наличие хотя бы одного бегуна. Марина не основатель – она хранитель; она наполняет длинные пустые отрезки маршрута, и час превращается в два. Она находит личную трансцендентность в этих длинных пустых коридорах. Она думает о Земле, о том, как истончаются ее кости, как растет мышечная масса. Она думает о времени, когда бег будет под запретом. Ее ждут недели в инвалидном кресле и месяцы на костылях. Пройдет год, прежде чем она осмелится надеть что-то короткое и обтягивающее и побежать. И даже тогда это будет всего лишь бег. Ни святых, ни голосов, ни причастия.
Она думает об этом, чтобы не думать об Ариэль.
«Точка встречи через шестьдесят секунд», – говорит Хетти. Марина видит, как по ладейре 26-й Западной поднимается бегунья. Они встретятся у входа на мост 18-й улицы.
– Que sues pes correm certeza,[24] – говорит женщина. Она одета и разрисована в красное. На шортах и майке – молния Шанго. Марина любуется. К ее цвету кожи и волос такое бы не подошло.
– Corremos com os santos,[25] – говорит Марина, которой так и не дался старый язык, и незнакомка переходит на глобо. Две женщины подстраиваются и бегут в одном темпе, пересекая мост. Вокруг ночь, и они бегут между двумя бесконечными стенами огней.
– Какая квартира?
– Та, где ветряной указатель-ауриверде[22].
Лукас Корта долго стоял, опираясь на трость и глядя на огни в окнах квартиры.
– Мы перепланировали ее со времен вашей матери, – сказала Алексия. – Мне сказали, это был богатый район. Вот почему мы близко к вершине. Чем ты богаче, тем выше живешь. Теперь это просто означает, что тебе надо одолеть больше лестничных ступеней. Те, у кого есть выбор, предпочитают жить как можно ниже. Я читала, на Луне то же самое.
– Радиация, – согласился Лукас Корта. – Все стремятся уйти от поверхности настолько далеко, насколько это им по средствам. Я родился в Жуан-ди-Деусе и жил там, пока моя мать не построила Боа-Виста. Это была лавовая трубка, два километра в длину. Она ее запечатала, придала ей форму, заполнила водой и растениями. Мы жили в комнатах, устроенных внутри гигантских лиц ориша. Боа-Виста был одним из чудес Луны. Наши города – огромные каньоны, заполненные светом, воздухом и движением. А когда идет дождь… Это красивее, чем можно себе представить. Ты говоришь, Рио красив, что он Чудесный Город. По сравнению с великими городами Луны, он – фавела. – Он отвернулся от башни. – Хочу пойти на пляж.
С наступлением темноты пляж превращался в охотничьи угодья банд и подростков, которые занимались любовью или парили наркотические смеси. Нортон стиснул зубы от неудовольствия, но помог Лукасу спуститься на пляж по ступенькам. Трость Лукаса утонула в песке. Он в ужасе отпрянул, попытался ее высвободить.
– Осторожнее, осторожнее, – увещевала доктор Воликова.
– Он в моих туфлях, – со страхом проговорил Лукас. – Я чувствую, как он заполняет мои туфли. Это ужасно. Вытащите меня отсюда.
Алексия и Нортон вынесли Лукаса на тротуар.
– Уберите его из моей обуви.
Алексия и Нортон держали Лукаса, а доктор Воликова сняла с него туфли и высыпала потоки мелкого песка.
– Простите, – сказал Лукас. – Я не ожидал, что так отреагирую. Я почувствовал это и подумал – пыль. Пыль – наш враг. Я не контролирую эти чувства. Это первое, что мы узнаем.
– Луна взошла, – прошептал Нортон. Ущербный месяц стоял над восточным горизонтом. Огни лунных городов сверкали, как алмазная пыль. «Океаны пыли», – подумала Алексия, и это взволновало и ужаснуло ее одновременно. Этот мужчина, этот хрупкий мужчина, умирающий от гравитации на каждом шагу и при каждом движении, пришел оттуда. Корта: ее кровный родственник, и совершенно, непримиримо чуждый человек. Алексия задрожала, крошечная и немая в свете далекой Луны.
– Моя мать рассказывала, что на Новый год вся семья приходила сюда и пускала бумажные фонарики по воде, – проговорил Лукас. – Океан каким-то образом уносил их прочь, пока они не терялись из виду.
– Мы по-прежнему это делаем, – сказала Алексия. – Это называется Ревейлон. Все одеваются в белое и голубое, любимые цвета Йеманжи.
– Йеманжа – ориша моей матери. Адриана не верила в ориша, но сама идея ей нравилась.
– Мысль о религиях на Луне кажется мне странной, – заметила Алексия.
– Почему? Мы иррациональный вид и преуспели в экспорте нашей иррациональности. Моя мать жертвовала средства Сестринству Владык Сего Часа. Они верят, что Луна – это лаборатория для социальных экспериментов. Новые политические системы, новые социальные системы, новые системы семьи и товарищества. Их конечная цель – создание человеческого общества, которое продержится десять тысяч лет; как они считают, именно столько времени нам потребуется, чтобы стать межзвездным видом. Мне проще было бы поверить в ориша.
– Мне кажется, это оптимистично, – сказала Алексия. – Значит, мы не взорвем себя и не умрем от изменения климата. Мы доберемся до звезд.
– Мы-то, может, и доберемся. Сестринство ничего не говорит о вас, оставшихся на Земле. – Лукас Корта снова взглянул на потемневший океан. Луна нарисовала на черной воде трепещущую серебристую рябь. – Мы там, наверху, сражаемся и умираем; мы строим и уничтожаем, мы любим и ненавидим, и страсти в нашей жизни превосходят ваше понимание, да вам всем на них и наплевать. Мне пора. Море меня тревожит. Я могу терпеть его при свете дня, но во тьме оно безгранично. Мне это совсем не нравится.
Нортон и Алексия погрузили Лукаса в минивэн. Двери машины закрылись, и Алексия увидела на лице Лукаса облегчение. Нортон приказал автопилоту выехать на трассу. Мимо дважды проехали какие-то ребята на байках, и он занервничал. Алексия бросила взгляд через плечо, чтобы убедиться, что они не встроились между минивэном и медицинским пикапом доктора Воликовой.
– Сеньора Корта, – сказал Лукас. – Я бы хотел сделать вам предложение.
Он коснулся стеклянной стены и отключил внутренние микрофоны машины. Нортон в передней части салона оглох.
– Вы талантливая, амбициозная, безжалостная молодая женщина, которой хватит ума не упустить свой шанс. Вы построили империю, но можете добиться куда большего. Этот мир ничего не может вам предложить. А вот я обращаюсь с тем же предложением, которое моя мать сделала вашим предшественникам. Отправляйтесь со мной на Луну. Помогите мне забрать то, что украли Маккензи и Суни, и я вознагражу вас так, что ваша семья больше никогда не будет бедствовать.
Вот он, тот самый момент. Ради него она давала взятки, шантажировала и лгала, пробираясь в спальню Лукаса Корты. Она приоткрыла дверь к богатству и могуществу «Корта Элиу». За дверью была Луна.
– Мне надо подумать.
– Ну конечно. Только дурак отправился бы на Луну очертя голову. У вас есть ваша водяная империя; потому-то я и не прошу на меня работать. Я предлагаю отправиться на Луну со мной. Я хочу, чтобы вы заплатили свою цену. У вас два дня на раздумья. Мое время на Земле истекает. Осталось три, может, четыре недели до того, как перелет с поверхности на орбиту меня прикончит. Пока что все идет к тому, что мое здоровье будет необратимо испорчено. Приходите в отель, когда примете решение. Больше никакой лжи и маскарада.
7: Весы – Скорпион 2105
У Орла Луны подают отличные «мартини», но Ариэль оставляет свой бокал нетронутым на столе из полированного камня, у самого края пропасти.
– Я думал, в какой-то квадре всегда наступает час «мартини», – замечает Орел.
– Сегодня утром мне не хочется пить.
Они сидят лицом друг к другу за каменным столиком, под скульптурным навесом Оранжевого павильона, на самом краю громадного склепа – хаба Антареса. По́зднее движение гудит по мостам и пешеходным переходам, кабины канатных дорожек ездят вверх и вниз, подрагивая. Солнечная линия темнеет: наступает вечер, и по мере того как дневной свет уходит к дальним краям проспектов квадры, загораются уличные огни. Когда Ариэль в последний раз сидела в этом бельведере, любуясь грандиозным видом, было утро. Когда она в последний раз сидела в этом Гнезде, Орел Луны приказал устроить династический брак. Корта и Маккензи. Лукасинью и Денни. С бергамотов на декоративных деревьях не до конца стерлась серебряная краска, которой их покрыли, украшая для свадьбы.
– Я требую объяснений, Джонатон.
– Совет намеревался выдвинуть вотум недоверия. Я их опередил.
– Ты взял их в заложники.
– Арестовал.
– Наша правовая система не знает процедуры ареста. Ты их похитил и удерживаешь в заложниках. Где они?
– Под охраной в собственных квартирах. Я предусмотрительно уменьшил им дыхательный рефлекс. Эта мера чудесным образом обеспечивает покорность.
– В уставе КРЛ нет ничего, разрешающего тебе похищать и удерживать членов совета Корпорации по развитию Луны.
– Это Луна, Ариэль. Мы делаем то, что хотим.
– Хочешь, чтобы я уволилась, Джонатон? Я так и сделаю, если ты и дальше будешь обращаться со мной, как с дерьмом. Там, снаружи, восемь тысяч жалоб, и только я стою между ними и тобой.
– Мне намекнули, что совет попытается снять меня с должности на том собрании.
– Видья Рао.
– Э предсказалэ попытку выдвинуть вотум недоверия. Советом руководили с Земли. Земные государства играют против меня.
– Почему ты заключил со мной сделку, Джонатон?
– Машины Видья Рао делают предположения, опираясь на закономерности, часто неразличимые для людей. Э отследилэ финансовые потоки до самого начала через сбивающую с толку громаду компаний-пустышек и государственных инвестиционных фондов. В центре всего находится известный тебе человек. Твой брат.
Ариэль сует клатч от Оскара де ла Ренты под мышку и разворачивает кресло, чтобы уехать.
– Фантазия, Джонатон. Паранойя. Я ухожу. С нашим контрактом покончено. Я больше не твой представитель.
Джонатон Кайод тянется через стол и хватает Ариэль за руку – проворное движение для крупного мужчины.
– Лукас пережил покушение на убийство, которое устроили Суни, сбежал с Луны и нашел приют у ВТО.
– Отпусти меня, Джонатон. – Они с Джонатоном Кайодом встречаются взглядами. Он отпускает ее запястье. Орел еще и сильный мужчина: его пальцы оставили бледные отпечатки на ее коричневой коже. – Ты нанял меня в качестве щита.
– Да.
– Пошел ты, Джонатон.
– Я-то пойду. А ты ходить хочешь?
Ариэль смотрит на «мартини». Холодный, крепкий и святой. Она берет бокал со стола и делает глоток. Здравомыслие, уверенность. Восхитительно.
– Я в безопасности, Джонатон?
– Я предвосхитил его попытку сместить меня.
– Джонатон, ты дурак, если думаешь, что у моего брата всего один план.
* * *
На ладейре восьмой западной улицы отстал последний верующий. Марина бежала одна вот уже час и десять минут. Она будет бежать, пока кто-нибудь не присоединится. Такова религия Долгого Бега. Кто-то всегда присоединяется. Долгий Бег никогда не прекращается.
В новой квартире Марина чувствует себя словно в клетке и стремится оттуда вырваться. Ее жизнь теперь не так уж бедна, однако новообретенного комфорта вкупе с безопасностью ей не хватает. Физическая подготовка к возвращению на Землю наделяет ее жаждой познания новых возможностей собственного тела. Она вспоминает про Долгий Бег: тела, краска на коже, цветные шнуры и ленты ориша, слияние в нечто единое, бессознательное сознание, где время и расстояние испаряются, физические ограничения растворяются; многоногий зверь, который бежит во тьме внешней и поет.
Она вспоминает Карлиньоса. Струйки пота, размазывающие флуоресцентную краску на его груди и бедрах. Его недосягаемость и самодостаточность в тот момент, когда они прервали дарованное бегом вознесение на небеса. Темный и мягкий бархат его кожи, который она ощущала в своей постели в ночь перед тем, как он отправился на битву. То, каким она увидела его в последний раз: неистовым и ликующим в луже крови Хэдли Маккензи на полу Суда Клавия.
Она услышала через перешептывания по спортивным и фитнес-каналам, через своего инструктора по Грейси джиу-джитсу, через сантиньюс, которые уехали из Жуан-ди-Деуса после того, как Брайс Маккензи превратил его в свою столицу. Долгий Бег переместился в Меридиан. Ему требовалась критическая масса участников. Он изначально должен был быть вечным. Всегда какое-то тело должно двигаться. Меридиан отличался от Жуан-ди-Деуса; в нем не было кругового служебного туннеля далеко от главных проспектов, по которому могли бы постоянно бежать верующие, распевая песнопения. Разработали маршрут – сложная петля служебных троп через семь уровней проспекта Волка[23]: семьдесят километров. Потом пять проспектов квадры Водолея: триста пятьдесят километров. В конечном итоге Бег должен был покрыть все три жилых зоны: тысяча пятьдесят километров.
Новый Долгий Бег требовал шестьдесят часов для завершения одного оборота: самый длинный непрерывный бег в двух мирах. Опасность в том, что такой бег на выносливость мог стать модной штукой, а суть Долгого Бега – не в состязании или вызове. Она в дисциплине и трансцендентности. Система предупреждений обеспечивала постоянное наличие хотя бы одного бегуна. Марина не основатель – она хранитель; она наполняет длинные пустые отрезки маршрута, и час превращается в два. Она находит личную трансцендентность в этих длинных пустых коридорах. Она думает о Земле, о том, как истончаются ее кости, как растет мышечная масса. Она думает о времени, когда бег будет под запретом. Ее ждут недели в инвалидном кресле и месяцы на костылях. Пройдет год, прежде чем она осмелится надеть что-то короткое и обтягивающее и побежать. И даже тогда это будет всего лишь бег. Ни святых, ни голосов, ни причастия.
Она думает об этом, чтобы не думать об Ариэль.
«Точка встречи через шестьдесят секунд», – говорит Хетти. Марина видит, как по ладейре 26-й Западной поднимается бегунья. Они встретятся у входа на мост 18-й улицы.
– Que sues pes correm certeza,[24] – говорит женщина. Она одета и разрисована в красное. На шортах и майке – молния Шанго. Марина любуется. К ее цвету кожи и волос такое бы не подошло.
– Corremos com os santos,[25] – говорит Марина, которой так и не дался старый язык, и незнакомка переходит на глобо. Две женщины подстраиваются и бегут в одном темпе, пересекая мост. Вокруг ночь, и они бегут между двумя бесконечными стенами огней.