Волчье лето

Если бы она хотела узнать больше, узнать все, она бы спросила. Но она не спросила. Так что он подошел к дивану, наклонился и поцеловал ее.

— Смотри тогда со своего телефона, — сказал он, кивнув на фильм, и ушел.



На дверной ручке висела табличка «Не беспокоить».

Висела с тех пор, как в номер въехала Луиза Андерссон. Никто сюда не заходил и не делал уборку с ее приезда, сказала женщина, которая пустила его в номер. И все равно в нем был идеальный порядок, заметил Сами, когда с любопытством тут осматривался. Сложенные полотенца висели на сушилке в ванной, вся сантехника вымыта, предоставленные отелем бутылочки с шампунем, бальзамом и мылом аккуратно стояли в ряд на одной стороне раковины, на другой стояли баночки, бутылочки и тюбики, которые она, должно быть, привезла сама. Две подставки с париками рядом друг с другом — перед зеркалом. Парик блонд, используемый ею в полицейском участке, и парик каре русого цвета с челкой. В самом номере кровать была тщательно заправлена, корзина для мусора пуста, на письменном столе безукоризненный порядок, ее компьютер ровно посередине. Он даже не стал его открывать. Наверняка, с паролем. Он открыл шкаф и не удивился, увидев аккуратно развешанную и сложенную одежду согласно, как он предполагал, какой-то системе, хоть он и не видел какой. Сейф открыт и пуст. Нигде ничего, что могло бы указать на то, кто она, или почему здесь. Настоящий профессионал.

Он подошел к окну, указательным пальцем отодвинул одну плотную штору и выглянул на площадь внизу сквозь щель. Решил не откладывать, взять быка за рога, и сел в одно из кресел. Достал телефон и набрал номер.

— Это Сами. Он рядом? — спросил он, когда на звонок ответили. Рассчитывал на то, что ему снова придется ждать, и он успеет еще раз повторить все, что собирался сказать, но у него в ухе сразу раздался низкий голос Загорного.

— Что ты хочешь?

— Они знают, кто она.

— Кто знает и про кого?

— Полиция знает, кого ты отправил за своим имуществом, — объяснил Сами, удостоверившись, что в голосе не будет ни ноты раздражения, хотя был уверен, что Валерий все понял с первого раза. — Я сижу сейчас у нее в номере.

От Загорного ни звука. Невозможно определить, это долгое молчание — признак раздражения или задумчивости.

— Как они ее вычислили? — наконец раздалось в трубке.

Сами ненадолго задумался: многие факторы сыграли роль, самый основной — она оставила после себя следы или, как минимум, удалось отследить ее действия. Это и то, что она проникла в здание полиции.

— Хорошая работа полиции, — просто подытожил он, чтобы упростить себе задачу.

— Я считал ее более профессиональной.

— Видимо, это не так.

— Так что им известно?

— Как она выглядит, но ее имя им неизвестно.

— Как они узнали, где она живет?

Вот и оно, то, чего он боялся и тщательно репетировал объяснение. То, из-за чего у него могут быть проблемы.

— Они заполучили ее фотографию и… мне пришлось рассказать, что я знаю, где она живет.

— Почему?

Неважно, что он к этому готовился, он понимал, как нелепо звучит его объяснение. Хорошим оно уж точно не было. В качестве альтернативы он мог что-то соврать, но это было бы еще хуже. Он глубоко вздохнул.

— Мы встретились в отеле, я не знал, что ты отправил сюда именно ее. Мы занимались сексом, и если коллеги задержат ее, и кто-то здесь в отеле видел нас вместе, как я объясню, почему я ничего не сказал, когда увидел ее фотографию в участке?

Длинно. Больше похоже на оправдание, чем объяснение. На другом конце — тишина, на этот раз наверняка от раздражения, или он просто выдумывает?

— Мне пришлось импровизировать, спасать собственную шкуру.

Он услышал, как Валерий бормочет что-то себе под нос и обменивается с кем-то фразами на русском. Потом снова наступила тишина. Надолго. Но звонок он не сбросил.

— Я подумал, что тебе необходимо знать, — сказал Сами, пытаясь сгладить то, что плохие новости принес именно он. — Так, чтобы вы могли с ней связаться, предупредить или что-то другое.

Не самое удачное решение. Для него. Если она не вернется в отель, есть риск, что коллеги поймут, что кто-то их выдал. Станут ли подозревать его? Он не из их команды, они меньше всего о нем знают, у них есть меньше всего оснований доверять ему. Александр Эриксон, кусок дерьма, точно подумает на него. Более того, захочет, чтобы это был он. Смогут ли они что-то доказать? Вряд ли.

— Убей ее.

Ход мыслей Сами резко оборвался, он был уверен, что ему послышалось.

— Что ты сказал?

— Убей ее.

Видимо, предупредить ее — плохая идея, но это предложение еще в сто раз хуже. Он закрыл глаза, ему стало трудно дышать. Просто отказаться — невозможно. Валерий Загорный не тот человек, которому говорят нет. Скорее всего, и не тот, кого можно переубедить, но он вынужден попробовать.

— Она профессионал, не так ли? Я хочу сказать, что даже если они ее возьмут, она ничего не расскажет, — сказал он, и его фраза показалась ему вдумчивой и рациональной. — Так не лучше ли предупредить ее и удостовериться, что…

— Ты разве не боялся за свою шкуру? — холодным тоном перебил Загорный.

— Боялся…


— Так прекрати болтать и позаботься о том, чтобы ее убрать.



Дождь заливал стекло, но так, что дворники могли работать с интервалом, когда он ехал к Вэстра Эспланаден. Спустился около бассейна, проехал дальше налево к большой круговой развязке, которая приведет его к «ИКЕА», потом на трассу 99 и дальше на север.

Вскоре справа от него появилось аккуратно подстриженное поле для гольфа. Вдоль реки и на границе разбросаны лунки — одиннадцать в Швеции и семь в Финляндии. Все были пусты и безлюдны в такую погоду, а вообще в это время года площадка пользовалась популярностью. Полярный день позволял играть круглыми сутками, и благодаря разнице во времени между странами можно было побить мировой рекорд по самому длинному по времени удару в лунку, если повезет. Удар с сектора номер шесть в Швеции приземлялся на час и пять секунд позже в Финляндии.

УВ никогда в гольф не играл и не собирался начинать.

Юрий хотел встретиться у деревушки Карунги и через двадцать минут УВ подъехал туда, свернул с трассы 99 на улицу Сташунсвэген, идущую вдоль путей, прибавил скорость и продолжил путь на запад.

Примерно через километр он съехал с дороги и остановился в обговоренном месте. Ржавый шлагбаум с дырявой табличкой «Проезд запрещен» перекрывал заросшую дорогу. Позади, на лужайке, — гора оставшегося после какой-то стройки и сброшенного сюда бетонного фундамента. Может, муниципалитетом, а может, кем-то другим. УВ вышел из машины, обошел шлагбаум и спустился к открытому месту в лесу. Дождь прекратился, но УВ чувствовал, как от высокой мокрой травы мокнут кроссовки и штанины. Он спустился к бетонным блокам, осторожно сел на край одного из них и взглянул на часы. Похоже, он первый. Кроме слабого шелеста листвы не было слышно ни звука. От сырой погоды замолчали птицы и сбежали насекомые.

— Ты мне не поверил, когда я сказала, что у нас есть общие знакомые? — услышал он со спины и вскочил на ноги. Он узнал голос, понимал, кого увидит, еще до того как успел обернуться. Луизу, русскую или кто она там. Непринужденно прислонившуюся к бетонному фундаменту, с пистолетом в руке у бедра. Ее тут не было, когда он приехал, и он не слышал ее приближения. Как же она его напугала!

— Братья Пелттари сразу мне позвонили, — сказала она с таким видом, как будто даже немного его жалела, чего она, как он был совершенно уверен, не испытывала.

— Товар в машине, — сказал он, кивнув на то место, где припарковался.

— Я знаю.

— Можешь его забрать.

— Так и сделаю.

УВ определенно чувствовал, что этим она не удовлетворится, он заметил, как в груди начинает сильнее биться сердце. Медленно и осторожно он начал пятиться. Она не сдвинулась с места — между ними было метров двадцать. Быстрым он не был, имел плохую физическую форму, но сейчас ужас, адреналин и стресс могут дать ему некоторое преимущество. Мысленно он настраивался на то, чтобы развернуться и бежать, в то время как постепенно увеличивал между ними расстояние.

— Прости, — сказал он и поднял руки вверх в надежде, что это заставит ее потерять бдительность. Она так и стояла неподвижно. У него есть шанс, конечно, у него есть шанс, пожалуйста, пусть у него будет шанс.

— Откуда он у тебя? — спросила она.

— Прости, — повторил он, чувствуя, как потекли слезы. Он не просто плакал, глаза застилала пелена слез. — Прошу, прости.

Он не хотел умирать. Он, правда, не хотел умирать. Он думал о Ловисе, Стине на диване дома у Ронни. Он не мог умереть.

— У кого деньги?

Он лишь обреченно покачал головой в ответ, сделал еще шаг назад, аккуратно, чтобы не упасть, искал место, куда можно рвануть, ему показалось, что под ногами он почувствовал более плотную траву и сделал глубокий вдох.

И он побежал.

Ноги налились кровью, руки бешено раскачивались у корпуса. Он бежал. Быстрее, чем когда-либо. Увидел, как машина становится ближе, и ускорился. Он не знал, где она, и не решался обернуться и посмотреть. Продолжал бежать. Вот он около шлагбаума. Он может справиться. Услышал слабые хлопки или ему просто показалось? Она стреляла? В таком случае с глушителем, или у него в голове так громко пульсировала кровь, что он едва мог расслышать выстрелы. Все равно промахнулась. Он не ранен.

Увидев, как автомобиль накренился на одну сторону, он понял, что она нисколько не промазала. Она стреляла в колеса, а не в него. Машина наклонилась вперед, когда пуля попала и во второе переднее колесо. С какой скоростью можно ехать со спущенными передними шинами? Достаточно быстро, чтобы спастись?

Без шансов.

Без шансов, когда она сумела попасть в колеса с бог знает какого расстояния.

Он бежал дальше, в груди горело, но он не обращал внимания. Просто бежал. Через дорогу, быстро огляделся, направо, налево, хоть бы кто-то проезжал. Никого. Он побежал дальше вниз в канаву на другой стороне. Ему показалось, что он почувствовал металлический привкус во рту, но не знал, не знал, дышит ли вообще. Он ощущал, как теряет скорость, напрягался, но тело не слушалось. Он преодолел поросль молодых берез, хлеставших его ветками по лицу, и добрался до железнодорожной насыпи. На другой стороне раскинулся лес. Настоящий. Густой и зеленый. Там он сможет спрятаться. Притаиться. Только бы перебраться через пути. Он из последних сил поднялся по насыпи и как раз должен был скрыться, спустившись с другой стороны, как в ноге резануло и он упал. Выстрела он не слышал, но понял, что его подстрелили, когда услышал собственный рев боли и увидел, как внезапно приближается каменистая насыпь. Он беспомощно скатился на другую сторону. Почувствовал, как расцарапал лицо и руки, но это не шло ни в какое сравнение с болью в ноге. Но на короткое время он оказался вне поля ее видимости.

У него есть шанс, конечно, есть, пожалуйста, пусть у него будет шанс.

Он встал на ноги и заковылял в сторону, к деревьям. Далеко он не продвинулся, кончились силы, опустился на землю за широким стволом ели и попытался успокоить дыхание. Его брюки насквозь пропитались кровью, льющейся из сильно пульсирующей раны на бедре.

Так много крови. Слишком много.

Он зажал рану руками, прерывисто и коротко дыша. Он слышал, как она аккуратно спускается с насыпи и останавливается. Он закрыл рот и неглубоко дышал только через нос. Он слышал ее. Как она приближается. Это все кровь? Неужели так просто, что она идет по следам крови? Он закрыл глаза и не открывал, пока не наступила полная тишина.

Когда он открыл глаза, она сидела на корточках в паре метров от него. С опущенным вниз пистолетом.

— Кто тебе их дал? У кого деньги?

УВ лишь, плача, покачал головой. Пот, слезы и сопли текли по лицу, но он не пыталася их вытереть. Не было сил. Ему стало сложно фокусировать взгляд, он чувствовал головокружение и тошноту.

— Я оставлю тебя здесь, если расскажешь.

Он посмотрел на нее пустым взглядом, он не был уверен, что смог бы ответить, даже если бы попытался, дыхание становилось все более затрудненным и прерывистым. Шок. У него был шок. Она наклонилась, взяла его за подбородок и подняла голову.

— Я заберу товар у тебя из машины и поеду за деньгами. Останови это кровотечение и выживешь.

— Останови… это ты, тогда… я расскажу.