Волчье лето

Гордон припарковался, и они вышли из машины. Ханна бросила беглый взгляд назад на автомобиль, направляясь к стоявшему у входной двери Хельгрену, ожидавшему их с недружелюбно скрещенными на фланелевой рубашке руками. Он выглядел моложе своих шестидесяти, моложе П-У, пронеслось в голове у Ханны, поджарый и мускулистый, а лицо выдавало человека, много времени проводящего на улице. Короткая седая щетина и светло-голубые глаза враждебно вглядывающиеся в посетителей из-под кепки с рекламой машинного масла.

— Что вам нужно? — спросил он без намека на более формальное или дружелюбное приветствие.

— У вас дома есть крысиный яд? — прямо спросил Гордон.

— Нет, крыс я пристреливаю, если вижу.

Он как-то сумел сделать ударение на крысах, таким образом, что у Ханны возникло впечатление, что для него и она, и Гордон, и, видимо, все полицейские — животные-вредители.

— А мышей? Их сложнее увидеть?

— Ловушки. У меня на участке нет яда, у меня — собаки.

— Слушайте, да вы настоящий друг зверей, — вставила Ханна.

— Знаете, почему мы спрашиваем?

— Наверное, нашли где-то отравленных зверей, — сказал Хельгрен, и на его лице одновременно отразились усталость и бешенство.

— На вашей земле, — сказала Ханна. Не совсем правда, но был маленький шанс, что, разозлившись, что они там побывали, он автоматически ее поправит и выдаст свою осведомленность об отравлении волков прямо за его владениями.

— У меня много земли и нет ограждений, — спокойно ответил Хельгрен, пожав плечами.

— Можно нам здесь все осмотреть? Внутри домов?

— Нет.

Ханна посмотрела на Гордона, который едва заметно покачал головой. Они могут принять решение об обыске, если преступление предусматривает наказание в виде тюремного заключения и если у них есть повод полагать, что в строениях есть что-то имеющее решающее значение для расследования. Первому критерию ситуация соответствует, но даже если бы они нашли целый прицеп крысиного яда, они бы никогда на сто процентов не смогли связать это с отравленным мясом.

— Что-то еще?

Гордон огляделся, будто над чем-то размышляет и принимает решение.

— Нет, сейчас все, но мы, возможно, будем заглядывать то и дело.

— Зачем?

— Почему бы и нет?

— Меня в чем-то подозревают?

— Нет, сейчас нет, но, как я уже сказал, будем заглядывать.

Они двинулись назад, Ханне показалось, что она чувствует на спине злобный взгляд Хельгрена. Подходя к машине, они услышали звук двигателя, и через мгновение на участок заехала и припарковалась другая машина. Хорошо одетый мужчина двадцати пяти лет вышел из нее и уверенным шагом, демонстрирующим, что приехал он сюда не впервые, направился к дому. Он без особого интереса взглянул на Ханну с Гордоном и чуть кивнул им.

— Кто это? — поинтересовалась Ханна, обернулась и увидела, как молодой мужчина подходит к Хельгрену, пожимает ему руку и они оба заходят в дом.

— Не знаю, не узнал его.

Гордон двинулся дальше к своей машине. Поколебавшись, Ханна достала мобильный и, в последний раз взглянув на дом, подошла ближе, чтобы четко зафиксировать номер «Тойоты Ярис» бордового цвета, на которой приехал молодой мужчина.



Девочке на площадке было на вид лет восемь.

Положив руки на плечи четырехлетнему брату, она вела его на новую игру и одновременно рассказывала о том, как будет весело. Катя с улыбкой изучала, как маленькая девочка ведет игру по своим правилам, и ела клубнику из стоявшей рядом с ней на парковой скамье коробки. Катя любила клубнику. Она впервые ее попробовала в возрасте этой девочки. В том месте, который она до того момента считала домом, у них клубники никогда не водилось, и вообще, насколько она помнила, в принципе никаких свежих фруктов кроме мелких кислых яблок, растущих на участке.



Они пришли к ней в школу, где все думали, что она живет у тети, потому что мама не может о ней заботиться. Катя, или Таня, как ее тогда звали, не знала, зачем нужна была эта ложь, однажды спросила дома, но ей напомнили делать только то, что ей говорят.

Однажды утром учительницу вызвали из класса, и когда она вернулась пару минут спустя, то явно нервничала и попросила Таню последовать за ней в коридор, где их ожидали двое мужчин. Один вышел вперед с теплой, дружелюбной улыбкой, сел перед ней на корточки и представился Дядей. Второй остался стоять сзади и молчал.

Дядя спросил, не хочет ли она пойти с ним во двор, где они смогут поговорить. Татьяна взглянула на учительницу, которая кивнула, что ей нужно пойти, и та пошла.

На улице они сели на одну из скамеек за спортивным залом. Школьный двор пустовал — все сидели на уроках. Стояла осень, но в воздухе уже ощущалась зима, и Таня дрожала в тонкой куртке. Дядя махнул другому мужчине, который подошел и накинул свою большую кожаную куртку ей на плечи.

— Все еще мерзнешь? — заботливо спросил Дядя. Она покачала головой, опустив глаза. Он достал коробочку с конфетами, взял одну, спросил, не хочет ли Таня, и снова получил качание головой в ответ.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — сказал он, убирая коробочку в карман. Она молчала. — Хочу забрать тебя отсюда, в новую школу, где ты сможешь завести новых друзей.

В этой школе друзей у нее не было, но она не собиралась этим с ним делиться. Она сидела, опустив голову, и смотрела на свои сапоги.

— Что скажешь, Татьяна? — спросил он, после того как они довольно долго сидели в тишине. — Хочешь поехать со мной?


Она снова покачала головой.

— Почему?

— Мама с папой, — выдавила она из себя тихо, будто выдохнула.

— Они тебе не мама с папой. Они плохие люди.

Короткое утверждение, которое, как только она его услышала, странным образом показалось ей правдивым. Необъяснимое чувство, иногда посещавшее ее — что когда-то были какие-то другие, что-то другое. Впервые она осторожно повернула голову и посмотрела на него.

— Тебе хорошо у них? Вы ладите? — спросил он.

Папа говорил ей, что случится, если она кому-нибудь расскажет про ситуацию у них дома, если кто-то догадается, что не все гладко. Она не знала этого мужчину, даже не знала, кто он. Он казался добрым, но вдруг он расскажет папе, что она сказала. Может, он приехал сюда, только для того чтобы проверить, что она послушная, хорошая девочка. Так что она старательно закивала.

— Я тебе не верю, — сказал Дядя, но не злясь, как бывало с папой и мамой, когда они думали, что она лжет. — Знаешь, почему я тебе не верю?

Она лишь покачала головой. Казалось, чем меньше она скажет, тем лучше. Тогда он начал рассказывать.

О том, что происходило дома, что они делали, чему ее подвергали.

Он знал обо всем. Как будто бывал там, жил с ними, движения и отвращение в голосе, как будто он пережил это вместе с ней. Когда он закончил, она плакала, рыдала до дрожи. Она втянула голову и так сильно сжала руки на коленях, что пальцы стали ярко-красными. Она чувствовала стыд и испуг, но в то же время и странную легкость.

— Хочешь туда? — он протянул ей носовой платок. Она покачала головой и вытерла сопли, свисавшие с носа как две тягучие нитки. — Если поедешь со мной, больше никто не сможет причинить тебе вред.

Она взглянула на него — в его глазах было что-то, что заставило ее сразу же ему поверить.



Сестра толкнула мальчика, он упал и заплакал. Старшая сестра помогла ему подняться и отряхнула его. Мужчина, которого Катя приняла за их отца, присел перед мальчиком на корточки, повернулся к девочке. Катя выпрямилась, шлепки запрещены, но это не мешало родителям по-прежнему использовать физические меры воздействия на детей. Одно из важнейших правил — никогда не использовать свои знания вне задания, но ничто не мешает ей аккуратно поставить мужчину на место, если он сейчас решит применить к девочке физическое наказание. К счастью, он начал разговаривать с дочерью, явно демонстрирующей, что она раскаивается в своем поступке, и все закончилось примирительным обниманием младшего брата. Мобильный Кати издал сигнал. Она сунула в рот клубнику и взяла телефон. Сообщение от Дяди.



Новое задание. В Хапаранде.

Все сотрудники отдела собрались в переговорной.

Гордон уступил место в президиуме, и Александр «Экс» Эриксон выдвинул стул, закатал рукава светло-голубой рубашки и сел. Узнав о возможной связи с убийствами в Рованиеми, он решил приехать и руководить следствием на месте. Желанное подкрепление. Коллегам он нравился, и это было взаимно, как считал Гордон. Экс уже работал со многими из них, за исключением Людвига.

На противоположной стороне стола под гербом полиции сидел, жуя зубочистку, мужчина в клетчатой рубашке и кожаном жилете — новое лицо, и для Гордона тоже. Сами Ритола. Из полиции Рованиеми. Приехал к ним с тонкой папкой с данными финской полиции о жертве в лесу.

Вадим Тарасов, 26 лет, родился в деревушке в Восточной Карелии, но уже много лет жил в Петербурге.

П-У молча удивлялся, в чем сейчас проблема с электронной почтой и телефонами, что каждый, по-видимому, настаивает на том, чтобы лично сообщить им информацию. Когда они поняли, что Ритола собирается остаться и также присутствовать на брифинге, П-У прямо спросил, зачем тот потратил полтора часа на дорогу, вместо того чтобы просто прислать им все необходимое.

— Я хочу посмотреть, как идут дела с моим расследованием, — со спокойной уверенностью ответил Сами по-фински, а сидящий рядом с ним Морган перевел.

Шведский у Сами хромал, финский у Александра отсутствовал.

— Формально это наше расследование. Мое расследование, — жестко подчеркнул Александр, но как будто старался, чтобы его слова не звучали чересчур, так, словно он хочет пометить свою территорию. — Оно касается убийства по неосторожности или преднамеренного убийства этого Тарасова.

— Который был замешан в моем деле, прежде чем оно стало вашим, — кивнул Сами. Справедливое утверждение, а связь между преступлениями делала присутствие Сами уместным, да и никогда не помешает иметь хорошие отношения с финской полицией, думал Гордон. Похоже, Александр мыслил схожим образом.

— Верно, давайте больше не будем дискутировать на эту тему, — сказал он с подкупающей улыбкой. — Дело — наше, но мы более чем одобряем ваше присутствие.

Сами сделал учтивый поклон на стуле и саркастично помахал рукой перед лицом, как будто получил аудиенцию у какого-нибудь короля 18 века.

— Благодарю вас от всего сердца!

Морган молчал, решив не переводить, будучи уверенным, что основной смысл и так понятен. Александр повернулся к остальным присутствующим и вывел на проектор фотографию.

— Значит, погибший — Вадим Тарасов, — отчеканил он, снова поворачиваясь к Сами. — Вы связываете его со стрельбой около Рованиеми на прошлой неделе.

— С адской бойней, — подтвердил Сами. — Семеро убитых, одного из них хоронили сегодня утром.

— Семь убитых финнов? — уточнил Людвиг.

— Четверо. Еще трое русских.

— Тут не все знают детали дела, — вклинился Александр. — Вы не могли бы подробнее рассказать, что произошло в Рованиеми.

— Как я уже сказал, трое русских, четверо финнов. Все тела на месте. Оружие на месте. Так что мы имеем неплохое представление о случившемся.

Пока Морган переводил, Сами открыл перед собой папку и разложил большую часть снимков на столе. Мертвые. Много мертвых.