Военный и промышленный шпионаж
Часть 19 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В оккупированной Румынии нам довелось познакомиться и с организованной тогда французскими офицерами так называемой «воздушной разведкой». Ее смысл заключался в том, что неприятельские самолеты высаживали в нашем тылу агентов с почтовыми голубями. Эти лазутчики, естественно, встречали активную поддержку у своих земляков и в первую очередь у оставленных румынской разведкой соглядатаев.
Как бы то ни было, нам удалось раскрыть и обезвредить весьма разветвленную сеть таких шпионов и их пособников. И какой бы невидимой на первый взгляд ни казалась скрытая шпионская деятельность, благодаря двум крупным аферам она все же стала достоянием широкой общественности.
Нападение на разведывательный пункт австрийского флота в Цюрихе
В Швейцарии постепенно разгорелся конфликт между австро-венгерским генеральным консулом в Цюрихе фон Мауригом, чью поддержку нашей разведслужбы мы весьма ценили, и вице-консулом капитаном первого ранга Майером. Причиной противостояния между консулом и морским офицером послужило решение последнего перевести флотский разведывательный пункт из здания генерального консульства в частный дом. В ночь с 24 на 25 февраля 1917 г., когда в помещении пункта по недопустимой небрежности не оказалось ни одного сотрудника, на него было совершено нападение. Утром несгораемый сейф обнаружили вскрытым, а все хранившиеся в нем документы были похищены. Причем взлом сейфа проводился при помощи кислородной горелки, то есть достаточно громоздкого аппарата, для переноски которого требовались усилия как минимум двух преступников.
Последствия этого не заставили себя ждать — поднялся большой шум, и скомпрометированный моряк вместе со своим персоналом был вынужден покинуть Швейцарию.
Самым неприятным для нас в этом инциденте явилось то, что в числе других документов по агентурной работе был похищен и шифр.
Людская молва сразу же объявила организатором нападения одного из агентов капитана первого ранга Майера проживавшего в Цюрихе итальянского адвоката Ливия Бини, а также сотрудника итальянской разведывательной службы первого лейтенанта Вентимилью. Причем обоим удалось скрыться. Позднее о Бини стало известно, что в марте 1917 года у себя на родине он предстал перед судом за подделку векселей и прочие подобные делишки. Он и раньше часто судился, и поэтому ему ничего не стоило представить дело так, чтобы получить оправдательный приговор в качестве платы за удачно осуществленную операцию по нападению на наш разведывательный пункт.
В течение 1918 года подробности этого дела постепенно стали проясняться, и нашему разведывательному управлению удалось установить примерно следующую картину. Инициатором нападения действительно был Бини, который и предложил план его осуществления итальянскому консулу в Цюрихе Карло Менассо. Тот, в свою очередь, сообщил об этом предложении в Рим, откуда ему прислали инженера, чтобы тот на месте проверил технические возможности его осуществления. Пройти в помещение с сейфом под благовидным предлогом инженеру не составило большого труда, и он пришел к выводу, что для вскрытия потребуется не менее двух опытных взломщиков. После этого итальянское правительство выпустило из тюрем Милана и Флоренции медвежатников де Люка и Палаццо, отправив их в Цюрих. На обратном пути в городе Комо взломщиков предусмотрительно встретили и отобрали у них все документы, оставив им и Бини в качестве вознаграждения лишь украденные деньги. Однако преступникам этого показалось мало, а сама дележка добычи прошла весьма бурно. Но и на этом преступники не успокоились, забрасывая итальянские суды своими претензиями еще целый десяток лет.
Шпионский скандал Йорга и графа Фирмиана. Дипломаты нейтральных стран на службе неприятельской разведки
С началом войны румынский капитан Траян Штирча наравне с другими военными атташе в Вене находился под негласным наблюдением полиции. При этом была обнаружена его интимная связь со студентом высшего технического училища Стефаном Александром Йоргой, румыном из города Лугож, который стараниями капитана стал секретарем румынской церкви в Вене. Создалось впечатление, что здесь что-то не так, и за обоими была установлена пристальная слежка. Однако обнаружить ничего не удавалось. Тем не менее в конце августа 1916 года, то есть с началом войны с Румынией и когда Йорга должен был призываться в армию, военные власти усилили к нему свое внимание. В результате проявленной бдительности в поведении молодого солдата обнаружились некоторые странности, которые в конечном итоге привели к его аресту и преданию венскому гарнизонному суду.
Тем временем в начале 1917 года в венский центральный контрразведывательный пункт поступило доверительное донесение о том, что в цензурном отделе центрального справочного бюро Красного Креста действует шпионская организация, которая отправляет свои материалы за границу через дипломатические представительства нейтральных стран. В качестве руководителя был назван цугсфюрер[300] граф Латтенцио Фирмиан, а его помощниками — Валерио Бенуцци и служащий кредитного учреждения торговцев и ремесленников Марио Ренси.
Все трое были арестованы, поскольку улики их преступной деятельности оказались неоспоримыми. Среди них следует назвать подозрительные отношения с дипломатами, сомнительными женщинами и известными ирредентистами, получение денег из Голландии, а также навязчивое сближение с возвращавшимися с фронта офицерами. Стали известны также факты передачи иностранным представителям информации о событиях на итальянском фронте. Кроме того, арестованный по подозрению в государственной измене и шпионаже лейтенант запаса Карл Пернер признался, что он действительно имел беседу о шпионаже с графом Фирмианом, поскольку был убежден в существовании шпионской организации в Вене. Тем не менее, несмотря на все улики, Фирмиан и Бенуцци смогли так ловко построить свою защиту, что в конце сентября 1917 года были освобождены по распоряжению правового отдела венского военного командования. Однако следствие в отношении Ренси и других обвиняемых, арестованных в ходе расследования, продолжалось.
В начале октября 1917 года Йорга чистосердечно признался, что, поддавшись шантажу румынских националистов, использовавших, видимо, его противоестественные отношения со Штирчей, с мая 1915 года был вынужден заниматься шпионажем, выполняя задания румынского военного атташе, о чем знал и посланник князь Маврокордато. Во время выполнения своих разнообразных поручений Йорга познакомился более чем с пятьюдесятью шпионами из числа румынских националистов. Среди них был и румынский торговый атташе Василь Кандиани, а также недавно освобожденные граф Фирмиан и Бенуцци.
Последний особенно нравился Йорге, поскольку производил впечатление очень деятельного человека, который поддерживал связь не только со Штирчей и итальянским морским министром, но и с испанским посольством[301], официально стоявшим в стороне, но явно поддерживавшим наших противников. Бенуцци собирал информацию через свою любовницу Шарлотту Бриголу, предоставляя ее «в распоряжение наших офицеров», передавал румынам и итальянцам секреты цензурного отдела, сообщая, каким образом переписка военнопленных использовалась в интересах разведывательной службы. Он хотел также попытаться восстановить графа Фирмиана на службе в цензурном отделе после его освобождения, чтобы в дальнейшем использовать этот ценный источник сведений, который после перевода Бенуцци в другое ведомство оказался для него закрытым.
Бенуцци использовал в своих целях и русско-французскую шпионскую организацию в Швейцарии. Мы напали на ее след в начале 1917 года и выяснили, что она пользуется услугами испанцев. Эти нейтральные подданные создали из шпионажа весьма выгодное дело — пользуясь своим нейтральным статусом, одна часть их обслуживала центральные державы, а другая, предположительно большая по численности, — страны Антанты. Однако наши военные атташе в Мадриде и Берне в тесном взаимодействии с разведывательным управлением германского Генштаба IIIb и немецким контрразведывательным пунктом «Юг» в городе Фрайбург-им-Брайсгау, австро-венгерским генеральным консульством в Цюрихе, разведывательным пунктом в Фельдкирхе и «Эвиденцбюро» раскрыли нити этой шпионской сети, выяснив, что шпионы разъезжали по Австро-Венгрии и Германии под видом торговцев фруктами.
От испанцев не отставали и румыны. О том, как они понимали нейтралитет, свидетельствует хотя бы тот факт, что доклады Штирчи о положении дел на австро-венгерских фронтах, когда ему разрешали их посетить, немедленно передавались русским через румынского премьер-министра Братиану. И это не говоря уже о ведении шпионажа в интересах Антанты в целом.
После вступления Румынии в войну Штирча по согласованию с чилийским послом доном Энрико Лопесом передал свою агентуру секретарю чилийского посольства Филипе Анинату, который через Швейцарию стал передавать разведывательные сведения странам противника. Во всяком случае, так следовало из показаний Йорги.
После таких разоблачений Фирмиан, Бенуцци и Бригола были арестованы, однако следствие, приведшее к задержанию еще двадцати лиц, как всегда, затянулось. За это время Бенуцци сумел так расположить к себе охрану, что, даже находясь под арестом, смог не только продолжать шпионскую деятельность, но и развить свою агентурную сеть, установив, в частности, контакты с испанцами Педро Рикельме-Гранка и Хоакином Фойксом. Тем не менее нам все же удалось их установить и арестовать вместе с рядом других подобных личностей. И все же до вынесения приговора дело так и не дошло — после распада империи все они были выпущены на свободу по амнистии.
Мы, естественно, извлекли из происшедшего соответствующие уроки и стали внимательно следить за всеми этими дипломатами, столь грубо нарушавшими правила нейтралитета, изыскав способы осуществления контроля за их корреспонденцией. А то, что они продолжали свою противоправную деятельность, подтвердил в октябре 1918 года арест в Фельдкирхе студентки медицины Терезы Колбен из Вены, в меховом боа которой был обнаружен зашитый перечень вопросов, которые ей предстояло решить, и ключ к шифру. Она призналась, что для агентурной работы ее завербовал румынский военный атташе в Берне Василь Кандиани, предложив передавать собранные сведения секретарю чилийского посольства Анинату, который должен был отсылать полученную информацию через курьеров в Швейцарию.
Надо полагать, что Анинат и другие посредники из числа сотрудников посольств исполняли свою весьма некрасивую роль, никак не вязавшуюся со статусом дипломатов нейтральных стран, отнюдь не из одной только любезности.
Влияние нашей мирной пропаганды в ведении войны против России и Италии летом 1917 года. Дезертирство и мятежи в итальянской армии
Австро-венгерская разведка заблаговременно установила обширную подготовку итальянцев к новому, десятому по счету, наступлению на Изонцо и намеченный день атаки. При этом важно отметить, что наши агенты еще в середине 1917 года сообщили о предстоящей поставке Италии Англией от 300 до 400 полевых орудий и 21 батареи большого калибра. Хотя, по заявлениям Кадорны, это было лишь предложение, которое он вынужден был отвергнуть, так как до конца апреля эту артиллерию нужно было снова вернуть на французский фронт. Поэтому итальянский главнокомандующий удовлетворился 152 английскими и 35 французскими орудиями, большей частью крупных калибров.
В то время итальянцы сильно нервничали, так как до них дошли сведения о намеченном нами большом наступлении с участием немецких войск. Поэтому для того, чтобы успокоить своих солдат, Кадорна счел целесообразным заявить, что его войска отличаются высокой боеспособностью, благодаря чему наше наступление выльется во второй Верден.
По нашим же сведениям, моральное состояние итальянских войск оставляло желать много лучшего — дезертиров, особенно на юге Италии, становилось все больше, где из них формировались целые банды грабителей, промышлявших разбоем. Поэтому десятое сражение на реке Изонцо, начавшееся 12 мая и закончившееся 5 июня, привело лишь к захвату итальянцами небольших участков местности. При этом они понесли большие потери, которые составили 200 000 человек.
Их наступление характеризовалось бунтом целых полков, отказывавшихся идти в бой, а личный состав трех полков был взят нами в плен почти без сопротивления. Кроме того, в ходе нашего контрнаступления в плен попало еще 27 000 итальянских солдат. Такое произвело на итальянское командование удручающее впечатление, и оно поспешило приписать свои неудачи разлагающему влиянию нашей пропаганды.
Кадорна намеревался добиться успеха и на Тирольском фронте, о чем наша агентурная разведка сообщила еще в марте, хотя штабы соответствующих итальянских армий получили приказ лишь 27 апреля. Но и тут сражение, длившееся с 9 по 25 июня, ожидаемых результатов итальянцам не принесло, а вспомогательные наступления в долине реки Адидже и в Пасубио[302] вследствие упадка боевого духа у итальянских солдат и вовсе захлебнулись. Таким образом, к тому моменту, когда после поездки в июне Керенского на фронт русские решили вновь перейти в наступление, итальянцы на некоторое время снова выдохлись.
Между тем в выделенных для наступления 11, 7 и 8-й русских армиях дисциплина была восстановлена, и так называемые переговорщики к нам больше почти не приходили. Таким образом, этот источник информации иссяк. Однако радиоразведка и служба прослушивания телефонных разговоров были по-прежнему на высоте.
Брусилов, этот решительный организатор массовых атак, сменил генерала Алексеева и решил, как мы скоро выяснили, прорвать наш фронт в районе Бережан, Зборова и Станислава. Уже 25 июня мы знали, что наступление у Бережан и Зборова начнется 29 июня. Из собранных там двадцати девяти дивизий 11-й и 7-й армий четырнадцать долгое время находились в резерве, и их личный состав был готов идти в бой.
Предоставленные нашей разведкой данные побудили командование союзными войсками разработать план большого контрнаступления, в котором с запада по северному флангу наступающей русской группировки главный удар должны были наносить немецкие войска. Как только сведения о том, что русские начнут атаку 29 июня, подтвердились, были отданы соответствующие приказы на подтягивание в исходное положение войск, предназначавшихся для контрнаступления.
В ходе этой операции русские впервые использовали бригаду из сформированной 22 апреля 1917 года чешской дивизии как самостоятельное воинское формирование и предусмотрительно определили ей полосу наступления там, где ей должны были противостоять тоже чехи. Делалось такое из расчета на то, что в таком случае бригада понесет наименьшие потери и стяжает себе славу, о которой затем пропаганда Антанты раструбит на весь мир, преподнеся это как торжество идеи создания независимой Чехословакии[303]. В качестве же признания заслуг чехов 4 июля 1917 года русские одобрили создание второй чешской дивизии.
В тот же день в разгар боев мы смогли сообщить командованию, что через два дня начнется новое большое наступление 8-й русской армии под Станиславом. Первоначальные успехи этого наступления и данные разведки о выдвижении 7-й армии противника через Днестр для их развития потребовали передачи для поддержки сильно теснимой армии генерал-полковника фон Кевесса некоторой части войск, предназначавшихся для контрнаступления, что поставило, казалось, под вопрос всю задуманную операцию. Однако наша точная информация в период с 11 по 15 июля показала, что даже при ослаблении ударной группировки шансы на полный успех все же остаются.
Впрочем, в то время неплохо работала и русская разведка. Не успели 5 июля прибыть первые эшелоны переброшенных с Западного фронта германских войск, как уже 9 июля из Петербурга была отправлена незашифрованная радиограмма следующего содержания: «Для создания ударной группировки, нацеленной против русских наступающих войск, с запада на восток немцы перебросили двенадцать дивизий».
Несмотря на то что у русских имелось достаточно времени для принятия соответствующих мер, поскольку наше контрнаступление не могло начаться раньше 19 июля, они не выдержали натиска более сильного противника и потерпели решительное поражение. Их войска, где дисциплина была восстановлена с большим трудом, не смогли вынести подавляющего морального воздействия хорошо организованной артиллерийской подготовки большого наступления.
На неатакованных же участках фронта продолжила свою работу наша пропаганда. Правда, в отдельных местах она не находила должного понимания. Так, 1 июля был взят в плен наш переводчик фенрих Могетич, а 6 июля на нашу разведгруппу прямо во время переговоров с русскими солдатами напала другая группа русских, и в результате завязавшегося боя погиб лейтенант Хербст.
Тем не менее в большинстве случаев нашим разведгруппам удавалось вступать в переговоры с русскими делегатами, которые, в частности, сообщили, что Керенский безуспешно пытался сподвигнуть 9-ю армию принять участие в наступлении. Кроме того, мы узнали, что представители армейского комиссариата и других подобных комитетов стали создавать в полках и выше так называемые выборные летучие боевые комитеты, которые получили право вмешиваться в работу штабов и подчас даже отменять их приказы. А ведь это означало не что иное, как начало конца военного управления!
Благодаря радио- и воздушной разведке, а также показаниям пленных мы смогли точно отслеживать ход отступления 11-й русской армии, к которой вскоре присоединились 7-я и 8-я армии, — просматривалась явная деморализация всего русского корпуса. При этом наша радиоразведка 27 июля побила все рекорды, когда было дешифровано 333 радиограммы по большей части оперативного характера.
Тем временем противник для облегчения отхода своих войск 23 июля начал своевременно вскрытые нашей разведывательной службой наступательные действия на севере под Даугавпилсом и на юге с участием восстановленной 1-й румынской армии. Причем успехи, достигнутые румынами благодаря наличию большого числа французских офицеров, в общем масштабе сражения значения не имели, хотя начатое 6 августа контрнаступление генерал-фельдмаршала
Макензена оттеснить южный фланг неприятельского фронта так и не смогло.
Однако в целом эта кампания завершилась освобождением всей Восточной Галиции и Буковины, за исключением ее юго-восточной части. Одновременно она показала, что с того момента русские были больше не способны к проведению наступательных операций. Перегруппировку их войск наша радиоразведка вскрыла еще 11 августа, то есть с ее началом, а окончательную новую расстановку сил и средств установила в течение всего лишь одного дня.
Оценка разведкой общей обстановки к моменту обращения папы римского с мирным призывом
В связи с развалом русской армии большое значение приобретало опубликованное 1 августа 1917 года обращение папы римского с предложением посредничества в проведении мирных переговоров. Стремление закончить войну распространилось по всему миру. И если призыв нашего парламента, проведенная амнистия и даже военные успехи на фоне продолжающегося ухудшения условий жизни и тяжелых людских потерь на фронте среди широких масс населения Австро-Венгрии не нашли должного понимания, то шаг папы к миру пробудил живой отклик.
Наблюдения органов контрразведки не оставляли ни малейшего сомнения в том, что чаши весов общественного мнения у славянских национальностей из состава населения австро-венгерской монархии колебались между верностью государству и стремлением к отделению от него. Причем быстрое достижение мира могло склонить их в пользу первого. Между тем по сведениям, собранным армейским Верховным командованием из самых разных источников, продовольственное положение в стране, особенно в Далмации и Истрии, где уже были зарегистрированы случаи голодной смерти, было неудовлетворительным.
Между тем Италию сотрясали волнения. К тому же топливный кризис у итальянцев обострился, а импорт хлеба заметно снизился. Все это не могло не сказаться на моральном состоянии их войск, доказательством чему служили поступившие к нам донесения о том, что солдаты бригады, дислоцировавшейся в городе Кунео, отказывались отправляться на фронт, а в итальянских бригадах, стоявших в городах Удине и Ровиго, вообще прокатились бунты, прошедшие под лозунгом: «Чем зазря погибать, лучше отправиться в Маутхаузен!»[304]Отсутствие единства среди стран Антанты внушало надежду, что общее стремление к миру найдет у руководителей враждебных нам государств должное понимание. Между прочим, в лагере Четверного союза дела тоже обстояли не так, как хотелось бы. Еще в середине мая 1917 года до нас дошли сведения о том, что Турция ведет в Швейцарии сепаратные мирные переговоры, выражая готовность пойти на уступки в Малой Азии в обмен на финансовую помощь и отказ от капитуляции. При этом международные еврейские финансисты в Лондоне поддерживали контакты с турецким министром финансов Джавид-беем[305] и добивались заключения сепаратного мира, против которого английское правительство в целом не возражало. Об этом нам сообщили 22 мая 1917 года из Константинополя. Однако против такого выступали сионисты, считавшие, что это ставит под угрозу их надежды в отношении Палестины.
А вот на Балканах после неудачи майского наступления генерала Саррайля военная обстановка была для нас благоприятной. Однако еще в середине мая 1917 года англичане стали настаивать на расформировании практически бездействовавшей салоникской армии, поскольку ее воинские части могли весьма пригодиться в другом месте. Об этом, а также о постоянных протестах против такого решения со стороны сербов, итальянцев и Венизелоса мы узнали из расшифрованных радиограмм. Из них же в начале июня нам стало известно о намерении заставить короля Греции Константина I отречься от престола, что первоначально из-за верности ему большей части армии сделать не удалось. Однако вследствие давления, предпринятого верховным комиссаром стран Антанты французским адмиралом Жоннаром, отречение стало неизбежным. Англия же удовлетворилась высвобождением двух дивизий для их переброски в Египет и на Синайский фронт. Причем подобное ослабление сил после прихода к власти Венизелоса должны были компенсировать греки. Правда, их воинские формирования не соответствовали ожиданиям Антанты, но та надеялась, что после проведенной ее офицерами реорганизации к весне 1918 года греческая армия приобретет необходимые боевые качества.
Активным элементом салоникской армии являлись сербы, недовольные пассивностью генерала Саррайля. К сожалению, мы слишком поздно узнали, что наряду с республиканцами и социалистами в сильнейшей оппозиции к официальным правящим кругам находилась организация сербских офицеров «Черная рука», на чем могла бы хорошо сыграть наша пропаганда. Но было уже поздно — недовольные элементы, стоявшие во главе вышеназванной организации, при помощи инсценированного в Салониках судебного процесса по обвинению в заговоре против престолонаследника Александра и Пашича были обезврежены. В июне 1917 года при возможно минимальной огласке их признали виновными и расстреляли.
В середине августа 1917 года под командованием майора Генерального штаба Штипетича, назначенного германским Главным командованием, был сформирован батальон ландштурма из хорватов, который, чтобы оказать пропагандистское влияние на сербов, отправили на фронт в Македонию. Хорваты вступали в переговоры с сербскими постами подслушивания, передавали им почтовую корреспонденцию с родины, начавшую расцветать благодаря правильному правлению военной администрации, принимали от сербов письма для передачи родным и близким, а также распространяли газету «Белградские известия», издававшуюся на сербском языке в Белграде и вызывавшую у сербских солдат чувство тоски по родине. В результате такой пропагандистской деятельности до сентября 1918 года к нам перешло 9 офицеров и 445 рядовых, что для командования салоникской армии явилось весьма неприятным сюрпризом. Конечно, французы постарались принять меры противодействия — они не раз заменяли сербские части и снаряжали вооруженные ручными гранатами патрули, чтобы не давать нашим хорватам возможности приближаться к линии фронта.
Как следовало из перехваченных нами радиограмм, летом 1917 года в Салониках между союзниками постоянно возникали серьезные разногласия и распри, а прибытие греческих подкреплений все откладывалось. Тогда мы еще могли рассчитывать на верность Болгарии. Правда, эти надежды являлись весьма призрачными, ведь еще в марте 1917 года разведуправлению нашего армейского Верховного командования стало ясно, что эта верность базируется исключительно на тех выгодах, которые болгары рассчитывали извлечь при помощи центральных держав. Но если бы Антанта предложила им больше, то Болгария охотно пошла бы с ней на переговоры.
Такое наше мнение подтверждал и военный атташе в Софии полковник Танчос, сменивший умершего 18 февраля 1917 года полковника Новака. Он же еще раз сообщил, что вопросами контрразведки в болгарской главной ставке ведал подполковник Ракаров, а собственно разведку возглавлял майор Генерального штаба Ватев.
Русская революция оказала влияние и на Болгарию, где заметно активизировалась Прогрессивно-либеральная партия Данева[306], а в армии стала замечаться социалистическая агитация, приведшая в конце августа к большому бунту, подавленному лишь после многочисленных арестов солдат. Однако подрывная деятельность среди личного состава болгарских вооруженных сил со стороны русофильской аграрной партии продолжалась. Усиливалось и брожение у болгарских офицеров. А в довершение ко всему со Стокгольмской конференции вернулся социалист Кирков[307] и стал развивать пацифистскую пропаганду.
В целом болгары, настроенные против Германии вследствие спора из-за Добруджи и недоверчиво относившиеся к Турции, даже не пытались скрыть своих целей в войне. Ни для нейтральных, ни для враждебных нам государств не составляло секрета, что они стремились к объединению всех областей Балканского полуострова, в какой-либо мере заселенных болгарами.
Если ко всему этому добавить, что нам приходилось опасаться влияния русской революции на народы самой Австро-Венгрии, а неограниченная подводная война не дала ожидаемых результатов, то станет ясно, почему сделанный нашей разведслужбой краткий обзор положения дел привел к пониманию австро-венгерскими правящими кругами того, что настал тот самый момент, когда мирную инициативу папы Бенедикта XIV следовало рассматривать как наиболее желательный выход из создавшейся ситуации. К сожалению, это мнение не разделялось Германией, внутреннее положение которой, впрочем, было значительно прочнее.
В таких условиях нашему руководству показалось, что перед нами открылась заманчивая перспектива непосредственных переговоров с французским Генштабом. В результате 7 августа 1917 года в Швейцарии прошла первая встреча майора французского Генерального штаба графа Абеля Армана с его родственником графом Николаусом Ревертерой ди Саландрой. Эта идея возникла как раз в тот момент, когда во французской армии возник глубокий кризис. Однако благодаря срочно принятым энергичным мерам французам удалось его заметно ослабить. Поэтому уже начавшиеся переговоры завершились столь же безрезультатно, что и предыдущее посредничество принца Сикста Пармского.
Мало пользы для достижения мира принесла и шумиха, затеянная непрошеными миротворцами типа Фрида, Ферстера, Уде и других, которые, находясь в Швейцарии, видели все в черном цвете. Они не только не способствовали решению столь важного вопроса, но и наносили вред отношениям Австро-Венгрии с союзной ей Германией. Дело дошло до того, что немцы стали обвинять нас даже в непринятии мер по подавлению революционной пропаганды, разжигаемой принцем Александром Гогенлоэ, Ферстером и Фридом. Но еще больше они вредили за границей, куда, очевидно, писали в том же духе, что и к себе на родину. И наша бдительная цензура старалась перехватывать их письма отнюдь не случайно. Вот что, в частности, писал Фрид в Вену некоей госпоже Франкль: «Если нам не удастся решительно порвать с Германией, то мы никогда не получим того мира, который нам нужен. В этом направлении я и развиваю всю свою деятельность».
Можно только представить, какие мысли вызывали подобные опровергнутые дальнейшим развитием событий излияния у наших противников, когда такая писанина попадала им в руки!
Между тем в связи с начавшимся 18 августа одиннадцатым по счету наступлением итальянцев на Изонцо внутреннее положение в Австро-Венгрии еще больше обострилось. И хотя о начале этой операции нас заранее предупредил перебежавший к нам лейтенант с восемнадцатью солдатами 206-го итальянского пехотного полка, в ходе этого сражения мы потерпели ряд неудач, в результате чего создалась серьезная угроза Триесту.
Измена возле Карцано
Как бы то ни было, нам удалось раскрыть и обезвредить весьма разветвленную сеть таких шпионов и их пособников. И какой бы невидимой на первый взгляд ни казалась скрытая шпионская деятельность, благодаря двум крупным аферам она все же стала достоянием широкой общественности.
Нападение на разведывательный пункт австрийского флота в Цюрихе
В Швейцарии постепенно разгорелся конфликт между австро-венгерским генеральным консулом в Цюрихе фон Мауригом, чью поддержку нашей разведслужбы мы весьма ценили, и вице-консулом капитаном первого ранга Майером. Причиной противостояния между консулом и морским офицером послужило решение последнего перевести флотский разведывательный пункт из здания генерального консульства в частный дом. В ночь с 24 на 25 февраля 1917 г., когда в помещении пункта по недопустимой небрежности не оказалось ни одного сотрудника, на него было совершено нападение. Утром несгораемый сейф обнаружили вскрытым, а все хранившиеся в нем документы были похищены. Причем взлом сейфа проводился при помощи кислородной горелки, то есть достаточно громоздкого аппарата, для переноски которого требовались усилия как минимум двух преступников.
Последствия этого не заставили себя ждать — поднялся большой шум, и скомпрометированный моряк вместе со своим персоналом был вынужден покинуть Швейцарию.
Самым неприятным для нас в этом инциденте явилось то, что в числе других документов по агентурной работе был похищен и шифр.
Людская молва сразу же объявила организатором нападения одного из агентов капитана первого ранга Майера проживавшего в Цюрихе итальянского адвоката Ливия Бини, а также сотрудника итальянской разведывательной службы первого лейтенанта Вентимилью. Причем обоим удалось скрыться. Позднее о Бини стало известно, что в марте 1917 года у себя на родине он предстал перед судом за подделку векселей и прочие подобные делишки. Он и раньше часто судился, и поэтому ему ничего не стоило представить дело так, чтобы получить оправдательный приговор в качестве платы за удачно осуществленную операцию по нападению на наш разведывательный пункт.
В течение 1918 года подробности этого дела постепенно стали проясняться, и нашему разведывательному управлению удалось установить примерно следующую картину. Инициатором нападения действительно был Бини, который и предложил план его осуществления итальянскому консулу в Цюрихе Карло Менассо. Тот, в свою очередь, сообщил об этом предложении в Рим, откуда ему прислали инженера, чтобы тот на месте проверил технические возможности его осуществления. Пройти в помещение с сейфом под благовидным предлогом инженеру не составило большого труда, и он пришел к выводу, что для вскрытия потребуется не менее двух опытных взломщиков. После этого итальянское правительство выпустило из тюрем Милана и Флоренции медвежатников де Люка и Палаццо, отправив их в Цюрих. На обратном пути в городе Комо взломщиков предусмотрительно встретили и отобрали у них все документы, оставив им и Бини в качестве вознаграждения лишь украденные деньги. Однако преступникам этого показалось мало, а сама дележка добычи прошла весьма бурно. Но и на этом преступники не успокоились, забрасывая итальянские суды своими претензиями еще целый десяток лет.
Шпионский скандал Йорга и графа Фирмиана. Дипломаты нейтральных стран на службе неприятельской разведки
С началом войны румынский капитан Траян Штирча наравне с другими военными атташе в Вене находился под негласным наблюдением полиции. При этом была обнаружена его интимная связь со студентом высшего технического училища Стефаном Александром Йоргой, румыном из города Лугож, который стараниями капитана стал секретарем румынской церкви в Вене. Создалось впечатление, что здесь что-то не так, и за обоими была установлена пристальная слежка. Однако обнаружить ничего не удавалось. Тем не менее в конце августа 1916 года, то есть с началом войны с Румынией и когда Йорга должен был призываться в армию, военные власти усилили к нему свое внимание. В результате проявленной бдительности в поведении молодого солдата обнаружились некоторые странности, которые в конечном итоге привели к его аресту и преданию венскому гарнизонному суду.
Тем временем в начале 1917 года в венский центральный контрразведывательный пункт поступило доверительное донесение о том, что в цензурном отделе центрального справочного бюро Красного Креста действует шпионская организация, которая отправляет свои материалы за границу через дипломатические представительства нейтральных стран. В качестве руководителя был назван цугсфюрер[300] граф Латтенцио Фирмиан, а его помощниками — Валерио Бенуцци и служащий кредитного учреждения торговцев и ремесленников Марио Ренси.
Все трое были арестованы, поскольку улики их преступной деятельности оказались неоспоримыми. Среди них следует назвать подозрительные отношения с дипломатами, сомнительными женщинами и известными ирредентистами, получение денег из Голландии, а также навязчивое сближение с возвращавшимися с фронта офицерами. Стали известны также факты передачи иностранным представителям информации о событиях на итальянском фронте. Кроме того, арестованный по подозрению в государственной измене и шпионаже лейтенант запаса Карл Пернер признался, что он действительно имел беседу о шпионаже с графом Фирмианом, поскольку был убежден в существовании шпионской организации в Вене. Тем не менее, несмотря на все улики, Фирмиан и Бенуцци смогли так ловко построить свою защиту, что в конце сентября 1917 года были освобождены по распоряжению правового отдела венского военного командования. Однако следствие в отношении Ренси и других обвиняемых, арестованных в ходе расследования, продолжалось.
В начале октября 1917 года Йорга чистосердечно признался, что, поддавшись шантажу румынских националистов, использовавших, видимо, его противоестественные отношения со Штирчей, с мая 1915 года был вынужден заниматься шпионажем, выполняя задания румынского военного атташе, о чем знал и посланник князь Маврокордато. Во время выполнения своих разнообразных поручений Йорга познакомился более чем с пятьюдесятью шпионами из числа румынских националистов. Среди них был и румынский торговый атташе Василь Кандиани, а также недавно освобожденные граф Фирмиан и Бенуцци.
Последний особенно нравился Йорге, поскольку производил впечатление очень деятельного человека, который поддерживал связь не только со Штирчей и итальянским морским министром, но и с испанским посольством[301], официально стоявшим в стороне, но явно поддерживавшим наших противников. Бенуцци собирал информацию через свою любовницу Шарлотту Бриголу, предоставляя ее «в распоряжение наших офицеров», передавал румынам и итальянцам секреты цензурного отдела, сообщая, каким образом переписка военнопленных использовалась в интересах разведывательной службы. Он хотел также попытаться восстановить графа Фирмиана на службе в цензурном отделе после его освобождения, чтобы в дальнейшем использовать этот ценный источник сведений, который после перевода Бенуцци в другое ведомство оказался для него закрытым.
Бенуцци использовал в своих целях и русско-французскую шпионскую организацию в Швейцарии. Мы напали на ее след в начале 1917 года и выяснили, что она пользуется услугами испанцев. Эти нейтральные подданные создали из шпионажа весьма выгодное дело — пользуясь своим нейтральным статусом, одна часть их обслуживала центральные державы, а другая, предположительно большая по численности, — страны Антанты. Однако наши военные атташе в Мадриде и Берне в тесном взаимодействии с разведывательным управлением германского Генштаба IIIb и немецким контрразведывательным пунктом «Юг» в городе Фрайбург-им-Брайсгау, австро-венгерским генеральным консульством в Цюрихе, разведывательным пунктом в Фельдкирхе и «Эвиденцбюро» раскрыли нити этой шпионской сети, выяснив, что шпионы разъезжали по Австро-Венгрии и Германии под видом торговцев фруктами.
От испанцев не отставали и румыны. О том, как они понимали нейтралитет, свидетельствует хотя бы тот факт, что доклады Штирчи о положении дел на австро-венгерских фронтах, когда ему разрешали их посетить, немедленно передавались русским через румынского премьер-министра Братиану. И это не говоря уже о ведении шпионажа в интересах Антанты в целом.
После вступления Румынии в войну Штирча по согласованию с чилийским послом доном Энрико Лопесом передал свою агентуру секретарю чилийского посольства Филипе Анинату, который через Швейцарию стал передавать разведывательные сведения странам противника. Во всяком случае, так следовало из показаний Йорги.
После таких разоблачений Фирмиан, Бенуцци и Бригола были арестованы, однако следствие, приведшее к задержанию еще двадцати лиц, как всегда, затянулось. За это время Бенуцци сумел так расположить к себе охрану, что, даже находясь под арестом, смог не только продолжать шпионскую деятельность, но и развить свою агентурную сеть, установив, в частности, контакты с испанцами Педро Рикельме-Гранка и Хоакином Фойксом. Тем не менее нам все же удалось их установить и арестовать вместе с рядом других подобных личностей. И все же до вынесения приговора дело так и не дошло — после распада империи все они были выпущены на свободу по амнистии.
Мы, естественно, извлекли из происшедшего соответствующие уроки и стали внимательно следить за всеми этими дипломатами, столь грубо нарушавшими правила нейтралитета, изыскав способы осуществления контроля за их корреспонденцией. А то, что они продолжали свою противоправную деятельность, подтвердил в октябре 1918 года арест в Фельдкирхе студентки медицины Терезы Колбен из Вены, в меховом боа которой был обнаружен зашитый перечень вопросов, которые ей предстояло решить, и ключ к шифру. Она призналась, что для агентурной работы ее завербовал румынский военный атташе в Берне Василь Кандиани, предложив передавать собранные сведения секретарю чилийского посольства Анинату, который должен был отсылать полученную информацию через курьеров в Швейцарию.
Надо полагать, что Анинат и другие посредники из числа сотрудников посольств исполняли свою весьма некрасивую роль, никак не вязавшуюся со статусом дипломатов нейтральных стран, отнюдь не из одной только любезности.
Влияние нашей мирной пропаганды в ведении войны против России и Италии летом 1917 года. Дезертирство и мятежи в итальянской армии
Австро-венгерская разведка заблаговременно установила обширную подготовку итальянцев к новому, десятому по счету, наступлению на Изонцо и намеченный день атаки. При этом важно отметить, что наши агенты еще в середине 1917 года сообщили о предстоящей поставке Италии Англией от 300 до 400 полевых орудий и 21 батареи большого калибра. Хотя, по заявлениям Кадорны, это было лишь предложение, которое он вынужден был отвергнуть, так как до конца апреля эту артиллерию нужно было снова вернуть на французский фронт. Поэтому итальянский главнокомандующий удовлетворился 152 английскими и 35 французскими орудиями, большей частью крупных калибров.
В то время итальянцы сильно нервничали, так как до них дошли сведения о намеченном нами большом наступлении с участием немецких войск. Поэтому для того, чтобы успокоить своих солдат, Кадорна счел целесообразным заявить, что его войска отличаются высокой боеспособностью, благодаря чему наше наступление выльется во второй Верден.
По нашим же сведениям, моральное состояние итальянских войск оставляло желать много лучшего — дезертиров, особенно на юге Италии, становилось все больше, где из них формировались целые банды грабителей, промышлявших разбоем. Поэтому десятое сражение на реке Изонцо, начавшееся 12 мая и закончившееся 5 июня, привело лишь к захвату итальянцами небольших участков местности. При этом они понесли большие потери, которые составили 200 000 человек.
Их наступление характеризовалось бунтом целых полков, отказывавшихся идти в бой, а личный состав трех полков был взят нами в плен почти без сопротивления. Кроме того, в ходе нашего контрнаступления в плен попало еще 27 000 итальянских солдат. Такое произвело на итальянское командование удручающее впечатление, и оно поспешило приписать свои неудачи разлагающему влиянию нашей пропаганды.
Кадорна намеревался добиться успеха и на Тирольском фронте, о чем наша агентурная разведка сообщила еще в марте, хотя штабы соответствующих итальянских армий получили приказ лишь 27 апреля. Но и тут сражение, длившееся с 9 по 25 июня, ожидаемых результатов итальянцам не принесло, а вспомогательные наступления в долине реки Адидже и в Пасубио[302] вследствие упадка боевого духа у итальянских солдат и вовсе захлебнулись. Таким образом, к тому моменту, когда после поездки в июне Керенского на фронт русские решили вновь перейти в наступление, итальянцы на некоторое время снова выдохлись.
Между тем в выделенных для наступления 11, 7 и 8-й русских армиях дисциплина была восстановлена, и так называемые переговорщики к нам больше почти не приходили. Таким образом, этот источник информации иссяк. Однако радиоразведка и служба прослушивания телефонных разговоров были по-прежнему на высоте.
Брусилов, этот решительный организатор массовых атак, сменил генерала Алексеева и решил, как мы скоро выяснили, прорвать наш фронт в районе Бережан, Зборова и Станислава. Уже 25 июня мы знали, что наступление у Бережан и Зборова начнется 29 июня. Из собранных там двадцати девяти дивизий 11-й и 7-й армий четырнадцать долгое время находились в резерве, и их личный состав был готов идти в бой.
Предоставленные нашей разведкой данные побудили командование союзными войсками разработать план большого контрнаступления, в котором с запада по северному флангу наступающей русской группировки главный удар должны были наносить немецкие войска. Как только сведения о том, что русские начнут атаку 29 июня, подтвердились, были отданы соответствующие приказы на подтягивание в исходное положение войск, предназначавшихся для контрнаступления.
В ходе этой операции русские впервые использовали бригаду из сформированной 22 апреля 1917 года чешской дивизии как самостоятельное воинское формирование и предусмотрительно определили ей полосу наступления там, где ей должны были противостоять тоже чехи. Делалось такое из расчета на то, что в таком случае бригада понесет наименьшие потери и стяжает себе славу, о которой затем пропаганда Антанты раструбит на весь мир, преподнеся это как торжество идеи создания независимой Чехословакии[303]. В качестве же признания заслуг чехов 4 июля 1917 года русские одобрили создание второй чешской дивизии.
В тот же день в разгар боев мы смогли сообщить командованию, что через два дня начнется новое большое наступление 8-й русской армии под Станиславом. Первоначальные успехи этого наступления и данные разведки о выдвижении 7-й армии противника через Днестр для их развития потребовали передачи для поддержки сильно теснимой армии генерал-полковника фон Кевесса некоторой части войск, предназначавшихся для контрнаступления, что поставило, казалось, под вопрос всю задуманную операцию. Однако наша точная информация в период с 11 по 15 июля показала, что даже при ослаблении ударной группировки шансы на полный успех все же остаются.
Впрочем, в то время неплохо работала и русская разведка. Не успели 5 июля прибыть первые эшелоны переброшенных с Западного фронта германских войск, как уже 9 июля из Петербурга была отправлена незашифрованная радиограмма следующего содержания: «Для создания ударной группировки, нацеленной против русских наступающих войск, с запада на восток немцы перебросили двенадцать дивизий».
Несмотря на то что у русских имелось достаточно времени для принятия соответствующих мер, поскольку наше контрнаступление не могло начаться раньше 19 июля, они не выдержали натиска более сильного противника и потерпели решительное поражение. Их войска, где дисциплина была восстановлена с большим трудом, не смогли вынести подавляющего морального воздействия хорошо организованной артиллерийской подготовки большого наступления.
На неатакованных же участках фронта продолжила свою работу наша пропаганда. Правда, в отдельных местах она не находила должного понимания. Так, 1 июля был взят в плен наш переводчик фенрих Могетич, а 6 июля на нашу разведгруппу прямо во время переговоров с русскими солдатами напала другая группа русских, и в результате завязавшегося боя погиб лейтенант Хербст.
Тем не менее в большинстве случаев нашим разведгруппам удавалось вступать в переговоры с русскими делегатами, которые, в частности, сообщили, что Керенский безуспешно пытался сподвигнуть 9-ю армию принять участие в наступлении. Кроме того, мы узнали, что представители армейского комиссариата и других подобных комитетов стали создавать в полках и выше так называемые выборные летучие боевые комитеты, которые получили право вмешиваться в работу штабов и подчас даже отменять их приказы. А ведь это означало не что иное, как начало конца военного управления!
Благодаря радио- и воздушной разведке, а также показаниям пленных мы смогли точно отслеживать ход отступления 11-й русской армии, к которой вскоре присоединились 7-я и 8-я армии, — просматривалась явная деморализация всего русского корпуса. При этом наша радиоразведка 27 июля побила все рекорды, когда было дешифровано 333 радиограммы по большей части оперативного характера.
Тем временем противник для облегчения отхода своих войск 23 июля начал своевременно вскрытые нашей разведывательной службой наступательные действия на севере под Даугавпилсом и на юге с участием восстановленной 1-й румынской армии. Причем успехи, достигнутые румынами благодаря наличию большого числа французских офицеров, в общем масштабе сражения значения не имели, хотя начатое 6 августа контрнаступление генерал-фельдмаршала
Макензена оттеснить южный фланг неприятельского фронта так и не смогло.
Однако в целом эта кампания завершилась освобождением всей Восточной Галиции и Буковины, за исключением ее юго-восточной части. Одновременно она показала, что с того момента русские были больше не способны к проведению наступательных операций. Перегруппировку их войск наша радиоразведка вскрыла еще 11 августа, то есть с ее началом, а окончательную новую расстановку сил и средств установила в течение всего лишь одного дня.
Оценка разведкой общей обстановки к моменту обращения папы римского с мирным призывом
В связи с развалом русской армии большое значение приобретало опубликованное 1 августа 1917 года обращение папы римского с предложением посредничества в проведении мирных переговоров. Стремление закончить войну распространилось по всему миру. И если призыв нашего парламента, проведенная амнистия и даже военные успехи на фоне продолжающегося ухудшения условий жизни и тяжелых людских потерь на фронте среди широких масс населения Австро-Венгрии не нашли должного понимания, то шаг папы к миру пробудил живой отклик.
Наблюдения органов контрразведки не оставляли ни малейшего сомнения в том, что чаши весов общественного мнения у славянских национальностей из состава населения австро-венгерской монархии колебались между верностью государству и стремлением к отделению от него. Причем быстрое достижение мира могло склонить их в пользу первого. Между тем по сведениям, собранным армейским Верховным командованием из самых разных источников, продовольственное положение в стране, особенно в Далмации и Истрии, где уже были зарегистрированы случаи голодной смерти, было неудовлетворительным.
Между тем Италию сотрясали волнения. К тому же топливный кризис у итальянцев обострился, а импорт хлеба заметно снизился. Все это не могло не сказаться на моральном состоянии их войск, доказательством чему служили поступившие к нам донесения о том, что солдаты бригады, дислоцировавшейся в городе Кунео, отказывались отправляться на фронт, а в итальянских бригадах, стоявших в городах Удине и Ровиго, вообще прокатились бунты, прошедшие под лозунгом: «Чем зазря погибать, лучше отправиться в Маутхаузен!»[304]Отсутствие единства среди стран Антанты внушало надежду, что общее стремление к миру найдет у руководителей враждебных нам государств должное понимание. Между прочим, в лагере Четверного союза дела тоже обстояли не так, как хотелось бы. Еще в середине мая 1917 года до нас дошли сведения о том, что Турция ведет в Швейцарии сепаратные мирные переговоры, выражая готовность пойти на уступки в Малой Азии в обмен на финансовую помощь и отказ от капитуляции. При этом международные еврейские финансисты в Лондоне поддерживали контакты с турецким министром финансов Джавид-беем[305] и добивались заключения сепаратного мира, против которого английское правительство в целом не возражало. Об этом нам сообщили 22 мая 1917 года из Константинополя. Однако против такого выступали сионисты, считавшие, что это ставит под угрозу их надежды в отношении Палестины.
А вот на Балканах после неудачи майского наступления генерала Саррайля военная обстановка была для нас благоприятной. Однако еще в середине мая 1917 года англичане стали настаивать на расформировании практически бездействовавшей салоникской армии, поскольку ее воинские части могли весьма пригодиться в другом месте. Об этом, а также о постоянных протестах против такого решения со стороны сербов, итальянцев и Венизелоса мы узнали из расшифрованных радиограмм. Из них же в начале июня нам стало известно о намерении заставить короля Греции Константина I отречься от престола, что первоначально из-за верности ему большей части армии сделать не удалось. Однако вследствие давления, предпринятого верховным комиссаром стран Антанты французским адмиралом Жоннаром, отречение стало неизбежным. Англия же удовлетворилась высвобождением двух дивизий для их переброски в Египет и на Синайский фронт. Причем подобное ослабление сил после прихода к власти Венизелоса должны были компенсировать греки. Правда, их воинские формирования не соответствовали ожиданиям Антанты, но та надеялась, что после проведенной ее офицерами реорганизации к весне 1918 года греческая армия приобретет необходимые боевые качества.
Активным элементом салоникской армии являлись сербы, недовольные пассивностью генерала Саррайля. К сожалению, мы слишком поздно узнали, что наряду с республиканцами и социалистами в сильнейшей оппозиции к официальным правящим кругам находилась организация сербских офицеров «Черная рука», на чем могла бы хорошо сыграть наша пропаганда. Но было уже поздно — недовольные элементы, стоявшие во главе вышеназванной организации, при помощи инсценированного в Салониках судебного процесса по обвинению в заговоре против престолонаследника Александра и Пашича были обезврежены. В июне 1917 года при возможно минимальной огласке их признали виновными и расстреляли.
В середине августа 1917 года под командованием майора Генерального штаба Штипетича, назначенного германским Главным командованием, был сформирован батальон ландштурма из хорватов, который, чтобы оказать пропагандистское влияние на сербов, отправили на фронт в Македонию. Хорваты вступали в переговоры с сербскими постами подслушивания, передавали им почтовую корреспонденцию с родины, начавшую расцветать благодаря правильному правлению военной администрации, принимали от сербов письма для передачи родным и близким, а также распространяли газету «Белградские известия», издававшуюся на сербском языке в Белграде и вызывавшую у сербских солдат чувство тоски по родине. В результате такой пропагандистской деятельности до сентября 1918 года к нам перешло 9 офицеров и 445 рядовых, что для командования салоникской армии явилось весьма неприятным сюрпризом. Конечно, французы постарались принять меры противодействия — они не раз заменяли сербские части и снаряжали вооруженные ручными гранатами патрули, чтобы не давать нашим хорватам возможности приближаться к линии фронта.
Как следовало из перехваченных нами радиограмм, летом 1917 года в Салониках между союзниками постоянно возникали серьезные разногласия и распри, а прибытие греческих подкреплений все откладывалось. Тогда мы еще могли рассчитывать на верность Болгарии. Правда, эти надежды являлись весьма призрачными, ведь еще в марте 1917 года разведуправлению нашего армейского Верховного командования стало ясно, что эта верность базируется исключительно на тех выгодах, которые болгары рассчитывали извлечь при помощи центральных держав. Но если бы Антанта предложила им больше, то Болгария охотно пошла бы с ней на переговоры.
Такое наше мнение подтверждал и военный атташе в Софии полковник Танчос, сменивший умершего 18 февраля 1917 года полковника Новака. Он же еще раз сообщил, что вопросами контрразведки в болгарской главной ставке ведал подполковник Ракаров, а собственно разведку возглавлял майор Генерального штаба Ватев.
Русская революция оказала влияние и на Болгарию, где заметно активизировалась Прогрессивно-либеральная партия Данева[306], а в армии стала замечаться социалистическая агитация, приведшая в конце августа к большому бунту, подавленному лишь после многочисленных арестов солдат. Однако подрывная деятельность среди личного состава болгарских вооруженных сил со стороны русофильской аграрной партии продолжалась. Усиливалось и брожение у болгарских офицеров. А в довершение ко всему со Стокгольмской конференции вернулся социалист Кирков[307] и стал развивать пацифистскую пропаганду.
В целом болгары, настроенные против Германии вследствие спора из-за Добруджи и недоверчиво относившиеся к Турции, даже не пытались скрыть своих целей в войне. Ни для нейтральных, ни для враждебных нам государств не составляло секрета, что они стремились к объединению всех областей Балканского полуострова, в какой-либо мере заселенных болгарами.
Если ко всему этому добавить, что нам приходилось опасаться влияния русской революции на народы самой Австро-Венгрии, а неограниченная подводная война не дала ожидаемых результатов, то станет ясно, почему сделанный нашей разведслужбой краткий обзор положения дел привел к пониманию австро-венгерскими правящими кругами того, что настал тот самый момент, когда мирную инициативу папы Бенедикта XIV следовало рассматривать как наиболее желательный выход из создавшейся ситуации. К сожалению, это мнение не разделялось Германией, внутреннее положение которой, впрочем, было значительно прочнее.
В таких условиях нашему руководству показалось, что перед нами открылась заманчивая перспектива непосредственных переговоров с французским Генштабом. В результате 7 августа 1917 года в Швейцарии прошла первая встреча майора французского Генерального штаба графа Абеля Армана с его родственником графом Николаусом Ревертерой ди Саландрой. Эта идея возникла как раз в тот момент, когда во французской армии возник глубокий кризис. Однако благодаря срочно принятым энергичным мерам французам удалось его заметно ослабить. Поэтому уже начавшиеся переговоры завершились столь же безрезультатно, что и предыдущее посредничество принца Сикста Пармского.
Мало пользы для достижения мира принесла и шумиха, затеянная непрошеными миротворцами типа Фрида, Ферстера, Уде и других, которые, находясь в Швейцарии, видели все в черном цвете. Они не только не способствовали решению столь важного вопроса, но и наносили вред отношениям Австро-Венгрии с союзной ей Германией. Дело дошло до того, что немцы стали обвинять нас даже в непринятии мер по подавлению революционной пропаганды, разжигаемой принцем Александром Гогенлоэ, Ферстером и Фридом. Но еще больше они вредили за границей, куда, очевидно, писали в том же духе, что и к себе на родину. И наша бдительная цензура старалась перехватывать их письма отнюдь не случайно. Вот что, в частности, писал Фрид в Вену некоей госпоже Франкль: «Если нам не удастся решительно порвать с Германией, то мы никогда не получим того мира, который нам нужен. В этом направлении я и развиваю всю свою деятельность».
Можно только представить, какие мысли вызывали подобные опровергнутые дальнейшим развитием событий излияния у наших противников, когда такая писанина попадала им в руки!
Между тем в связи с начавшимся 18 августа одиннадцатым по счету наступлением итальянцев на Изонцо внутреннее положение в Австро-Венгрии еще больше обострилось. И хотя о начале этой операции нас заранее предупредил перебежавший к нам лейтенант с восемнадцатью солдатами 206-го итальянского пехотного полка, в ходе этого сражения мы потерпели ряд неудач, в результате чего создалась серьезная угроза Триесту.
Измена возле Карцано