Военная контрразведка: Тайная война
Часть 5 из 24 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он, настоящий профессионал, попытался взять ситуацию в руки и наладить работу, но наступление частей Северо-Кавказского и Закавказского фронтов не позволило ему это сделать. Ситуация на фронте серьезно осложнилась. Оставаться в городе и продолжать испытывать судьбу дальше было равносильно самоубийству. Не дожидаясь команды сверху, Штайн самостоятельно принял решение эвакуировать группу.
В суматохе сборов Петр выбрал момент и разыскал начальника местной типографии. К нему он давно приглядывался как к своему будущему помощнику. И не ошибся. Тот без колебаний принял пакет для советских контрразведчиков. В нем находились последние разведывательные материалы, в том числе и данные на 14 гитлеровских агентов, заброшенных в тыл Красной армии.
Краснодар группа покидала под грохот артиллерийской канонады и треск пулеметных очередей. Части 31-й стрелковой дивизии и 40-й мотострелковой бригады 46-й армии Северо-Кавказского фронта ворвались на восточную окраину города. Ураганный огонь артиллерии сметал с лица земли целые кварталы одноэтажных глинобитных хат и не давал пехоте генералов Бутлара и Пикерта высунуть головы из окопов. Танковые батальоны и штурмовые роты 40-й мотострелковой бригады и 31-й стрелковой дивизии, несмотря на отчаянное сопротивление немцев и румын, продолжали вести наступление и метр за метром вгрызались в оборону противника. Порой казалось, что земля и воздух пропитались смрадным запахом смерти, а город напоминал собой огромный костер, в котором сгорали тысячи людей.
К рассвету 12 февраля 1943 года сопротивление фашистских войск было сломлено, и лишь на отдельных участках отборные эсэсовские части продолжали отчаянно защищаться, но это уже не могло остановить наступления. Советские танки прорвались в город и при поддержке пехоты стремительно продвигались к центру. К полудню северо-восточные окраины и главная улица Краснодара — Красная перешли под полный контроль штурмовых подразделений 40-й бригады генерал-майора Никиты Федоровича Цепляева. С приближением темноты бои переместились в район железнодорожного вокзала и маслозавода. Ближе к ночи отступление гитлеровцев из города превратилось в паническое бегство.
У понтонной переправы сгрудились сотни машин, повозок и тысячи обезумевших от страха людей. Сметая на своем пути редкие кордоны военных комендатур и тайной полевой полиции, они рвались на спасительный левый берег Кубани. Расстрелы паникеров и отчаянные призывы командиров не в силах были остановить охваченных ужасом и отчаянием солдат и офицеров. Спасаясь от гусениц советских танков, они штурмом брали переправу, плоты и лодки, вышвыривая в ледяную воду раненых и слабых. Зловонная лента из вздувшихся человеческих трупов и трупов животных на несколько километров протянулась по песчаной отмели.
Штайн остановившимся взглядом смотрел на эту ненавистную русскую реку и в душе благодарил Бога, что успел унести ноги из того ада, что бушевал за ней. Зябко поведя плечами, он нырнуть в кабину «опеля». Вслед за ним инструкторы и агенты-курсанты поспешили занять места в машинах, и колонна, извиваясь словно змея, медленно поползла по горной дороге к новому месту назначения — к станице Крымской.
Штаб группы разместился на окраине станицы в заброшенных корпусах консервного завода. Вместе с заместителем по контрразведке лейтенантом Райхдихтом, лейтенантом Рейхером, радистом Куном и русскими инструкторами Шевченко, Самутиным и Петренко Штайн в пожарном порядке занялся его обустройством. Другой его заместитель, обер-лейтенант Краузе, с архивом и картотекой на агентуру осел в приморском городке Темрюке, подальше от фронта и спецгрупп захвата военной контрразведки. Опытный инструктор ефрейтор Шойрих остался в соседней станице Абинской, чтобы подготовить пункт переброски агентуры за линию фронта и оборудовать учебный полигон для обкатки курсантов на бывшем кирпичном заводе.
Двое суток, пока не была налажена связь, Штайна никто не беспокоил. Но как только она заработала, о нем вспомнили на самом верху. Шифроаппарат выплюнул на стол дырявую, будто швейцарский сыр, бумажную ленту. Через полчаса перед Штайном лежала уже расшифровка приказа из штаба «Валли-1». В течение недельного срока ему предстояло выполнить то, что не удалось сделать за все предыдущие месяцы предшественникам — капитанам Руделю и Гессу. Пять самых боеспособных групп агентов, направленных для совершения диверсий в Туапсе, Поти и Баку, канули как в воду.
В ярости швырнув шифровку на стол, Штайн набросил на плечи шинель и вышел на крыльцо. Перед его глазами на перекладинах, наспех сделанных из водопроводных труб, болтались будущие диверсанты, террористы и разведчики. Они представляли собой жалкое зрелище. Этот контингент Райхдихт и Са-мутин с трудом нагребли в лагере военнопленных в Краснодаре и отобрали из числа полицейских, бежавших из захваченных красноармейцами казачьих станиц правобережной Кубани.
Штайн с ненавистью смотрел на снующих по двору курсантов. Их угловатые движения, резавшие глаз профессионала, походили на выступление дешевого деревенского балагана. Все они — русские, украинцы, грузины, армяне — казались ему на одно лицо. Лицо дикого, коварного и мстительного азиата. За полтора года работы на Восточном фронте он мог по пальцам пересчитать те редкие случаи, когда из подобного сброда получалось что-то дельное.
В сердцах сплюнув на раскисшую землю, Штайн возвратился в кабинет, вызвал дежурного и распорядился свернуть занятия и отправить группу Загоруйко на обкатку в Абинскую. Из-за цейтнота ему ничего другого не оставалось, как пустить агентов по «кругу гладиатора» — зрелище не для слабонервных. У некоторых оно вызывало брезгливые гримасы на физиономии, но он плевал на паркетных чистоплюев, за глаза называвших его мясником Бруно. Важен был результат, а «круг гладиатора» давал результат стопроцентной надежности агента.
Через 15 минут грузовик, под тентом которого вместе с Загоруйко и Шевченко сидели 11 агентов-диверсантов, тронулся со двора. Вслед за ними выехал Штайн с инструкторами фельдфебелем Бокком и Петренко. Расстояние от Крымской до Абинской составляло чуть больше 10 километров, но из-за налетов русской авиации поездка растянулась на целый час. На месте их встретил ефрейтор Шойрих и предложил перекусить. Штайн наотрез отказался. Здание правления бывшей табачной артели «Рассвет», казалось, на века пропиталось табаком, от одного запаха которого Штайна мутило. Он предпочел остаться надворе, мелкими глотками пил кофе, поданный расторопным Шойрихом, и наблюдал за тем, как Загоруйко с Шевченко повели колонну диверсантов в сторону кирпичного завода.
Шум мощного двигателя, донесшийся с улицы, заставил Штайна встрепенуться. Перед воротами остановился грузовик, его кузов был плотно затянут тентом. Из кабины выглянул Райх-дихт и махнул рукой. Не допив кофе, Штайн вместе с Бокком и Петренко сели в «опель» и поехали в сторону завода. Там их встретил Шевченко и провел под навес. Загоруйко и диверсанты, предчувствуя недоброе, нервно переминались с ноги на ногу и настороженно поглядывали в сторону начальников. Штайн не спешил с командой и ждал, когда подъедет грузовик с Райхдихтом.
Машина въехала в ворота и остановилась у стены сарая. Райхдихт спрыгнул на землю и, старательно обходя лужи, направился к навесу. За его спиной раздались отрывистые команды. Охрана, взяв автоматы наизготовку, прикладами и пинками стала высаживать из кузова пленных красноармейцев. Их оказалось тоже одиннадцать, столько же, сколько и диверсантов. Они с ненавистью смотрели на лощеных гитлеровских офицеров и таких же, как сами, русских, от которых их отделяла одна незримая черта — предательство.
Штайн брезгливо поморщился: от пленных исходил тошнотворный запах давно немытого тела. Дал команду часовым. Те выстроили пленных напротив диверсантов. Со зловещей ухмылкой он осмотрел шеренги и кивнул Шойриху. Тот подхватил мешок, в нем что-то погромыхивало, протрусил на середину двора, остановился у опрокинутого на землю пожарного щита и выложил на него армейские тесаки. Их оказалось ровно двадцать два. Пленные угрюмо наблюдали за происходившим, а диверсанты с нарастающей тревогой поглядывали на Штайна. И те и другие уже догадались, что их ждет впереди.
Шойрих возвратился под навес. Штайн перевел взгляд на строй диверсантов и остановился на Буруне. Тот судорожно сглотнул и сделал шаг вперед. Ему повезло — его противником оказался раненый красноармеец. Штайн взмахнул рукой. Часовой выхватил из-за пояса штык-нож, разрезал веревку, связывавшую руки пленного, и пихнул в спину. Тот едва удержался на ногах и, припадая на правую раненую ногу, устремился к щиту с тесаками. Холодная сталь ножа придала ему сил и уверенности. Он метнулся к пролому в стене склада, вслед за ним ринулся Бурун. Во дворе воцарилась зловещая тишина. Пленные с диверсантами замерли и ловили каждый звук, доносившийся из склада. Предсмертный вскрик и вслед за этим появившийся в дверном проеме Бурун вызвал дружный рев в строю диверсантов.
Следующий выбор Штайна пал на Асланидзе и юного, почти мальчишку, партизана. Сытый и натасканный диверсант расправился с ним играючи. Он настиг свою жертву у стены склада, заученным приемом выбил из рук тесак, а затем мертвой хваткой сомкнул свои лапищи на его шее. Торжествуя победу, Асланидзе развернулся к строю и держал юношу на весу до тех пор, пока последняя конвульсия не затихла в тщедушном теле.
На этом пляска смерти не остановилась. Теперь уже Райх-дихт выбрал очередную жертву и палача. Схватка между ними закончилась с прежним результатом. Пленному не удалось вырваться на свободу — удар тесака настиг его у забора. Измученные и обессилившие от голода и пыток красноармейцы становились легкой добычей диверсантов. Вскоре Штайну и Райхдихту наскучило наблюдать за расправой, и они поручили ее Загоруйко. Тот назначил очередную пару, и тут произошло непредвиденное.
Жилистый красноармеец вместо того, чтобы бежать, как все, за тесаком, на месте набросился на своего врага. Атака оказалась настолько стремительной, что растерявшийся Ромишвили не успел ничего предпринять. Сбитый с ног, он извивался, словно уж, и пытался выскользнуть из-под навалившегося тела. Ногти и пальцы диверсанта царапали лицо и рвали волосы красноармейца, но ярость и ненависть придали тому дополнительные силы. Он мертвой хваткой вцепился в горло Ромишвили.
Растерявшиеся диверсанты пришли в себя. Двое бросились на выручку Ромишвили. Резкий окрик Райхдихта остановил их. Выхватив из кобуры парабеллумом, он застыл в нескольких метрах от катавшихся по земле тел. Ромишвили предпринимал отчаянные попытки вырваться из удушающего захвата, и в какой-то момент ему это удалось. Но пленный изловчился, дотянулся до обломка кирпича и нанес им удар по голове противника. Бурое пятно расплылось по земле, и сопротивление диверсанта ослабло.
Пленный исступленно молотил кирпичом по голове илицу Ромишвили, превратившемуся в кровавую маску. Остановил его выстрел парабеллума. Рука бессильно, плетью обвисла. Пленный отпрянул от безжизненно распростертого тела. Поднял голову. Ненавидящим взглядом прошелся по врагам, уставился на Райхдихта. Тот злобно сверкнул глазами, вскинул парабеллум и нажал на спусковой крючок.
На этом «круг гладиатора» не завершился. Последнего, отчаянного смельчака, уложившего диверсанта, пуля снайпера, засевшего на смотровой площадке, настигла у забора. Тринадцать безжизненных тел остались лежать на земле. Проверка агентов-диверсантов подошла к концу. Теперь Штайн мог доложить в Запорожье начальнику абверкоманды-101 подполковнику Гемприху о том, что группа Загоруйко проверена и готова к выполнению задания.
Часть вторая
Долгий путь домой
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Начальнику Особого отдела НКВД 1 8-й армии
По достоверным оперативным данным, в период с 28 по 30 января на участке фронта 18-й армии планируется заброска диверсионной группы в составе 8-11 человек с целью проведения диверсий на нефтетерминалах туапсинского морского порта.
Диверсанты будут экипированы в форму бойцов и командиров Красной армии. В качестве документов прикрытия могут быть использованы спецпропуска и командировочные удостоверения саперных частей 18-й армии.
Группу возглавляет бывший лейтенант Красной армии Загоруйко Владимир Афанасьевич, он же Голодец, он же Дронов, он же Панасюк, украинец, 1919 г. р., уроженец г. Кировограда, б/партийный, проходит под № 427 Алфавитного списка разыскиваемых агентов германской разведки.
Ранее, 25 августа 1942 г., в составе особой команды, условно именуемой «предприятие Ланге» или «предприятие Шамиля», был переброшен из г. Армавир в район селения Ду ба-Юрт, Атагин-скогорайона для осуществления диверсионно-террористических актов и организации повстанческого движения.
В ноябре 1942 г. группа Ланге ликвидирована органами НКГБ. Самому Ланге, Загоруйко и нескольким диверсантам удалось скрыться.
Приметы: рост выше среднего, телосложение крепкое, лицо овальное, нос прямой с горбинкой, волосы темные, в разговоре картавит.
Особые приметы: на кисти левой руки имеется татуировка из трех букв — 3, В, Л.
Исходя из особой опасности группы, требую не допустить прорыва диверсантов на объекты и принять меры к их розыску и ликвидации.
Начальник Особого отдела НКВЛ Закавказского фронта комиссар госбезопасности 3 ранга Н. Рухадзе
4.02.1943 г.»
Специальный оперативно-боевой отряд военной контрразведки Закавказского фронта, усиленный патрулями из комендатуры туапсинского гарнизона, перед рассветом был поднят «в ружье». В считаные минуты бойцы заняли места в кузовах видавших виды полуторок и ждали команды на марш. Служба в Особом отделе приучила их не задавать лишних вопросов. Схватки с диверсантами из абвера и горного батальона «Эдельвейс» для бойцов спецотряда «Шторм» и его командира капитана Александра Дроздова стали привычными делом.
Опытный разыскник, имевший на личном счету не одно задержание матерых гитлеровских агентов и диверсантов, он за два года войны побывал в стольких переделках, что солдатская молва окрестила его «заговоренным». Под стать командиру были и подчиненные — бывшие борцы, боксеры, стрелки и альпинисты. Они с полуслова понимали Дроздова и готовы были идти за ним в огонь и воду. Разыскники знали себе цену, не робели даже перед начальством и, когда надо, за словом в карман не лезли.
Начальник Особого отдела Закавказского фронта Николай Рухадзе ценил их и предпочитал не вмешиваться по мелочам в службу отряда, предоставив самому Дроздову разбираться и командовать этой отчаянной командой сорви-голов. Сегодня он изменил себе, и инструктаж затянулся. Дроздов плотнее прижал телефонную трубку к уху и внимательно ловил каждое слово. Задача, которую ставил Рухадзе, не допускала никаких «но».
Диверсия гитлеровских агентов на нефтетерминалах Туапсе накануне наступления войск Закавказского фронтамогла серьезно повлиять на его ход. Дроздов слушал Рухадзе и нетерпеливо теребил телефонный шнур. И кактолько инструктаж подошел к концу, он, не теряя ни секунды, выскочил во двор, цепким взглядом пробежался по лицам подчиненных и, не встретив на них тени тревоги, дал команду водителям: «Вперед!»
Два грузовика вырвались из ворот базы и устремились к мрачной громаде гор. Дроздов с беспокойством поглядывал на часы и торопил водителей, чтобы успеть к восходу солнца добраться до горной долины и взять под контроль дорогу и козьи тропы, ведущие к Гойтхскому перевалу, проходящему через Черноморскую цепь Большого Кавказа.
Дроздов, сжав зубы и поигрывая желваками на скулах, напряженно вглядывался в ночную мглу, словно пытаясь высмотреть в ней затаившегося врага. Нескрываемое нетерпение командира передалось и водителям; они старались выжать из своих старушек все, что можно. Машины жалобно поскрипывали деревянными бортами, пронзительно взвизгивали изношенными железными внутренностями и на удивление резво катили вперед. Закончился исклеванный бомбежками асфальт. Началась грунтовая, вдребезги разбитая, ухабистая дорога. Машины то и дело застревали. Из глубоких рытвин разведчики вытаскивали их почти на руках.
Вскоре рассвет напомнил о себе — окрасил вершины гор бледно-розовым цветом. Их гигантская тень, безмятежно покоившаяся на бескрайней морской глади, пришла в движение.
Первый робкий солнечный луч разорвал полумрак и тысячами ярких вспышек заполыхал на ледниках горы Агой. Блеклое солнце нехотя выплыло из-за гор и покатилось по холодной синей небесной вышине. День уверенно вступал в свои права.
Разведчики приободрились. Подходы к Гойтхскому перевалу находились в их руках. Рассредоточившись, они принялись тщательно изучать каждую складку местности. Ничто не свидетельствовало о присутствии диверсантов; они будто растворились. Двое суток поиска так и не дали результата.
В этом не было вины Дроздова и его подчиненных. Ни он, ни Николай Рухадзе не знали, да и не могли знать, что неведомый им зафронтовой агент не только вовремя сообщил о группе Загоруйко, но и сумел сорвать ее выход на задание.
Накануне в станице Абинской, в пункте заброски агентуры, события разворачивались самым неожиданным образом. Подходила к концу ночная смена часовых. Внезапно шаги часового стихли. Прошла минута-другая, и дробный топот сапог на крыльце заставил очнуться дремавшего дежурного.
Бокк вопросительно уставился на застывшего перед ним часового. В дрожащих руках часового была зажата стопка листов, и, когда они легли на стол, у ефрейтора глаза полезли на лоб. Это были совершенно секретные анкеты с истинными и вымышленными данными на готовившихся к заброске агентов группы Загоруйко. Как они оказались во дворе, ни часовой, ни начальник караула не могли вразумительно ответить. Инструктор Шевченко, отвечавший за них головой, исчез. Бокк тут же поднял группу по тревоге и отправил посыльного в штаб, в Крымскую.
Не прошло и часа, какво двор влетел «опель» Штайна. Он на ходу выскочил из машины и бросился к застывшей шеренге инструкторов и агентов. В ней не хватало двоих. Наихудшее предположение — их уход к партизанам — не подтвердилось. Шевченко еле живого нашли на сеновале. Он был в стельку пьян и сказать что-либо вразумительное не мог. Не лучше выглядел Петренко, обнаруженный в конюшне. Лишь к обеду взбешенный Штайн смог прояснить картину. Все оказалось до банальности просто. Накануне оба отмечали завершение работы с группой и перебрали норму.
От этого Штайну легче не стало. Заброску группы Загоруй-ко пришлось отложить. До завершения служебного расследования забулдыг посадили под замок. Судьба Петренко повисла на волоске. Срыв задания мог стоить должности Штайну, и ему с Шевченко в лучшем случае грозила отправка на фронт. В памяти еще были свежи последствия засветки группы в Краснодаре. Все находились в тревожном ожидании.
На этот раз в штабе «Валли-1», в Варшаве, дело не стали раскручивать. Штайн остался в своем кресле. Петренко отделался легким испугом, отсидев трое суток в «холодной». Козлом отпущения стал Шевченко. Под охраной караула его отправили в Запорожье к начальнику абверкоманды-101 подполковнику Гемприху. Заброска группы Загоруйко в тыл 56-й армии была отложена. Вскоре стало не до нее и не до диверсии в Туапсе.
Весна не принесла радости сотрудникам абвергруппы-102. В апреле части Красной армии снова перешли в наступление. Предгорья и окраины Крымской содрогались от взрывов. Войска Закавказского фронта начали штурм мощной оборонительной «Голубой линии» — системы немецких укреплений на Западном Кавказе, воздвигнутой лучшими инженерами рейха.
Станица потонула в облаках пыли и клубах дыма. Штайну и Райхдихту пришлось начать спешную эвакуацию группы. Серая лента из машин и повозок выползла за ворота и поехала по дороге, ведущей к приморскому городу Темрюку. Там их встретил обер-лейтенант Краузе и передал приказ подполковника Гемприха: следовать дальше к порту Тамань и оттуда переправляться в Керчь.
Дорога к переправе заняла пять часов и лишь поздним вечером группа вышла на берег Керченского пролива.
В порту Темрюка царил хаос. С одних судов выгружали прибывшие из Крыма немецкие и румынские резервные части и маршевые подразделения, боевую технику и различные грузы, на другие спешно грузили раненых. Порт был забит разномастными автомашинами и повозками. Воздух сотрясала режущая слух какофония: ревели моторы танков и автомашин, испуганно ржали лошади, неистово орали офицеры и солдаты, стонали раненые. С неба на землю падал надрывный клекот мощных моторов истребителей, схватившихся в сметрельной схватке…
Искать в этом бедламе коменданта порта, чтобы попросить у него помощи, было бесполезно. И Штайн решил действовать на свой страх и риск. По его команде комендантское отделение, усиленное инструкторами, ринулось на штурм ближайшей баржи. Там тоже царила суматоха. По одному трапу сходили испуганно озиравшиеся по сторонам солдаты румынского стрелкового батальона, по другому уже шла погрузка раненых; над их головами непрерывно сновали судовые стрелы с какими-то тюками, ящиками и сетками с мешками.
Осипший и заросший густой щетиной майор-пехотинец попытался было преградить путь здоровяку Райхдихту и сунул ему под нос бумагу, усыпанную лиловыми печатями. Тот отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и пошел напролом. На борту баржи возникла короткая и яростная потасовка. Конец ей положили автоматные очереди, просвистевшие над головами румын.
Через час баржа взяла курс на Керчь. Четыре с небольшим километра, разделявшие берега, показались Штайну и его подчиненным дорогой в ад. Русские штурмовики проносились на бреющем полете и раскручивали свою смертельную карусель. Вода вокруг пузырилась от пулеметных очередей и вздымалась чудовищными фонтанами от разрыва авиационных бомб. Пролив был покрыт пятнами мазута и обломками погибших плавсредств.
Баржа получила две пробоин в правом борту, но все же дошла до Керчи и ошвартовалась у причала порта.
Краузе, не раз наезжавший в Керчь из Темрюка для координации разведывательной работы с командиром морской форт-группы корвет-капитаном Роттом, несмотря на кромешную темноту, быстро нашел в хитросплетении узких улочек штаб базы. Здесь группа оставалась несколько дней. В конце недели из Запорожья пришел приказ от Гемприха. Он предписывал Штайну передислоцировать группу в Евпаторию и там приступить к работе.
Тихий приморский городок на западном побережье Крыма не привлекал внимания советской авиации. Здесь царил настоящий немецкий порядок. Штайн со штабом наконец смог заняться своим непосредственным делом. Пока инструктора и агенты-курсанты занимались оборудование учебной базы, Краузе вместе с Самутиным объезжали лагеря военнопленных и занимались вербовкой. Но развернуть работу по-настоящему таки не удалось. Гемпр их распорядился перебазировать группу под Винницу, в местечко Вороновицы.
Украинская провинция встретила ее патриархальной тишиной и покоем. О далекой войне напоминал лишь гул ночных дальних бомбардировщиков, направлявшихся для бомбардировок Курска, Воронежа и Ростова. Сельская школа в Вороновицах, отведенная под центр подготовки диверсантов и агентов-разведчиков, подходила для этих целей как нельзя лучше. Вековые дубы и липы парка надежно укрывали штаб от посторонних глаз. Здание штаба служило одновременно и учебным корпусом. Соседство с батальоном СС отпугивало партизан и местных подпольщиков не только от села, но и от ближайших хуторов. Впервые за последние месяцы Штайн и его подчиненные получили идеальные условия для работы и окунулись в нее с головой.
Меньше чем за неделю Райхдихт, Самутин, Коляда и Петренко подобрали из числа военнопленных, местных полицейских и украинских националистов полный комплект кандидатов в агенты. На этот раз работа не пошла насмарку; контингент оказался весьма перспективным, особые надежды подавали националисты. Они люто ненавидели советскую власть и были готовы живьем перегрызть горло комиссарам и чекистам.
Петр оказался отрезанным от своих. Не нашел он надежного курьера и среди жителей Вороновиц, через которого можно было бы переправить за линию фронта собранные разведывательные материалы. Тем не менее у него не опустились руки. В его голове вызрел новый дерзкий план, как одним махом покончить с осиным гнездом абвера. Он решил его сжечь! Старое здание школы, где размещались штаб и офицерское общежитие, а также деревянные бараки для курсантов должны были, по его расчетам, вспыхнуть как порох. Одному сделать это было не под силу, и тогда Петр привлек к выполнению задуманного уже проверенного на краснодарской акции Матвиенко и Ивана Коваля, к которому присматривался как к еще одному своему помощнику.
Первая же беседа с Ковалем убедила Петра в том, что он в своем выборе не ошибся. Иван с Василием поддержали разработанный им план и начали активно готовиться к его выполнению. Василий, пользуясь своим положением водителя, тайно накапливал запасы бензина, а Петр с Иваном оборудовали для него хранилище. Подходил к концу май. Все было готово. Они ждали только подходящего случая. И он представился. Очередная, на сей раз удачная, заброска группы агентов в советский тыл по уже сложившейся традиции должна была закончиться грандиозной попойкой инструкторов.
Всего несколько часов оставалось до того момента, когда с абвергруппой-102 было бы покончено. Но роковая ошибка Ивана сорвала их план и поставила всех под удар: он проговорился о нем своему другу. Тот оказался осведомителем и немедленно донес Штайну. Ивана с Василием тут же арестовали. Шансов спастись у них не было. На руках у Штайна находились неопровержимые улики — емкости с бензином. Гитлеровцы жестоко пытали Ивана и Василия, но они не выдали Петра.
Оставшись один, разведчик не смирился с потерей товарищей и не спасовал, а продолжил свою опасную работу. Втайне от Самутина изготовил дубликаты фотографий, анкет на агентов и ждал подходящего случая, чтобы переправить материалы советским контрразведчикам.
К началу осени 1943 года положение гитлеровских войск значительно ухудшилось. Под ударами Красной армии они оставили Донбасс. Фронт стремительно откатывался на запад. В двадцатых числах сентября передовые части 13-й и 60-й армий форсировали Днепр и закрепились на правом берегу.
Грозный гул артиллерийской канонады уже был слышен в Вороновицах. Командование абвергруппы-102 сидело на чемоданах и ждало команды на эвакуацию. Петр решил воспользоваться этим, чтобы выйти на связь со своими. Рапорт к руководству группы с просьбой отпустить его на несколько дней повидаться с семьей был удовлетворен. По мнению Штайна, ветеран, за спиной которого была не одна ходка в тыл к красным, своей добросовестной службой заслужил это как никто другой.
25 сентября 1943 года Петр, спрятав под подкладкой плаща материалы на личный состав абвергруппы-102, покинул Вороновицы и двинулся на восток. Спустя сутки он перешел линию фронта на участке 57-го стрелкового корпуса, у села Бряусовка, и оказался в расположении стрелкового батальона. Измотанный боями и бессонницей капитан-пехотинец не стал связываться с загадочным перебежчиком и отправил его к особисту.
Тот встретил Петра с еще большей настороженностью. Его ссылки на начальника отдела военной контрразведки 6-й армии капитана Павла Рязанцева не помогли. Старший оперуполномоченный отдела контрразведки Смерш лейтенант Анатолий Ивонип по-прежнему с недоверием смотрел на него. Петр не стал больше тратить слов и вспорол подкладку плаща.
На стол с тихим шелестом посыпались фотографии в форме бойцов и младших командиров Красной армии, бланки служебных документов с печатями и штампами, на которых бросались в глаза лиловые и фиолетовые свастики с хищными орлами. Последняя фотография, как поздний осенний листок, легла на горку документов. Ивонин склонился над фашистским архивом, долго разглядывал, затем обернулся к разведчику и, не стесняясь своего порыва, крепко обнял. Лицо Петра дрогнуло. На глазах навернулись слезы. Он не пытался их скрывать.
В суматохе сборов Петр выбрал момент и разыскал начальника местной типографии. К нему он давно приглядывался как к своему будущему помощнику. И не ошибся. Тот без колебаний принял пакет для советских контрразведчиков. В нем находились последние разведывательные материалы, в том числе и данные на 14 гитлеровских агентов, заброшенных в тыл Красной армии.
Краснодар группа покидала под грохот артиллерийской канонады и треск пулеметных очередей. Части 31-й стрелковой дивизии и 40-й мотострелковой бригады 46-й армии Северо-Кавказского фронта ворвались на восточную окраину города. Ураганный огонь артиллерии сметал с лица земли целые кварталы одноэтажных глинобитных хат и не давал пехоте генералов Бутлара и Пикерта высунуть головы из окопов. Танковые батальоны и штурмовые роты 40-й мотострелковой бригады и 31-й стрелковой дивизии, несмотря на отчаянное сопротивление немцев и румын, продолжали вести наступление и метр за метром вгрызались в оборону противника. Порой казалось, что земля и воздух пропитались смрадным запахом смерти, а город напоминал собой огромный костер, в котором сгорали тысячи людей.
К рассвету 12 февраля 1943 года сопротивление фашистских войск было сломлено, и лишь на отдельных участках отборные эсэсовские части продолжали отчаянно защищаться, но это уже не могло остановить наступления. Советские танки прорвались в город и при поддержке пехоты стремительно продвигались к центру. К полудню северо-восточные окраины и главная улица Краснодара — Красная перешли под полный контроль штурмовых подразделений 40-й бригады генерал-майора Никиты Федоровича Цепляева. С приближением темноты бои переместились в район железнодорожного вокзала и маслозавода. Ближе к ночи отступление гитлеровцев из города превратилось в паническое бегство.
У понтонной переправы сгрудились сотни машин, повозок и тысячи обезумевших от страха людей. Сметая на своем пути редкие кордоны военных комендатур и тайной полевой полиции, они рвались на спасительный левый берег Кубани. Расстрелы паникеров и отчаянные призывы командиров не в силах были остановить охваченных ужасом и отчаянием солдат и офицеров. Спасаясь от гусениц советских танков, они штурмом брали переправу, плоты и лодки, вышвыривая в ледяную воду раненых и слабых. Зловонная лента из вздувшихся человеческих трупов и трупов животных на несколько километров протянулась по песчаной отмели.
Штайн остановившимся взглядом смотрел на эту ненавистную русскую реку и в душе благодарил Бога, что успел унести ноги из того ада, что бушевал за ней. Зябко поведя плечами, он нырнуть в кабину «опеля». Вслед за ним инструкторы и агенты-курсанты поспешили занять места в машинах, и колонна, извиваясь словно змея, медленно поползла по горной дороге к новому месту назначения — к станице Крымской.
Штаб группы разместился на окраине станицы в заброшенных корпусах консервного завода. Вместе с заместителем по контрразведке лейтенантом Райхдихтом, лейтенантом Рейхером, радистом Куном и русскими инструкторами Шевченко, Самутиным и Петренко Штайн в пожарном порядке занялся его обустройством. Другой его заместитель, обер-лейтенант Краузе, с архивом и картотекой на агентуру осел в приморском городке Темрюке, подальше от фронта и спецгрупп захвата военной контрразведки. Опытный инструктор ефрейтор Шойрих остался в соседней станице Абинской, чтобы подготовить пункт переброски агентуры за линию фронта и оборудовать учебный полигон для обкатки курсантов на бывшем кирпичном заводе.
Двое суток, пока не была налажена связь, Штайна никто не беспокоил. Но как только она заработала, о нем вспомнили на самом верху. Шифроаппарат выплюнул на стол дырявую, будто швейцарский сыр, бумажную ленту. Через полчаса перед Штайном лежала уже расшифровка приказа из штаба «Валли-1». В течение недельного срока ему предстояло выполнить то, что не удалось сделать за все предыдущие месяцы предшественникам — капитанам Руделю и Гессу. Пять самых боеспособных групп агентов, направленных для совершения диверсий в Туапсе, Поти и Баку, канули как в воду.
В ярости швырнув шифровку на стол, Штайн набросил на плечи шинель и вышел на крыльцо. Перед его глазами на перекладинах, наспех сделанных из водопроводных труб, болтались будущие диверсанты, террористы и разведчики. Они представляли собой жалкое зрелище. Этот контингент Райхдихт и Са-мутин с трудом нагребли в лагере военнопленных в Краснодаре и отобрали из числа полицейских, бежавших из захваченных красноармейцами казачьих станиц правобережной Кубани.
Штайн с ненавистью смотрел на снующих по двору курсантов. Их угловатые движения, резавшие глаз профессионала, походили на выступление дешевого деревенского балагана. Все они — русские, украинцы, грузины, армяне — казались ему на одно лицо. Лицо дикого, коварного и мстительного азиата. За полтора года работы на Восточном фронте он мог по пальцам пересчитать те редкие случаи, когда из подобного сброда получалось что-то дельное.
В сердцах сплюнув на раскисшую землю, Штайн возвратился в кабинет, вызвал дежурного и распорядился свернуть занятия и отправить группу Загоруйко на обкатку в Абинскую. Из-за цейтнота ему ничего другого не оставалось, как пустить агентов по «кругу гладиатора» — зрелище не для слабонервных. У некоторых оно вызывало брезгливые гримасы на физиономии, но он плевал на паркетных чистоплюев, за глаза называвших его мясником Бруно. Важен был результат, а «круг гладиатора» давал результат стопроцентной надежности агента.
Через 15 минут грузовик, под тентом которого вместе с Загоруйко и Шевченко сидели 11 агентов-диверсантов, тронулся со двора. Вслед за ними выехал Штайн с инструкторами фельдфебелем Бокком и Петренко. Расстояние от Крымской до Абинской составляло чуть больше 10 километров, но из-за налетов русской авиации поездка растянулась на целый час. На месте их встретил ефрейтор Шойрих и предложил перекусить. Штайн наотрез отказался. Здание правления бывшей табачной артели «Рассвет», казалось, на века пропиталось табаком, от одного запаха которого Штайна мутило. Он предпочел остаться надворе, мелкими глотками пил кофе, поданный расторопным Шойрихом, и наблюдал за тем, как Загоруйко с Шевченко повели колонну диверсантов в сторону кирпичного завода.
Шум мощного двигателя, донесшийся с улицы, заставил Штайна встрепенуться. Перед воротами остановился грузовик, его кузов был плотно затянут тентом. Из кабины выглянул Райх-дихт и махнул рукой. Не допив кофе, Штайн вместе с Бокком и Петренко сели в «опель» и поехали в сторону завода. Там их встретил Шевченко и провел под навес. Загоруйко и диверсанты, предчувствуя недоброе, нервно переминались с ноги на ногу и настороженно поглядывали в сторону начальников. Штайн не спешил с командой и ждал, когда подъедет грузовик с Райхдихтом.
Машина въехала в ворота и остановилась у стены сарая. Райхдихт спрыгнул на землю и, старательно обходя лужи, направился к навесу. За его спиной раздались отрывистые команды. Охрана, взяв автоматы наизготовку, прикладами и пинками стала высаживать из кузова пленных красноармейцев. Их оказалось тоже одиннадцать, столько же, сколько и диверсантов. Они с ненавистью смотрели на лощеных гитлеровских офицеров и таких же, как сами, русских, от которых их отделяла одна незримая черта — предательство.
Штайн брезгливо поморщился: от пленных исходил тошнотворный запах давно немытого тела. Дал команду часовым. Те выстроили пленных напротив диверсантов. Со зловещей ухмылкой он осмотрел шеренги и кивнул Шойриху. Тот подхватил мешок, в нем что-то погромыхивало, протрусил на середину двора, остановился у опрокинутого на землю пожарного щита и выложил на него армейские тесаки. Их оказалось ровно двадцать два. Пленные угрюмо наблюдали за происходившим, а диверсанты с нарастающей тревогой поглядывали на Штайна. И те и другие уже догадались, что их ждет впереди.
Шойрих возвратился под навес. Штайн перевел взгляд на строй диверсантов и остановился на Буруне. Тот судорожно сглотнул и сделал шаг вперед. Ему повезло — его противником оказался раненый красноармеец. Штайн взмахнул рукой. Часовой выхватил из-за пояса штык-нож, разрезал веревку, связывавшую руки пленного, и пихнул в спину. Тот едва удержался на ногах и, припадая на правую раненую ногу, устремился к щиту с тесаками. Холодная сталь ножа придала ему сил и уверенности. Он метнулся к пролому в стене склада, вслед за ним ринулся Бурун. Во дворе воцарилась зловещая тишина. Пленные с диверсантами замерли и ловили каждый звук, доносившийся из склада. Предсмертный вскрик и вслед за этим появившийся в дверном проеме Бурун вызвал дружный рев в строю диверсантов.
Следующий выбор Штайна пал на Асланидзе и юного, почти мальчишку, партизана. Сытый и натасканный диверсант расправился с ним играючи. Он настиг свою жертву у стены склада, заученным приемом выбил из рук тесак, а затем мертвой хваткой сомкнул свои лапищи на его шее. Торжествуя победу, Асланидзе развернулся к строю и держал юношу на весу до тех пор, пока последняя конвульсия не затихла в тщедушном теле.
На этом пляска смерти не остановилась. Теперь уже Райх-дихт выбрал очередную жертву и палача. Схватка между ними закончилась с прежним результатом. Пленному не удалось вырваться на свободу — удар тесака настиг его у забора. Измученные и обессилившие от голода и пыток красноармейцы становились легкой добычей диверсантов. Вскоре Штайну и Райхдихту наскучило наблюдать за расправой, и они поручили ее Загоруйко. Тот назначил очередную пару, и тут произошло непредвиденное.
Жилистый красноармеец вместо того, чтобы бежать, как все, за тесаком, на месте набросился на своего врага. Атака оказалась настолько стремительной, что растерявшийся Ромишвили не успел ничего предпринять. Сбитый с ног, он извивался, словно уж, и пытался выскользнуть из-под навалившегося тела. Ногти и пальцы диверсанта царапали лицо и рвали волосы красноармейца, но ярость и ненависть придали тому дополнительные силы. Он мертвой хваткой вцепился в горло Ромишвили.
Растерявшиеся диверсанты пришли в себя. Двое бросились на выручку Ромишвили. Резкий окрик Райхдихта остановил их. Выхватив из кобуры парабеллумом, он застыл в нескольких метрах от катавшихся по земле тел. Ромишвили предпринимал отчаянные попытки вырваться из удушающего захвата, и в какой-то момент ему это удалось. Но пленный изловчился, дотянулся до обломка кирпича и нанес им удар по голове противника. Бурое пятно расплылось по земле, и сопротивление диверсанта ослабло.
Пленный исступленно молотил кирпичом по голове илицу Ромишвили, превратившемуся в кровавую маску. Остановил его выстрел парабеллума. Рука бессильно, плетью обвисла. Пленный отпрянул от безжизненно распростертого тела. Поднял голову. Ненавидящим взглядом прошелся по врагам, уставился на Райхдихта. Тот злобно сверкнул глазами, вскинул парабеллум и нажал на спусковой крючок.
На этом «круг гладиатора» не завершился. Последнего, отчаянного смельчака, уложившего диверсанта, пуля снайпера, засевшего на смотровой площадке, настигла у забора. Тринадцать безжизненных тел остались лежать на земле. Проверка агентов-диверсантов подошла к концу. Теперь Штайн мог доложить в Запорожье начальнику абверкоманды-101 подполковнику Гемприху о том, что группа Загоруйко проверена и готова к выполнению задания.
Часть вторая
Долгий путь домой
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Начальнику Особого отдела НКВД 1 8-й армии
По достоверным оперативным данным, в период с 28 по 30 января на участке фронта 18-й армии планируется заброска диверсионной группы в составе 8-11 человек с целью проведения диверсий на нефтетерминалах туапсинского морского порта.
Диверсанты будут экипированы в форму бойцов и командиров Красной армии. В качестве документов прикрытия могут быть использованы спецпропуска и командировочные удостоверения саперных частей 18-й армии.
Группу возглавляет бывший лейтенант Красной армии Загоруйко Владимир Афанасьевич, он же Голодец, он же Дронов, он же Панасюк, украинец, 1919 г. р., уроженец г. Кировограда, б/партийный, проходит под № 427 Алфавитного списка разыскиваемых агентов германской разведки.
Ранее, 25 августа 1942 г., в составе особой команды, условно именуемой «предприятие Ланге» или «предприятие Шамиля», был переброшен из г. Армавир в район селения Ду ба-Юрт, Атагин-скогорайона для осуществления диверсионно-террористических актов и организации повстанческого движения.
В ноябре 1942 г. группа Ланге ликвидирована органами НКГБ. Самому Ланге, Загоруйко и нескольким диверсантам удалось скрыться.
Приметы: рост выше среднего, телосложение крепкое, лицо овальное, нос прямой с горбинкой, волосы темные, в разговоре картавит.
Особые приметы: на кисти левой руки имеется татуировка из трех букв — 3, В, Л.
Исходя из особой опасности группы, требую не допустить прорыва диверсантов на объекты и принять меры к их розыску и ликвидации.
Начальник Особого отдела НКВЛ Закавказского фронта комиссар госбезопасности 3 ранга Н. Рухадзе
4.02.1943 г.»
Специальный оперативно-боевой отряд военной контрразведки Закавказского фронта, усиленный патрулями из комендатуры туапсинского гарнизона, перед рассветом был поднят «в ружье». В считаные минуты бойцы заняли места в кузовах видавших виды полуторок и ждали команды на марш. Служба в Особом отделе приучила их не задавать лишних вопросов. Схватки с диверсантами из абвера и горного батальона «Эдельвейс» для бойцов спецотряда «Шторм» и его командира капитана Александра Дроздова стали привычными делом.
Опытный разыскник, имевший на личном счету не одно задержание матерых гитлеровских агентов и диверсантов, он за два года войны побывал в стольких переделках, что солдатская молва окрестила его «заговоренным». Под стать командиру были и подчиненные — бывшие борцы, боксеры, стрелки и альпинисты. Они с полуслова понимали Дроздова и готовы были идти за ним в огонь и воду. Разыскники знали себе цену, не робели даже перед начальством и, когда надо, за словом в карман не лезли.
Начальник Особого отдела Закавказского фронта Николай Рухадзе ценил их и предпочитал не вмешиваться по мелочам в службу отряда, предоставив самому Дроздову разбираться и командовать этой отчаянной командой сорви-голов. Сегодня он изменил себе, и инструктаж затянулся. Дроздов плотнее прижал телефонную трубку к уху и внимательно ловил каждое слово. Задача, которую ставил Рухадзе, не допускала никаких «но».
Диверсия гитлеровских агентов на нефтетерминалах Туапсе накануне наступления войск Закавказского фронтамогла серьезно повлиять на его ход. Дроздов слушал Рухадзе и нетерпеливо теребил телефонный шнур. И кактолько инструктаж подошел к концу, он, не теряя ни секунды, выскочил во двор, цепким взглядом пробежался по лицам подчиненных и, не встретив на них тени тревоги, дал команду водителям: «Вперед!»
Два грузовика вырвались из ворот базы и устремились к мрачной громаде гор. Дроздов с беспокойством поглядывал на часы и торопил водителей, чтобы успеть к восходу солнца добраться до горной долины и взять под контроль дорогу и козьи тропы, ведущие к Гойтхскому перевалу, проходящему через Черноморскую цепь Большого Кавказа.
Дроздов, сжав зубы и поигрывая желваками на скулах, напряженно вглядывался в ночную мглу, словно пытаясь высмотреть в ней затаившегося врага. Нескрываемое нетерпение командира передалось и водителям; они старались выжать из своих старушек все, что можно. Машины жалобно поскрипывали деревянными бортами, пронзительно взвизгивали изношенными железными внутренностями и на удивление резво катили вперед. Закончился исклеванный бомбежками асфальт. Началась грунтовая, вдребезги разбитая, ухабистая дорога. Машины то и дело застревали. Из глубоких рытвин разведчики вытаскивали их почти на руках.
Вскоре рассвет напомнил о себе — окрасил вершины гор бледно-розовым цветом. Их гигантская тень, безмятежно покоившаяся на бескрайней морской глади, пришла в движение.
Первый робкий солнечный луч разорвал полумрак и тысячами ярких вспышек заполыхал на ледниках горы Агой. Блеклое солнце нехотя выплыло из-за гор и покатилось по холодной синей небесной вышине. День уверенно вступал в свои права.
Разведчики приободрились. Подходы к Гойтхскому перевалу находились в их руках. Рассредоточившись, они принялись тщательно изучать каждую складку местности. Ничто не свидетельствовало о присутствии диверсантов; они будто растворились. Двое суток поиска так и не дали результата.
В этом не было вины Дроздова и его подчиненных. Ни он, ни Николай Рухадзе не знали, да и не могли знать, что неведомый им зафронтовой агент не только вовремя сообщил о группе Загоруйко, но и сумел сорвать ее выход на задание.
Накануне в станице Абинской, в пункте заброски агентуры, события разворачивались самым неожиданным образом. Подходила к концу ночная смена часовых. Внезапно шаги часового стихли. Прошла минута-другая, и дробный топот сапог на крыльце заставил очнуться дремавшего дежурного.
Бокк вопросительно уставился на застывшего перед ним часового. В дрожащих руках часового была зажата стопка листов, и, когда они легли на стол, у ефрейтора глаза полезли на лоб. Это были совершенно секретные анкеты с истинными и вымышленными данными на готовившихся к заброске агентов группы Загоруйко. Как они оказались во дворе, ни часовой, ни начальник караула не могли вразумительно ответить. Инструктор Шевченко, отвечавший за них головой, исчез. Бокк тут же поднял группу по тревоге и отправил посыльного в штаб, в Крымскую.
Не прошло и часа, какво двор влетел «опель» Штайна. Он на ходу выскочил из машины и бросился к застывшей шеренге инструкторов и агентов. В ней не хватало двоих. Наихудшее предположение — их уход к партизанам — не подтвердилось. Шевченко еле живого нашли на сеновале. Он был в стельку пьян и сказать что-либо вразумительное не мог. Не лучше выглядел Петренко, обнаруженный в конюшне. Лишь к обеду взбешенный Штайн смог прояснить картину. Все оказалось до банальности просто. Накануне оба отмечали завершение работы с группой и перебрали норму.
От этого Штайну легче не стало. Заброску группы Загоруй-ко пришлось отложить. До завершения служебного расследования забулдыг посадили под замок. Судьба Петренко повисла на волоске. Срыв задания мог стоить должности Штайну, и ему с Шевченко в лучшем случае грозила отправка на фронт. В памяти еще были свежи последствия засветки группы в Краснодаре. Все находились в тревожном ожидании.
На этот раз в штабе «Валли-1», в Варшаве, дело не стали раскручивать. Штайн остался в своем кресле. Петренко отделался легким испугом, отсидев трое суток в «холодной». Козлом отпущения стал Шевченко. Под охраной караула его отправили в Запорожье к начальнику абверкоманды-101 подполковнику Гемприху. Заброска группы Загоруйко в тыл 56-й армии была отложена. Вскоре стало не до нее и не до диверсии в Туапсе.
Весна не принесла радости сотрудникам абвергруппы-102. В апреле части Красной армии снова перешли в наступление. Предгорья и окраины Крымской содрогались от взрывов. Войска Закавказского фронта начали штурм мощной оборонительной «Голубой линии» — системы немецких укреплений на Западном Кавказе, воздвигнутой лучшими инженерами рейха.
Станица потонула в облаках пыли и клубах дыма. Штайну и Райхдихту пришлось начать спешную эвакуацию группы. Серая лента из машин и повозок выползла за ворота и поехала по дороге, ведущей к приморскому городу Темрюку. Там их встретил обер-лейтенант Краузе и передал приказ подполковника Гемприха: следовать дальше к порту Тамань и оттуда переправляться в Керчь.
Дорога к переправе заняла пять часов и лишь поздним вечером группа вышла на берег Керченского пролива.
В порту Темрюка царил хаос. С одних судов выгружали прибывшие из Крыма немецкие и румынские резервные части и маршевые подразделения, боевую технику и различные грузы, на другие спешно грузили раненых. Порт был забит разномастными автомашинами и повозками. Воздух сотрясала режущая слух какофония: ревели моторы танков и автомашин, испуганно ржали лошади, неистово орали офицеры и солдаты, стонали раненые. С неба на землю падал надрывный клекот мощных моторов истребителей, схватившихся в сметрельной схватке…
Искать в этом бедламе коменданта порта, чтобы попросить у него помощи, было бесполезно. И Штайн решил действовать на свой страх и риск. По его команде комендантское отделение, усиленное инструкторами, ринулось на штурм ближайшей баржи. Там тоже царила суматоха. По одному трапу сходили испуганно озиравшиеся по сторонам солдаты румынского стрелкового батальона, по другому уже шла погрузка раненых; над их головами непрерывно сновали судовые стрелы с какими-то тюками, ящиками и сетками с мешками.
Осипший и заросший густой щетиной майор-пехотинец попытался было преградить путь здоровяку Райхдихту и сунул ему под нос бумагу, усыпанную лиловыми печатями. Тот отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и пошел напролом. На борту баржи возникла короткая и яростная потасовка. Конец ей положили автоматные очереди, просвистевшие над головами румын.
Через час баржа взяла курс на Керчь. Четыре с небольшим километра, разделявшие берега, показались Штайну и его подчиненным дорогой в ад. Русские штурмовики проносились на бреющем полете и раскручивали свою смертельную карусель. Вода вокруг пузырилась от пулеметных очередей и вздымалась чудовищными фонтанами от разрыва авиационных бомб. Пролив был покрыт пятнами мазута и обломками погибших плавсредств.
Баржа получила две пробоин в правом борту, но все же дошла до Керчи и ошвартовалась у причала порта.
Краузе, не раз наезжавший в Керчь из Темрюка для координации разведывательной работы с командиром морской форт-группы корвет-капитаном Роттом, несмотря на кромешную темноту, быстро нашел в хитросплетении узких улочек штаб базы. Здесь группа оставалась несколько дней. В конце недели из Запорожья пришел приказ от Гемприха. Он предписывал Штайну передислоцировать группу в Евпаторию и там приступить к работе.
Тихий приморский городок на западном побережье Крыма не привлекал внимания советской авиации. Здесь царил настоящий немецкий порядок. Штайн со штабом наконец смог заняться своим непосредственным делом. Пока инструктора и агенты-курсанты занимались оборудование учебной базы, Краузе вместе с Самутиным объезжали лагеря военнопленных и занимались вербовкой. Но развернуть работу по-настоящему таки не удалось. Гемпр их распорядился перебазировать группу под Винницу, в местечко Вороновицы.
Украинская провинция встретила ее патриархальной тишиной и покоем. О далекой войне напоминал лишь гул ночных дальних бомбардировщиков, направлявшихся для бомбардировок Курска, Воронежа и Ростова. Сельская школа в Вороновицах, отведенная под центр подготовки диверсантов и агентов-разведчиков, подходила для этих целей как нельзя лучше. Вековые дубы и липы парка надежно укрывали штаб от посторонних глаз. Здание штаба служило одновременно и учебным корпусом. Соседство с батальоном СС отпугивало партизан и местных подпольщиков не только от села, но и от ближайших хуторов. Впервые за последние месяцы Штайн и его подчиненные получили идеальные условия для работы и окунулись в нее с головой.
Меньше чем за неделю Райхдихт, Самутин, Коляда и Петренко подобрали из числа военнопленных, местных полицейских и украинских националистов полный комплект кандидатов в агенты. На этот раз работа не пошла насмарку; контингент оказался весьма перспективным, особые надежды подавали националисты. Они люто ненавидели советскую власть и были готовы живьем перегрызть горло комиссарам и чекистам.
Петр оказался отрезанным от своих. Не нашел он надежного курьера и среди жителей Вороновиц, через которого можно было бы переправить за линию фронта собранные разведывательные материалы. Тем не менее у него не опустились руки. В его голове вызрел новый дерзкий план, как одним махом покончить с осиным гнездом абвера. Он решил его сжечь! Старое здание школы, где размещались штаб и офицерское общежитие, а также деревянные бараки для курсантов должны были, по его расчетам, вспыхнуть как порох. Одному сделать это было не под силу, и тогда Петр привлек к выполнению задуманного уже проверенного на краснодарской акции Матвиенко и Ивана Коваля, к которому присматривался как к еще одному своему помощнику.
Первая же беседа с Ковалем убедила Петра в том, что он в своем выборе не ошибся. Иван с Василием поддержали разработанный им план и начали активно готовиться к его выполнению. Василий, пользуясь своим положением водителя, тайно накапливал запасы бензина, а Петр с Иваном оборудовали для него хранилище. Подходил к концу май. Все было готово. Они ждали только подходящего случая. И он представился. Очередная, на сей раз удачная, заброска группы агентов в советский тыл по уже сложившейся традиции должна была закончиться грандиозной попойкой инструкторов.
Всего несколько часов оставалось до того момента, когда с абвергруппой-102 было бы покончено. Но роковая ошибка Ивана сорвала их план и поставила всех под удар: он проговорился о нем своему другу. Тот оказался осведомителем и немедленно донес Штайну. Ивана с Василием тут же арестовали. Шансов спастись у них не было. На руках у Штайна находились неопровержимые улики — емкости с бензином. Гитлеровцы жестоко пытали Ивана и Василия, но они не выдали Петра.
Оставшись один, разведчик не смирился с потерей товарищей и не спасовал, а продолжил свою опасную работу. Втайне от Самутина изготовил дубликаты фотографий, анкет на агентов и ждал подходящего случая, чтобы переправить материалы советским контрразведчикам.
К началу осени 1943 года положение гитлеровских войск значительно ухудшилось. Под ударами Красной армии они оставили Донбасс. Фронт стремительно откатывался на запад. В двадцатых числах сентября передовые части 13-й и 60-й армий форсировали Днепр и закрепились на правом берегу.
Грозный гул артиллерийской канонады уже был слышен в Вороновицах. Командование абвергруппы-102 сидело на чемоданах и ждало команды на эвакуацию. Петр решил воспользоваться этим, чтобы выйти на связь со своими. Рапорт к руководству группы с просьбой отпустить его на несколько дней повидаться с семьей был удовлетворен. По мнению Штайна, ветеран, за спиной которого была не одна ходка в тыл к красным, своей добросовестной службой заслужил это как никто другой.
25 сентября 1943 года Петр, спрятав под подкладкой плаща материалы на личный состав абвергруппы-102, покинул Вороновицы и двинулся на восток. Спустя сутки он перешел линию фронта на участке 57-го стрелкового корпуса, у села Бряусовка, и оказался в расположении стрелкового батальона. Измотанный боями и бессонницей капитан-пехотинец не стал связываться с загадочным перебежчиком и отправил его к особисту.
Тот встретил Петра с еще большей настороженностью. Его ссылки на начальника отдела военной контрразведки 6-й армии капитана Павла Рязанцева не помогли. Старший оперуполномоченный отдела контрразведки Смерш лейтенант Анатолий Ивонип по-прежнему с недоверием смотрел на него. Петр не стал больше тратить слов и вспорол подкладку плаща.
На стол с тихим шелестом посыпались фотографии в форме бойцов и младших командиров Красной армии, бланки служебных документов с печатями и штампами, на которых бросались в глаза лиловые и фиолетовые свастики с хищными орлами. Последняя фотография, как поздний осенний листок, легла на горку документов. Ивонин склонился над фашистским архивом, долго разглядывал, затем обернулся к разведчику и, не стесняясь своего порыва, крепко обнял. Лицо Петра дрогнуло. На глазах навернулись слезы. Он не пытался их скрывать.