Властелин Севера

— И не забудь, что он сожалел о своем поступке, — заявила Хильда. — Помни, Гутред поступил так, потому что верил: это спасет его королевство. Помни также, что он посылает нашему монастырю деньги в качестве епитимьи. Нам нужно много серебра. В бедных и недужных у нас нет недостатка, но зато всегда есть недостаток в подаяниях.

Я улыбнулся ей. Потом встал и отцепил ножны с мечом, который забрал у одного из людей Свена близ Гируума. Затем отстегнул брошь у горла и бросил плащ, брошь и меч на тростники, сказав Хильде:

— Ты можешь все это продать.

После чего, крякнув от натуги, натянул свою старую кольчугу, пристегнул мечи и поднял шлем, увенчанный волчьей мордой. Кольчуга легла на мои плечи чудовищной тяжестью — столько времени прошло с тех пор, как я ее носил. И она была мне велика, потому что за те годы, что я налегал на весло на корабле у Сверри, я сильно похудел. Я надел на руки браслеты и посмотрел на Хильду.

— Но одну клятву я тебе все-таки дам, аббатиса Хильдегит, — произнес я.

Она подняла на меня глаза — и увидела прежнего Утреда, блистательного господина, воина с мечом.

— Я буду поддерживать твой монастырь, — пообещал я, — и присылать тебе деньги. Ты будешь процветать и навсегда останешься под моей защитой.

Хильда улыбнулась, потянулась к кошелю, что висел у нее на поясе, и вынула оттуда маленький серебряный крест.

— А это мой подарок тебе, — сказала она. — Я молюсь, чтобы ты чтил его, как я, и усвоил великий урок: Господь умер на таком кресте, чтобы искупить все содеянное нами зло. И я не сомневаюсь, господин Утред, что часть предсмертных мук Иисус претерпел, дабы искупить твои грехи.

Когда Хильда давала мне крест, наши пальцы соприкоснулись. Я посмотрел ей в глаза, и она отдернула руку. Затем аббатиса покраснела и снова взглянула на меня из-под полуопущенных век. На одно биение сердца я увидел прежнюю Хильду, красавицу Хильду, но потом она взяла себя в руки и попыталась принять суровый вид.

— Теперь ты можешь отправиться к Гизеле, — сказала она.

Сам я ни разу за все время беседы не упомянул о Гизеле и теперь притворился, что это имя мало для меня значит.

— Она, должно быть, уже замужем, — небрежно бросил я. — Если только вообще жива.

— Гизела была жива, когда я покидала Нортумбрию, — ответила Хильда. — Правда, это было восемнадцать месяцев тому назад. Тогда она не разговаривала с братом, узнав, что он с тобой сотворил. Я провела много часов, утешая бедняжку. Она плакала, но при этом была полна гнева. Гизела — сильная девушка.

— И красивая. Такие быстро выходят замуж, — вставил я хрипло.

— Она поклялась тебя дождаться, — нежно улыбнулась Хильда.

Я прикоснулся к рукояти Вздоха Змея. В сердце моем смешались безумная надежда и отчаяние. Гизела. Все это время умом я понимал, что рабу негоже мечтать о сестре короля, но не мог выкинуть ее из головы.

— Может, она и вправду тебя ждет, — тепло сказала Хильда. Потом сделала шаг назад, и тон ее внезапно стал резким: — А теперь мы должны молиться, кормить нищих и лечить больных.

Таким образом, мне дали понять, что пора уходить, и, пригнувшись, я шагнул из монастыря в грязный проулок.

Нищим разрешили войти в монастырь, а я остался стоять, прислонившись к деревянной стене, со слезами на глазах. Люди держались дальней стороны проулка: они боялись меня, потому что я был одет как на войну и при мне было два меча.

«Гизела, — думал я. — Гизела!»

Может, она и вправду меня ждала, хотя я в этом сомневался: слишком велика была ее цена в качестве коровы мира. И все-таки я знал, что вернусь на Север при первой же возможности. Я отправлюсь туда за Гизелой.

Я сжимал в руке серебряный крест до тех пор, пока не почувствовал, что его края больно впились в мою ладонь, огрубевшую от постоянной гребли на корабле Сверри. Потом я вытащил из ножен Вздох Змея и увидел, что Хильда хорошо ухаживала за клинком. Он так и сиял: наверняка его регулярно смазывали салом или каким-нибудь другим жиром, не позволяя ржавчине запятнать железо. Я поднес длинный клинок к губам и поцеловал.

— Тебе предстоит кое-кого убить, — сказал я мечу. — Нам нужно отомстить.

И верный меч меня не подвел.





* * *


На следующий день я нашел оружейного мастера. Тот сказал, что сейчас слишком занят и сможет выполнить мой заказ только через несколько дней. Я ответил, что он сделает это сегодня или вообще распрощается с жизнью. Разумеется, он согласился сделать то, что мне надо, немедленно.

Вздох Змея был превосходным оружием. Его смастерил еще в Нортумбрии кузнец по имени Элдвульф. Помню, увидев тогда замечательный клинок, я попросил сделать мне рукоять из чистого железа, украшенную серебром или бронзой. Но Элдвульф отказался.

— Это оружие, — сказал он мне, — должно просто-напросто облегчить твою работу. И гнаться за красотой ни к чему.

Рукоять меча сработали из ясеня, она состояла из двух половинок — по одной с каждой стороны, — и с годами я так отполировал обе половинки, что они сделались гладкими. А это очень опасно. В битве такая изношенная рукоять может выскользнуть из руки, особенно если на нее попадет кровь. Поэтому я велел кузнецу приклепать новую рукоять, такую, чтобы можно было надежно зажать ее в ладони, и приказал врезать в эфес серебряный крест, который дала мне Хильда.

— Я это сделаю, мой господин, — почтительно поклонился оружейник.

— Причем закончишь все сегодня же.

— Я попытаюсь, мой господин, — слабым голосом произнес он.

— Уверен, что это у тебя получится, — заявил я. — И работа будет выполнена отлично.

Я обнажил Вздох Змея — его клинок блестел в полумраке мастерской — и поднес к кузнечной печи. В красном свете огня я разглядел узор. Клинок изготовили из трех прямых и четырех скрученных железных прутьев, спаянных вместе. Его нагревали и били по нему молотом, затем снова нагревали и били, и так до тех пор, пока семь железных прутьев не стали единым целым, одной жесткой полосой сияющего металла; однако изгибы четырех скрученных прутьев оставили на клинке призрачный узор. Именно поэтому меч и получил свое имя: узор напоминал завитки, какие образуются при дыхании дракона.


— Какой прекрасный клинок, мой господин, — заметил оружейник.

— Этот клинок убил Уббу в битве на морском берегу, — ответил я, гладя металл.

— Понятно, мой господин, — отозвался насмерть перепуганный мастер.

— Поторопись! Ты должен закончить работу сегодня, — напомнил я и положил меч на скамью, испещренную шрамами, что оставил огонь.

Затем опустил на рукоять крест Хильды и добавил серебряную монету. Увы, от прежнего богатства ничего не осталось, но я не был беден и к тому же был уверен: с помощью Вздоха Змея и Осиного Жала я снова разбогатею.

Стояла золотая осень. И построенная из свежей древесины церковь Альфреда тоже сияла в лучах яркого солнца, словно была сделана из золота.

Мы с Рагнаром в ожидании короля сидели во дворе на куче свежескошенной травы. Заметив, что монах несет в королевский скрипторий груду пергаментов, Рагнар сказал:

— Здесь все записывают. Буквально все! Ты умеешь читать?

— Умею, и читать, и писать.

На Рагнара это произвело впечатление, и он заинтересовался:

— А сколько раз в жизни тебе это пригодилось?

— Ни разу, — честно признался я.

— Тогда зачем монахи постоянно что-то пишут? — задумчиво спросил мой друг.

— Просто вся их религия записана, — пояснил я. — А наша — нет.

— Записанная религия? Это как? — не понял Рагнар.

— Ну, у христиан есть специальная книга, в которой записана вся их религия.

— А зачем это нужно?

— Не знаю. Просто христиане записывают ее, и все. Ну и еще, конечно, они записывают законы. Альфред любит составлять новые законы, и их надлежит обязательно заносить в книги.

— Если люди не могут запомнить законы, — заметил Рагнар, — значит, законов этих слишком много.

Наш разговор прервали крики детей, вернее, обиженный вопль маленького мальчика и издевательский смех девочки. Биение сердца спустя эта девочка выбежала из-за угла. На вид ей было лет девять-десять, ее золотистые волосы сверкали ярко, как солнце. Она держала в руках вырезанную из дерева лошадку, явно принадлежавшую малышу, который за ней следовал. Размахивая деревянной лошадкой, словно трофеем, девчушка побежала по траве. Она была длинноногой, худенькой и радостно смеялась, в то время как у крепыша, бывшего года на три-четыре младше ее, вид был совершенно несчастный. Где уж ему догнать девочку — та была слишком быстроногой. Но вот она увидела меня и, изумленно распахнув глаза, остановилась рядом с нами. Мальчик догнал свою обидчицу, но мы с Рагнаром нагнали на него такой благоговейный страх, что малыш даже не попытался отнять обратно свою деревянную лошадку.

Из-за угла появилась краснолицая задыхающаяся нянька.

— Эдуард! Этельфлэд! — звала она.

— Это ты! — сказала девчушка, восхищенно уставившись на меня.

— Это я, — подтвердил я и встал, потому что Этельфлэд была дочерью короля, а Эдуард — этелингом, наследным принцем, который, скорее всего, будет править Уэссексом после смерти своего отца Альфреда.

— Где ты был? — спросила Этельфлэд так, будто мы не виделись всего пару недель.

— Я был в стране великанов, — ответил я, — в местах, где огонь течет, как вода, горы сделаны изо льда, а сестры никогда-никогда не обижают младших братьев.

— Неужели никогда? — спросила она, ухмыляясь.

— Отдай мою лошадку! — потребовал Эдуард и попытался выхватить ее, но Этельфлэд держала игрушку так, чтобы он не смог до нее дотянуться.

— Никогда не прибегай к силе, дабы отнять у женщины то, что можно заполучить с помощью коварства, — сказал Рагнар Эдуарду.

— Какого еще коварства? — насупил брови малыш. Очевидно, слово это было ему незнакомо.

Рагнар хмуро посмотрел на Этельфлэд:

— Наверное, лошадка хочет кушать?

— He-а. Она деревянная.

Девочка понимала, что затевается игра с целью выманить у нее игрушку, и твердо вознамерилась выйти из нее победительницей.

— А если я пущу в ход волшебство и заставлю ее есть траву? — предложил Рагнар.

— У тебя ничего не выйдет.

— Откуда ты знаешь? Я бывал в местах, где деревянные лошадки каждое утро отправляются пастись, и каждую ночь трава там вырастает до небес, и каждый день деревянные лошадки снова съедают ее подчистую.

— Такого не бывает, — ухмыляясь, заявила Этельфлэд.