Властелин Севера

— Я же не подхватил, — сказал он. — Так, говоришь, меня просто искупают в воде?

— Это называется обрядом крещения.

— И мне придется отступиться от старых богов?

— Да.

— И иметь только одну жену?

— Только одну. На этот счет есть строгое правило.

Гутред поразмыслил над этим.

— И все-таки я думаю, что должен стать христианином, — сказал он, — потому что бог Эадреда — могущественный бог. Посмотри на этого мертвеца! Это ведь чудо, что он не сгнил!

Датчане были заворожены реликвиями Эадреда. Может, поначалу большинство из них и не понимали, с какой стати монахи таскали труп старика, голову мертвого короля и изукрашенную драгоценностями книгу по всей Нортумбрии, но зато сейчас они уразумели, что эти предметы священны, и это произвело на них впечатление. Священные реликвии имеют власть. Они тропа, ведущая из нашего мира к другим, огромным мирам за его пределами, поэтому еще до того, как Гутред появился в Кайр Лигвалиде, некоторые датчане приняли крещение, чтобы пользоваться силой этих реликвий.

Сам я не христианин. В наши дни опасно делать подобные признания, потому что епископы и аббаты имеют слишком большое влияние. Куда легче притвориться верующим, чем открыто выступать против. Я был воспитан христианином, но в десятилетнем возрасте, когда меня приняли в семью Рагнара, обрел старых саксонских богов, которые также были и богами датчан и норвежцев. Поклонение им всегда имело для меня больше смысла, чем поклонение христианскому богу, который обитал где-то далеко, так далеко, что я ни разу не встречал никого, кто побывал бы в тех местах.

Другое дело Тор и Один: они бродили по нашим холмам, ночевали в наших долинах, любили наших женщин и пили воду из наших источников, поэтому казались нашими соседями. Что еще мне нравилось в старых богах — это то, что они не были одержимы нами, простыми людьми. У них имелась собственная жизнь, свои битвы и любовные похождения, и, казалось, по большей части боги просто не обращают на нас внимания.

Зато христианский бог, похоже, только тем и занимался, что строго следил за нами. Он постоянно изобретал множество всевозможных правил, и вводил запреты, и издавал новые законы, и ему требовались сотни облаченных в черное священников и монахов, чтобы убедиться в том, как мы себя ведем.

Этот бог представлялся мне довольно сварливым, хотя христианские священники и уверяли, что он нас любит. Я никогда не был настолько глуп, чтобы думать, будто Один или Хёд любят меня, хотя иногда надеялся, что они считают меня достойным воином.

Но Гутред хотел заполучить силу христианских реликвий, поэтому, к восторгу Эадреда, попросил, чтобы его окрестили. Церемонию провели на открытом воздухе, возле большой церкви. Гутреда погрузили в огромную бочку с речной водой, и все монахи при этом размахивали руками, взывая к небесам и всячески славя Господа. Потом Гутреда завернули в плащ, и Эадред короновал его во второй раз, возложив на его мокрые волосы бронзовый обруч мертвого короля Освальда. Лоб Гутреда смазали тресковым маслом, ему вручили меч и щит и попросили поцеловать сначала Евангелие Линдисфарены, а затем, в губы, святого Кутберта. Труп вынесли на солнечный свет, чтобы вся собравшаяся толпа могла лицезреть святого. Судя по виду Гутреда, он наслаждался церемонией, и аббат Эадред был так тронут, что взял украшенный гранатами крест святого Кутберта из рук мертвеца и повесил его на шею нового короля.

Однако там крест провисел недолго. Аббат снова положил его на труп после того, как Гутреда представили его подданным — оборванцам, живущим на руинах Кайр Лигвалида.

В ту ночь закатили пир. Правда, еды там было немного, только копченая рыба, тушеная баранина и черствый хлеб, но зато было вволю эля.

А на следующее утро я с гудящей головой отправился на первый витенагемот Гутреда. Само собой, будучи датчанином, он не привык к тому, чтобы на подобные собрания допускали всех танов и высших церковников и позволяли им высказать свое мнение. Но Эадред настоял на том, что витан состоится и Гутред будет там заправлять.

Местом проведения витана была выбрана большая церковь. Всю ночь шел дождь, и вода просачивалась сквозь грубую солому крыши, поэтому присутствовавшим приходилось то и дело уклоняться от падающих сверху капель. В церкви не хватало кресел и стульев, поэтому мы большим полукругом уселись на засыпанном тростником полу вокруг Эадреда и Гутреда — те восседали на престоле рядом с открытым гробом святого Кутберта.

В витане участвовало сорок шесть человек, половина их была священниками, а вторая половина — крупнейшими землевладельцами Камбреленда, как датчанами, так и саксами. Но по сравнению с витенагемотом восточных саксов здешний казался жалким сборищем. Тут не щеголяли особым богатством. Некоторые датчане носили на руках браслеты, а несколько саксов имели изящные броши, но, по правде говоря, все это больше смахивало на сборище фермеров, чем на государственный совет.

Однако Эадреду мерещилось величие. Он начал пересказывать присутствующим новости из других частей Нортумбрии. Он знал, что там происходит, потому что получал от церковников донесения, в которых говорилось, что Ивар все еще находится в долине реки Туид, ведет ожесточенную войну с воинами короля Аэда Шотландского.

— Кьяртан Жестокий затаился в своей твердыне, — сказал Эадред, — и не выходит на бой. Значит, остается Эгберт из Эофервика, а он не отличается особой силой.

— А что насчет Эльфрика? — перебил я.

— Эльфрик Беббанбургский поклялся защищать святого Кутберта, — ответил Эадред. — И он не сделает ничего, что оскорбило бы этого святого.

Может, это и было правдой, но мой дядя наверняка потребует мою голову в награду за то, чтобы труп святого остался нетронутым.

Я больше ничего не говорил, а просто слушал Эадреда: тот предлагал создать армию и двинуться маршем через холмы, чтобы взять Эофервик.

Это предложение вызвало некоторое удивление. Присутствующие переглядывались, но Эадред ораторствовал с такой уверенностью и напором, что сначала никто не осмеливался задать ему вопрос. Все члены витана ожидали, что им велят приготовить отряды своих людей, чтобы биться с норвежскими викингами из Ирландии или чтобы отразить очередное нападение Эохайда из Страт Клоты, но вместо этого им предлагали отправиться на далекую войну, чтобы низложить короля Эгберта.

Ульф, самый богатый датчанин Камбреленда, в конце концов не выдержал. Он был уже пожилым, лет сорока, и после частых стычек, происходивших в Камбреленде, был весь покрыт шрамами и хромал. Но он все еще мог привести Гутреду сорок или пятьдесят опытных воинов. По меркам большинства областей Британии, это было немного, но в Камбреленде представлялось внушительной силой. И теперь Ульф потребовал, чтобы ему объяснили, почему он должен вести своих людей через холмы.

— В Эофервике у нас нет врагов, — заявил он. — Однако стоит нам уйти, как на наших землях мигом появится множество врагов.

Большинство датчан согласно загудели. Но Эадред знал, чем убедить присутствующих.

— В Эофервике есть огромные богатства, — сказал он.

Ульфу это понравилось, но он все еще осторожничал и потому уточнил:

— Какие богатства?

— Серебро, — пояснил Эадред, — и золото, и драгоценности.

— А женщины? — спросил кто-то.

— Эофервик просто погряз в разврате, — объявил Эадред. — Это настоящий притон дьявола, место, где живет множество похотливых женщин. Это город зла, который должен быть очищен святой армией.

Большинство датчан приободрились при мысли о похотливых женщинах, и больше никто уже не возражал против того, чтобы напасть на Эофервик. Как только город будет взят, что Эадред считал само собой разумеющимся, мы должны будем отправиться на север, а люди Эофервика, заявил аббат, пополнят наши ряды.

— Кьяртан Жестокий не победит нас, — объявил Эадред, — потому что он трус. Он отступит обратно в крепость, как паук, удирающий в свою паутину, и останется там. Мы позволим ему гнить там, пока не настанет время его сразить. А Эльфрик Беббанбургский не станет с нами сражаться, потому что он христианин.


— Он ненадежный ублюдок, — прорычал я, но на меня не обратили внимания.

— И мы победим Ивара, — продолжал аббат.

Я удивился, каким это образом наш сброд сумеет одолеть «стену щитов» Ивара.

Но у Эадреда не было сомнений.

— Бог и святой Кутберт будут сражаться на нашей стороне! — объявил он. — А потом мы станем хозяевами Нортумбрии, и всемогущий Бог поможет нам основать Халиверфолкланд, и мы построим гробницу святого Кутберта, которой будет дивиться весь мир.

Ну вот, теперь наконец ясно, чего Эадред хотел на самом деле. Ради этого и затевалось все безумие — ради гробницы давно умершего святого. Ради этой цели Эадред сделал Гутреда королем и теперь собирался идти воевать со всей Нортумбрией.

А на следующий день явились восемь темных всадников.





* * *


У нас было триста сорок четыре человека того возраста, в котором мужчина может сражаться, и из них только у нескольких имелись кольчуги, и лишь примерно у сотни были приличные кожаные доспехи. Люди в кольчугах и кожаных доспехах по большей части имели также шлемы и нормальное оружие — копья или мечи, но остальные были вооружены топорами, теслами, серпами или заостренными мотыгами.

Эадред напыщенно именовал это Армией Святых Людей, но, будь я и вправду святым человеком, я не стал бы в этом участвовать, а рванул бы обратно на небеса и подождал бы, пока мне подвернется что-нибудь получше.

Треть нашей армии составляли датчане, остальные были по большей части саксами, хотя среди них имелось и несколько бриттов, вооруженных длинными охотничьими луками. Эти луки могли быть страшным оружием, поэтому я назвал бриттов Стражей Святых Людей и велел им оставаться рядом с трупом святого Кутберта, которому, очевидно, предстояло сопровождать нас во время предстоящих завоеваний.

Однако первым делом нам следовало добыть запасы продовольствия для людей и фуража для лошадей, которых у нас насчитывалось всего семьдесят семь.

Так что появление темных всадников оказалось весьма кстати. Их было восемь, все верхом на черных или гнедых лошадях. Всадники (четверо из них были облачены в кольчуги, а остальные — в добротные кожаные доспехи) вели четырех запасных верховых лошадей. Все всадники — в черных плащах, с выкрашенными в черный цвет щитами — приехали с востока, следуя вдоль римской стены, что вела на дальний берег реки. Поскольку старый мост разрушили норвежцы, им пришлось переправиться вброд.

Эти радушно встреченные восемь всадников были не единственным нашим подкреплением. Новые участники похода прибывали ежечасно. Многие из них были монахами, хотя встречались и воины, пришедшие с холмов. Обычно оружием им служили топоры или дубины. Некоторые являлись в доспехах, верхом, но только восемь вышеупомянутых темных всадников появились в полном военном снаряжении. Они оказались датчанами и сообщили Гутреду, что прибыли из усадьбы Хергиста, владевшего землями в месте под названием Хегостелдес.

Хергист стар, пояснили они королю, и не смог явиться сам, но он послал лучших своих людей. Предводителя всадников звали Текиль, и он казался хорошим воином, потому что мог похвалиться четырьмя браслетами и имел длинный меч. Этого человека отличали твердый взгляд и уверенное выражение лица. На вид ему было около тридцати, как и остальным шестерым, и только последний, восьмой всадник был намного младше остальных — совсем еще мальчик, и у него единственного на руках не было браслетов.

— Почему Хергист из Хегостелдеса прислал мне своих людей? — спросил Гутред у Текиля.

— Его земли находятся слишком близко к Дунхолму, мой господин, — ответил тот. — И Хергист хочет, чтобы ты уничтожил это осиное гнездо.

— Тогда добро пожаловать, — проговорил Гутред и позволил восьмерым мужчинам опуститься перед ним на колени и принести клятву верности.

— Я хочу, чтобы люди Текиля входили в состав моей личной стражи, — позже сказал мне Гутред.

Мы стояли в поле к югу от Кайр Лигвалида, где я тренировал войска короля. Я выбрал тридцать молодых людей, почти наугад, позаботившись лишь о том, чтобы половина из них была датчанами, а половина — саксами. Я велел им построиться «стеной щитов», так чтобы рядом с каждым датчанином обязательно оказался бы сакс, и теперь учил их, как сражаться и как молиться моим богам, чего им никогда еще не приходилось делать: все воины были абсолютно неопытные. Хотя датчане и смотрелись лучше саксов, потому что датчанам с детства прививают умение владеть щитом и мечом, но они и понятия не имели о том, как вести себя в «стене щитов».

— Края ваших щитов должны соприкасаться! — кричал я им. — Иначе вы мертвецы! Хотите погибнуть? Хотите, чтобы ваши кишки выплеснулись к вашим ногам? Смыкайте щиты! Да не так, ты, эрслинг! Правый край твоего щита должен быть перед левым краем его щита. Понял?

Я повторил все это по-датски, потом посмотрел на Гутреда и сказал:

— Я против того, чтобы люди Текиля стали твоими телохранителями.

— Почему?

— Потому что я их не знаю.

— Этих людей ты тоже не знаешь, — ответил Гутред, показав на воинов, которых я тренировал.

— Я знаю, что они идиоты и что их матерям не следовало бы разводить колени, — в сердцах сказал я. — Ты что делаешь, Клапа? — закричал я молоденькому неуклюжему датчанину.

Его настоящее имя я забыл, но все звали парня Клапа, что означало «Неуклюжий». Этот прибывший из деревни верзила был редким силачом и, пожалуй, один стоил двоих, но вот с умом у него была беда. Он тупо уставился на меня, когда я пошел к строю.

— Что тебе полагается делать, Клапа?

— Держаться поближе к королю, мой господин, — ответил тот с озадаченным видом.

— Хорошо! — отозвался я, так как это был первый и самый важный урок, который следовало вколотить в головы тридцати новобранцев.

Поскольку эти молодцы составляли личную стражу короля, они и впрямь должны были всегда находиться рядом с ним, но сейчас я добивался от Клапы другого ответа.

— В «стене щитов», идиот, — сказал я, стуча по его мускулистой груди. — Что тебе следует делать в «стене щитов»?

Клапа немного подумал, потом просиял.

— Поднимать щит, мой господин.