Властелин Хаоса

– Говорят, Шайдо возводят холды. – Прервавшись, Руарк щипцами взял из наполненной песком медной чаши горячий уголек, поднес к трубке, раскурил ее и продолжил: – По мнению Хранительниц, Шайдо не намерены когда бы то ни было возвращаться в Трехкратную землю. И мне тоже так кажется.

Ранд почесал в затылке. Мало того что досаждают Каралайн и Торам, так еще и Шайдо обосновались по сию сторону Драконовой Стены. Такая каша заваривается – куда там Дарлину. А вдобавок кажется, будто невидимый палец Аланны вот-вот уткнется в шею.

– А хорошие новости есть? Хоть какие-нибудь?

– В Шамаре происходят стычки, – ответил Руарк, не выпуская трубки изо рта.

– Где? – не понял Ранд.

– В Шамаре. Или в Шаре. У них множество названий для своей земли – Ко’дансин, Томака, Кигали, да и другие есть. Любое из них может оказаться верным, а может и ни одно. Тамошние жители лгут напропалую, без зазрения совести. Купишь у них штуку шелка, развернешь – а шелк там только снаружи. А коли в каком-нибудь торжище – в одном из холдов, где мы ведем с ними меновую торговлю, – встретишь человека, всучившего тебе этот товар, он будет бить себя в грудь и клясться, будто никогда в жизни в глаза тебя не видел. Нажмешь как следует – его же земляки, чтобы ублажить тебя, прикончат пройдоху, заверят тебя, что он был единственным мошенником во всей их земле, и тут же продадут тебе воду под видом вина.

– Но почему стычки в этой самой Шаре хорошая новость? – негромко спросил Ранд, хотя у него не было особого желания услышать ответ.

Вот Берелейн, та слушала с интересом: кроме айильцев и Морского народа, мало кто знал хоть что-нибудь достоверное о землях, расположенных за Айильской пустыней, – известно было лишь, что оттуда привозят шелк и драгоценную поделочную кость. Правда, кое-кто читал книгу «Странствия Джейина Далекоходившего», но эти рассказы казались слишком причудливыми, чтобы быть правдой. Хотя, как припомнил Ранд, Джейин тоже писал о лживости жителей тех краев и приводил разные наименования их страны. Правда, кажется, не те, какие назвал Руарк.

– В Шаре никогда не бывало раздоров, Ранд ал’Тор. Говорят, правда, будто Троллоковы войны заразили и их… – В те дни троллоки вторглись и в Айильскую пустыню, но получили там такой урок, что по сей день называют ее Гиблой землей. – Но если с тех пор и случилась хоть одна усобица, в торжищах о том ничего не слышали. А так не бывает: там, где люди обмениваются товарами, быстро узнают обо всем, что происходит вокруг. Говорят, будто их земля всегда была едина – не то что здешняя – и всегда жила в мире. Когда ты вышел из Руидина и был признан Кар’а’карном, в Шаре сразу прознали и об этом, и о том, как титулуют тебя здешние мокроземцы – Драконом Возрожденным. Новость передавалась от торжища к торжищу вдоль Великой расщелины и Рассветных утесов. – Взгляд Руарка оставался невозмутимо спокойным – его все это ничуть не тревожило. – А теперь по Трехкратной земле разносятся вести оттуда. В Шаре дерутся, а тамошние купцы, приезжая в наши торжища, спрашивают, скоро ли Дракон Возрожденный устроит новый Разлом Мира.

Вино, которое пил Ранд, вдруг сделалось непереносимо кислым. Опять то же самое, что в Тарабоне или Арад Домане. Стоит людям прослышать о нем, как тут же начинаются раздоры. И кто знает, как далеко распространилась зыбь. Возможно, из-за него уже ведутся войны, о которых он ничего не знает. В землях, о которых он и слышать-то никогда не слышал.

«Смерть сидит на моем плече, – пробормотал Льюс Тэрин. – Смерть идет за мной по пятам. Я – смерть!»

Поежившись, Ранд поставил кубок на стол. Что еще он должен сделать во исполнение пророчеств? Как разгадать истинный смысл невразумительных стихов, полных туманных намеков? Следует ли ему присоединить эту Шару, или как там она называется, к Кайриэну и прочим своим владениям? Ко всему миру? И как это сделать, если ему не удалось полностью овладеть даже Тиром и Кайриэном? На такое может уйти целая жизнь. А тут еще Андор. Даже если ему суждено разорвать в клочья весь остальной мир, Андор он сохранит в целости и в целости передаст Илэйн. Обязательно сохранит, хоть пока и не знает как.

– Шара, или как там она зовется, далеко отсюда. За один раз следует делать один шаг, и первый наш шаг – Саммаэль.

– Саммаэль, – согласился Руарк.

Берелейн вздрогнула и залпом осушила кубок.

Некоторое время разговор шел об айильцах, продолжавших двигаться на юг. Ранд намеревался собрать в Тире огромные силы, создать там молот, способный сокрушить все, что попытается противопоставить ему Саммаэль. Руарка, по-видимому, это устраивало, а вот Берелейн твердила о необходимости оставить побольше людей в Кайриэне. Твердила, пока айильский вождь на нее не цыкнул. Она пробормотала что-то насчет упрямства, которое ему же во вред, и пояснила: Кайриэну нужны люди, ибо она не оставила намерения заселить опустевшие земли. Фермеров становилось все больше, и Берелейн надеялась, что в будущем году нужды завозить зерно из Тира уже не будет. Если, конечно, когда-нибудь прекратится эта проклятая засуха. А не прекратится, Тир не сможет обеспечить хлебом даже себя, не говоря уже о других землях. Но так или иначе, торговля в Кайриэне начинала оживать. Купцы наведывались отовсюду – из Андора, Тира и Муранди, даже из Порубежья. А сегодня утром на реке встало на якорь судно Морского народа. Странно, конечно, что их занесло так далеко от моря, но Берелейн готова была приветить всех.

Чем дольше она говорила, чем чаще вставала и брала со стола то одну, то другую бумагу, тем решительнее становилось ее лицо и увереннее голос. Со знанием дела она рассуждала о том, что из необходимого для нужд Кайриэна средства позволяют закупить в этом году, а с чем придется повременить полгода, а то и год. Правда, в конечном счете все зависело от погоды. Об этом Берелейн упомянула будто мимоходом, но взглянула на Ранда так, словно сказала: «Раз ты Дракон Возрожденный, ты и должен найти способ покончить с этой засухой». Ранду случалось видеть Берелейн разной: до смерти напуганной, вызывающе дерзкой, высокомерной, но такой, как сейчас, – никогда. Она казалась ему совсем другой, незнакомой женщиной. Даже Руарк, попыхивающий своей трубочкой, сидя на одной из подушек, поглядывал на нее с некоторым удивлением.

– …эта ваша школа может принести некоторую пользу, – заявила Берелейн, развернув длинный, исписанный убористым почерком свиток, – если, конечно, они хоть ненадолго перестанут изобретать все новые и новые диковины и попытаются воплотить в жизнь что-нибудь из уже придуманного. – Задумчиво уставясь в пространство, она постучала пальчиком по губам. – Лорд Дракон велит давать им столько золота, сколько они просят, но, по моему разумению, стоило бы попридержать его до тех пор, пока они действительно не…

В дверь просунулась круглая физиономия Джалани – айильцы никак не могли привыкнуть стучаться.

– Пришел Мангин, – сообщила Дева, – он хочет поговорить с Руарком и с тобой, Ранд ал’Тор.

– Скажи, что я буду рад потолковать с ним попозже… – успел сказать Ранд, прежде чем его перебил Руарк:

– Тебе следует поговорить с ним сейчас, Ранд ал’Тор.

Лицо вождя было очень серьезным. Берелейн положила свиток на стол и уставилась себе под ноги.

– Хорошо, – согласился Ранд.

Голова Джалани исчезла, и в комнату вошел Мангин – рослый, выше Ранда, айилец. Он был одним из тех, кто пересек Драконову Стену в поисках Того-Кто-Придет-с-Рассветом, одним из горстки смельчаков, захвативших Твердыню Тира.

– Шесть дней назад, – начал Мангин без всяких предисловий, – я убил человека, здешнего древоубийцу, и теперь хочу знать, есть ли у меня тох к тебе, Ранд ал’Тор.

– Ко мне? – удивился Ранд. – Но ты вправе защищаться, Мангин. Свет, ты ведь сам знаешь… – Он осекся, встретив спокойный, чуть любопытствующий взгляд серых глаз. По лицу Руарка ничего нельзя было прочесть, Берелейн отвела глаза в сторону. – Надо полагать, он напал на тебя, так было дело?

Мангин слегка покачал головой:

– Нет. Я понял, что он заслуживает смерти, поэтому и убил его. – Сказано это было так, словно засорилась труба, вот он ее и прочистил. – Но ты запретил убивать этих клятвопреступников, разве что в сражении или если они нападут первыми. Вот и скажи, есть ли у меня тох к тебе?

Ранд припомнил собственные слова: «…непременно будет повешен». И сердце его сжалось.

– Но почему ты решил, что он заслуживает смерти?

– Он носил то, на что не имел права, – ответил Мангин.

– Что? Что он такое носил, Мангин?

– Это, – ответил за Мангина Руарк, коснувшись своего левого запястья. Значит, то был Дракон Руидина. Вожди кланов никогда не выставляли напоказ эти знаки, даже не говорили о них, ибо все связанное с Руидином было окружено тайной. – Правда, он, разумеется, сделал это иголкой и чернилами.

Татуировка.

– Он выдавал себя за вождя клана? – Ранд чувствовал, что просто-напросто пытается оправдать Мангина. «…Будет повешен». Избавить его от виселицы, ведь Мангин последовал за ним одним из первых.

– Нет, – ответил Мангин. – Он был нетрезв и похвалялся тем, чем не следовало. Я вижу твои глаза, Ранд ал’Тор, – айилец неожиданно ухмыльнулся, – и понимаю, в чем тут загвоздка. Я был прав, убив его, но теперь у меня к тебе тох.


– Ты был не прав. И знаешь, что полагается за убийство.

– Знаю. Веревка на шею, так ведь принято в мокрых землях. – Мангин задумчиво кивнул. – Скажи, когда и куда мне явиться, я буду там вовремя. Да обретешь ты прохладу и воду, Ранд ал’Тор.

– Да обретешь ты прохладу и воду, Мангин, – печально отозвался Ранд.

– Полагаю, – промолвила Берелейн, как только за айильцем закрылись двери, – он и впрямь добровольно придет прямо к виселице. И не смотри на меня так, Руарк. Я не собираюсь возражать ему или оспаривать айильские представления о чести.

– Шесть дней! – прорычал, повернувшись к ней, Ранд. – Вы оба прекрасно знали, зачем он сюда заявился. Знали уже шесть дней, но предпочли ничего не делать, а свалить все на меня. Убийство есть убийство, Берелейн.

Первенствующая Майена царственно приосанилась, но голос ее звучал не слишком уверенно – она оправдывалась:

– Я не привыкла, чтобы ко мне приходили и сознавались в только что совершенном убийстве. Проклятый джи’и’тох! Чтоб им провалиться, айильцам этим, с их треклятой честью! – Странно было слышать, как с уст такой женщины слетает брань.

– У тебя нет причин сердиться на нее, Ранд ал’Тор, – вставил Руарк. – Тох Мангина не на ней, а на тебе. Или на мне.

– Его тох на том, кого он убил, – холодно отозвался Ранд, и Руарк взглянул на него с удивлением. – Когда в другой раз узнаете об убийстве, нечего дожидаться меня. Исполняйте закон!

Может быть, в другой раз ему не придется самому посылать на казнь человека, которого он знал и ценил. Хотя Ранд понимал, что, если потребуется, сделает это снова, как бы ни было горько. Во что он превратился?

«Колесо человеческой жизни, – пробормотал Льюс Тэрин. – Никакой жалости. Никаких сожалений».





Глава 18

Горечь одиночества





Ну, какие еще проблемы, по вашему мнению, должен решить я? – Тоном, каким был задан этот вопрос, Ранд недвусмысленно дал понять, что, по его мнению, проблемы Кайриэна им надлежало решать самим. После этих слов Ранда Берелейн покраснела:

– Хорошо. Назначьте день, когда будет повешен Мангин.

«Коли ноша тяжеловата, – хрипло рассмеялся Льюс Тэрин, – самое милое дело переложить ее на других».

Он, Ранд, за это в ответе. Это его долг. Ранд со вздохом выпрямил спину, чтобы непосильная тяжесть не сокрушила его.

– Повесьте его завтра. Передайте ему – таково мое решение. – Ранд замолк, обвел собеседников свирепым взглядом и неожиданно понял, что ждет отклика не от них, а от Льюса Тэрина. От мертвеца, давным-давно умершего безумца! – А сейчас я отправляюсь в школу.

Последовали возражения. Руарк указал на то, что Хранительницы Мудрости, по всей вероятности, уже покинули свои палатки и направляются во дворец, Берелейн твердила, что вельможи из Тира и Кайриэна станут спрашивать, где она прячет лорда Дракона. Ранд посоветовал сказать правду, а заодно распорядился, чтобы за ним не тащилась целая орава.

– Когда сочту нужным, тогда и вернусь, – заявил он напоследок, подхватил Драконов скипетр и ушел. Руарк и Берелейн выглядели так, словно наелись кислых слив.

Завидя его, дожидавшиеся в коридоре Джалани и молодой – ненамного старше Девы – рыжеволосый воин из Красных Щитов быстро переглянулись и легко поднялись на ноги. Больше поблизости никого не было, если не считать сновавшей туда-сюда челяди, – только эти двое. Ранд задумался, уж не побороться ли пришлось Уриену с Сулин, чтобы так случилось.

Знаком приказав Деве и Красному Щиту следовать за ним, Ранд направился прямиком к ближайшей конюшне, просторному помещению, где и стойла, и подпиравшие высокий потолок колонны были изготовлены из зеленоватого мрамора. Главный конюх, жилистый лопоухий малый в короткой кожаной куртке с эмблемой Восходящего солнца Кайриэна, был настолько потрясен появлением лорда Дракона в сопровождении всего-навсего двух айильцев, что довольно долго таращился на дверь – все ждал, когда же появится остальная свита, не переставая беспрерывно кланяться Ранду. Тот уж было решил, что коня ему не дождаться вовеки, но тут конюх наконец опомнился.

– Коня для лорда Дракона! – зычно выкрикнул он, и шестеро подручных со всех ног бросились готовить рослого, свирепого с виду гнедого мерина.

Уздечку с золотой бахромой, небесно-голубую, расшитую золотыми эмблемами Восходящего солнца попону и высокое золоченое седло они приладили довольно быстро, но, когда Ранд вскочил на коня, их лопоухий начальник уже куда-то запропастился. Не иначе как побежал разыскивать пропавшую свиту. Или – такое уж впечатление производил этот кайриэнец – рассказывать кому-нибудь, что лорд Дракон покидает дворец чуть ли не в одиночку.

Холеный гнедой нетерпеливо приплясывал, порываясь пуститься вскачь, но Ранд выехал со двора неспешной рысцой, миновав разинувших от изумления рты кайриэнских стражников. Засады он не боялся: если ушастый конюх и направит по его следу убийц, те быстро поймут, что задумали стричь овец, не имея ножниц. Ему хотелось поскорее убраться из дворца, покуда вельможи, прознав о его появлении, не собрались толпой, – тогда уж от них не отделаешься. А порой, разнообразия ради, так хочется побыть одному.

Бросив взгляд на Джалани и легко трусившего рядом с гнедым молодого айильца, Ранд припомнил его имя – Дедрик из Ущелья Джаерн, из клана Кодарра. Он и впрямь был почти один, но по-прежнему ощущал и Аланну, и Льюса Тэрина, оплакивающего свою Илиену. Ну что ж, если полное одиночество ему недоступно и, возможно, не будет доступно никогда, на худой конец сойдет и такое.

Кайриэн был очень велик, а его главные улицы столь широки, что заполнившие их люди казались карликами. Безупречно прямые, улицы эти прорезали заостренные каменными террасами холмы, казавшиеся рукотворными благодаря строгим, правильным формам. Все улицы пересекались под прямым углом. То здесь, то там вздымались огромные башни. Казалось, будто они, уже коснувшись неба, стремятся подняться еще выше, но их строгую красоту почти скрывали деревянные строительные леса. Знаменитые поднебесные башни Кайриэна считались одним из чудес мира, но двадцать лет назад, во время Айильской войны, они сгорели, словно факелы, и до сих пор не были восстановлены полностью.

Прокладывать путь было не так-то просто. Ранду даже пришлось сбавить аллюр. Он уже привык к тому, что самые густые толпы мгновенно раздаются, давая ему дорогу, но это случалось, когда его окружало множество одетых в кадин’сор айильцев. А всего двое сопровождающих – совсем другое дело. Ранду казалось, будто некоторые из попадавшихся навстречу айильцев узнавали его, но виду не подавали – знать, не желали заострять внимание на том, что их Кар’а’карн вооружен мечом и, что, конечно же, не столь постыдно, но едва ли похвально, едет верхом. Для айильцев стыд был несравненно страшнее боли, хотя диктовавшиеся джи’и’тох понятия о нем представлялись, во всяком случае Ранду, весьма путаными и сложными. Вот Авиенда, та мигом бы все растолковала: похоже, ей хотелось, чтобы он стал айильцем. Впрочем, айильцы не составляли большинства в толпе.

Улицы заполняли кайриэнские горожане в обычных тусклых одеждах и вынужденные перебраться в город жители сожженной Шайдо Слободы – те одевались поярче, но платье носили по большей части поношенное и потертое. В толпе своим ростом выделялись тайренцы, хотя те и не были столь высоки, как айильцы. Бычьи упряжки и запряженные лошадьми фургоны расталкивали пешеходов, но сами, в свою очередь, уступали дорогу закрытым лакированным экипажам или портшезам – над некоторыми из них красовались знамена знатных Домов. Уличные торговцы наперебой расхваливали свой товар, зазывая посетителей к лоткам и тележкам, на перекрестках выступали жонглеры и акробаты. И то и другое представляло собой новшество. Прежде Кайриэн был нешумен, чопорен и строг, суета и неразбериха царили лишь в Слободе. Правда, во многом следы прежней сдержанности сохранялись: вывески на лавках оставались небольшими и неброскими, товары наружу не выставлялись. Выходцы из Слободы вели себя раскованно – громко разговаривали, смеялись или бранились прямо на улице, коренные же горожане взирали на все это с брезгливым неодобрением.

Никто, кроме айильцев, не узнавал всадника в расшитом серебром голубом кафтане, хотя некоторые прохожие оглядывались на украшенный гербами чепрак. Мало кому из встречных доводилось когда-нибудь прежде видеть Драконов скипетр. Ранда одолевали противоречивые чувства: приятно было в кои-то веки не находиться в центре внимания, но с трудом продираться сквозь толпу радости мало.

Школа находилась примерно в миле от Солнечного дворца и размещалась в огромном каменном здании с прямоугольными угловыми башенками и строгими балконами – в бывшем дворце некоего лорда Бартанеса, ныне покойного и никем не оплакиваемого. Высокие ворота на главный двор были распахнуты, и, въехав туда, Ранд встретил радушный прием.

В дальнем конце двора, на широких ступенях, стояла возглавлявшая школу Идриен Тарсин, плотная женщина в простом сером платье, с осанкой столь прямой, что казалась на голову выше своего роста. И она была не одна. Каменные ступени заполонили дюжины людей – мужчин и женщин, одетых по большей части в поношенное шерстяное платье. Шелка и украшения на глаза почти не попадались. Седина высеребрила волосы не одной лишь Идриен, иные из собравшихся волос и вовсе не имели, но то тут, то там Ранд замечал и молодые лица. Относительно молодые – самый «юный» из встречавших был, наверное, лет на десять, если не на пятнадцать, старше его.

Все они являлись своего рода учителями, хотя заведение это трудно было назвать школой в обычном смысле. Ученики и впрямь приходили сюда учиться – юноши и девушки вовсю глазели на двор, высунувшись из многочисленных окон, – но прежде всего Ранд стремился собрать в одном месте все имевшееся знание. Он часто слышал о том, как много было утрачено в ходе Столетней войны и Троллоковых войн. А ведь это, наверное, мелочи в сравнении с тем, что погибло в результате Разлома Мира. И если ему суждено осуществить Разлом снова, если этого не избежать, то, во всяком случае, можно попытаться сберечь знания. Создать для них своего рода хранилища. Еще одна школа уже начала действовать в Тире, и, хотя дело продвигалось с трудом, Ранд подыскивал место и для третьей – в Кэймлине.

«Все идет не так, как тебе хочется, – пробормотал Льюс Тэрин. – Ничего не жди, и тебя не постигнет разочарование. Ничего не жди. Ни на что не надейся. Ни на что».