Властелин Хаоса

Найол хмыкнул. Уголок его левого глаза снова начал подергиваться. Он потрогал лежащий в папке листок – предположительно изображение имело сходство с ал’Тором. А Башир, стало быть, в Кэймлине. Теперь понятно, почему Тенобия прячется за городом от его посла.

Что бы там ни думал Омерна, добрых вестей из Пограничья не было. Мелкие мятежи, о которых он докладывал, может, и впрямь были мелкими, но мятежами в том смысле, какой придавал этому слову Омерна, не являлись. Вдоль рубежей Запустения шли ожесточенные споры о том, истинным Драконом Возрожденным или Лжедраконом является ал’Тор. Ну а Пограничье есть Пограничье, и потому споры частенько перерастали в вооруженные столкновения. Стычки в Шайнаре начались примерно тогда же, когда пала Твердыня Тира, что служило лишним подтверждением причастности к этим событиям тарвалонских ведьм, каковое, впрочем, и без того не вызывало сомнений. По словам Балвера, как все это уладить, пока оставалось неясным.

Омерна редко оказывался прав, но в том, что ал’Тор обосновался в Кэймлине, он не ошибся. Но почему там же находятся и Башир, и айильцы, и ведьмы? Даже Балвер не имел ответа на этот вопрос. Какова бы ни была причина, хвала за это Свету! Толпы последователей пророка действительно разоряли север Амадиции, но они упрочили свое положение, убивая или обращая в бегство всех, кто отказывался признавать Дракона и его пророка. А солдаты Айлрона действительно перестали отступать, но только потому, что проклятый пророк прекратил наступать. Аллиандре и прочие, в которых Омерна был так уверен, в действительности колебались, отделываясь от послов Найола неуклюжими отговорками и проволочками. Найол подозревал, что они, подобно ему самому, просто-напросто не знают, как поступить.

На первый взгляд все шло, как задумал ал’Тор, хотя что-то и удерживало его в Кэймлине. Однако Найол бывал особенно опасен именно тогда, когда превосходящие силы противника прижимали его к стенке.

Если верить слухам, Карридин неплохо управлялся в Алтаре и Муранди, хотя и не так быстро, как хотелось бы Найолу. Время являлось врагом столь же опасным, как ал’Тор или Башня. Но если даже Карридин неплохо управляется лишь по слухам, и этого должно быть достаточно. Пожалуй, приспело время распространить деятельность «принявших Дракона» на Андор. А возможно, и на Иллиан, хотя если собирающегося в Тире войска недостаточно, чтобы наставить Маттина Стефанеоса на путь истинный, то и налет на несколько ферм или деревенек вряд ли его вразумит. Мощь этого войска устрашала Найола, пусть даже оно составляло лишь половину или даже четверть той численности, о которой докладывал Балвер. Ничего подобного мир не видел со времен Артура Ястребиное Крыло. А значит, вместо того чтобы, испугавшись этой армии, присоединиться к Найолу, правители могут испугаться еще сильнее и встать под знамя Дракона. Ему, Найолу, недоставало прежде всего времени. Будь в его распоряжении хоть полгода, это стоило бы всего ал’Торова сброда. Всех этих глупцов, негодяев и айильских дикарей.

Конечно, еще не все потеряно. Не все потеряно, пока ты жив. Тарабон и Арад Доман столь же бесполезны для ал’Тора, как и для него. Это два рва, наполненные скорпионами, и только дурак сунется туда прежде, чем эти твари пожрут друг друга. Даже если Салдэйя будет потеряна, хотя уступать ее так просто Найол не собирался, оставались Шайнар, Арафел и Кандор. Они колебались, а значит, оставалась возможность склонить чашу весов в свою сторону. Если Маттин Стефанеос попытается скакать одновременно на двух лошадях, что вполне в его духе, его тоже можно будет заставить сделать выбор. Да и Алтару с Муранди еще имеется возможность подтолкнуть в нужном направлении, и Андор еще упадет ему в руки, хотя он пока не решил, потребуется ли для того пустить в ход кнут в виде Карридина. В Тире агенты Балвера убедили Тедозиана и Истанду присоединиться к Дарлину, превратив демонстративный вызов в самый настоящий мятеж, и глава лазутчиков был уверен, что и в Кайриэне, и в Андоре можно добиться того же. Еще месяц-другой – и из Тар Валона прибудет Эамон Валда, хотя и без него Найол мог бы обойтись. И тогда почти вся мощь Чад окажется сосредоточенной в одном месте и сможет быть применена там, где принесет наибольшую пользу.

Да, на стороне Найола еще немало сил. Ничто пока не устоялось, но все складывается одно к одному. И требовалось ему лишь одно – время.

Спохватившись – он так и держал костяной цилиндрик в руке, – Найол ногтем большого пальца отколупнул печать и бережно извлек туго свернутую тонкую бумажку.

Балвер не сказал ни слова, но губы его вновь скривились, и на сей раз не в улыбке. С Омерной он мирился, ибо считал его дураком и сам предпочитал оставаться в тени, но не любил, когда сведения поступали к Найолу из источников, ему, Балверу, неизвестных.

Листок был испещрен тончайшей паучьей вязью – шифром, который мало кто знал. В Амадиции с ним был знаком только Найол, зато он читал эту тайнопись так же легко, как собственный почерк. Увидев подпись, он удивленно моргнул, а содержание послания озадачило его еще больше.

Варадин, торговец коврами, был одним из лучших личных агентов Найола и во время Волнений сослужил ему добрую службу, разъезжая со своим товаром по Алтаре, Муранди и Иллиану. Полученный барыш позволил ему стать богатым купцом и поселиться в Танчико. Он поставлял лучшие ковры и вина ко двору короля и панарха и был вхож в дома знатнейших лордов, где, разумеется, держал глаза и уши открытыми. Найол давно считал его погибшим в тамошней заварухе – уже год, как от него не поступало донесений. Однако, пробежав глазами письмо, капитан-командор решил, что лучше бы Варадин и вправду погиб. Нацарапанное дрожащей рукой человека, пребывающего на грани безумия, оно было путаным, бессвязным и содержало какой-то бред о невиданных чудовищах, на которых разъезжают верхом, летающих тварях, посаженных на привязь Айз Седай и еще каких-то Хайлине. Последнее слово на древнем наречии означало «предвестники», но Варадин даже не пытался объяснить, почему он так их боится и кто они вообще такие. По всей видимости, ужасающая картина распада родной страны вызвала у него мозговую горячку.

Найол раздраженно скомкал бумажку и отбросил в сторону.

– Мало того что мне пришлось выслушивать идиотскую болтовню Омерны, так теперь еще и это! Что еще есть у тебя для меня, Балвер?

Башир, думал Найол, Башир в Кэймлине. Если он, чего доброго, возглавит войско ал’Тора, дела могут обернуться совсем худо. Этот полководец пользуется заслуженной славой. Что же, и ему кинжал в спину?

Балвер не сводил глаз с лица своего начальника, но Найол знал: если не сжечь валявшийся на полу крохотный комочек бумаги, он непременно окажется в руках этого проныры.

– Четыре известия могут представлять определенный интерес, милорд. Начну с наименее важного. Слухи о встречах между представителями огирских стеддингов подтвердились. И встречи эти проводятся в большой спешке – конечно, по огирским понятиям. – Балвер не сказал, чему были посвящены эти встречи, да Найол и не спрашивал, прекрасно понимая, что попасть на так называемый огирский Пень для человека задача столь же невыполнимая, как и завербовать огира в лазутчики. Легче заставить солнце взойти ночью. – А еще в южных портах замечено необычное множество судов Морского народа. Стоят, грузов не берут и не отплывают.

– Чего они ждут?

Губы Балвера на миг поджались, словно кто-то потянул за веревочку.

– Пока не знаю, милорд.

Балвер очень не любил признавать, что существуют секреты, в которые он не смог проникнуть. Но любые попытки выведать что-нибудь о намерениях Ата’ан Миэйр были обречены на провал, все одно что пробовать выяснить, как гильдия иллюминаторов изготавливает свои фейерверки. Может быть, огиры в конце концов сами расскажут, что обсуждают на своих собраниях?

– Продолжай.

– Новости средней важности, милорд, но я бы назвал их… неожиданными. Надежные источники сообщают, что Ранд ал’Тор иногда появляется в Кэймлине, Тире и Кайриэне в один и тот же день.

– Надежные? Безумные, а не надежные! Скорее всего, колдуньи завели двух-трех двойников ал’Тора, чтобы морочить голову всем, кто не слишком хорошо знает его в лицо. Вот тебе и объяснение.

– Возможно, и так, милорд. Но мои источники надежны.

Найол захлопнул кожаную папку, скрыв лицо ал’Тора.

– А самые важные новости?

– Они поступили одновременно из двух источников в Алтаре – надежных источников, милорд. Дело в том, что, по утверждениям салидарских ведьм, Красная Айя подтолкнула Логайна к тому, чтобы провозгласить себя Возрожденным Драконом. По сути, создали Лжедракона. Они держат Логайна, или человека, которого называют Логайном, в Салидаре и показывают его приезжающим туда вельможам. Доказательств у меня пока нет, но я подозреваю, что они пересказывают ту же самую историю всякому правителю, с каким им удается связаться.

Сдвинув брови, Найол молча смотрел на висящие над его головой знамена. Знамена его противников чуть ли не из всех известных земель. Мало кому из врагов удавалось одолеть Пейдрона Найола единожды, и ни одному – дважды. От времени боевые стяги поблекли и потускнели. Как и он сам. Однако он еще не настолько стар, чтобы не увидеть конца начатого им дела. Каждое из этих знамен добыто в кровавой сече, когда знаешь лишь то, что происходит перед твоими глазами, а победа или поражение зависит от случая. Слишком памятна была ему битва при Мойзене, во время Волнений, когда ночью из-за грубого просчета свои же отряды обрушились друг на друга. Но, по сравнению с нынешней, обстановка, сложившаяся тогда, казалась простой и ясной, словно солнечный день.

Неужели он ошибся? Неужели в Башне действительно возможен раскол? Раздоры между Айя? Но из-за чего? Из-за ал’Тора? Если ведьмы действительно передрались, многие Чада, пожалуй, поддержат предложение Карридина одним ударом покончить с Салидаром и уничтожить как можно больше колдуний. Таких найдется немало, людей, считающих, что они думают о завтрашнем дне, но никогда не пытающихся заглянуть вперед хотя бы на месяц, не говоря уже о том, чтобы на год. Взять, к примеру, Валду, так и не удосужившегося добраться до Амадора. Еще пример – Радам Асунава, верховный инквизитор Вопрошающих. Валда предпочитал использовать топор даже в тех случаях, когда уместнее был бы кинжал. Асунава считал необходимым вздернуть каждую женщину, проведшую хотя бы одну ночь в Башне, спалить все книги, в которых есть упоминание о Единой Силе или Айз Седай, а заодно и запретить сами эти слова. Дальше этого Асунава не видел и никогда не задумывался о том, какова может быть цена осуществления его мечтаний. Найол же работал слишком давно, слишком усердно и слишком многое поставил на карту, чтобы позволить всему миру увидеть, как Цитадель Света и Белая Башня вступят в открытую борьбу.

По правде говоря, ошибался Найол или нет, особого значения не имело. Из ошибок тоже можно извлечь немалую пользу. Немного везения – и он расшатает Белую Башню так, что ее уже не восстановишь. Расколет на черепки, которые нетрудно будет растолочь в пыль. И вот тогда, лишившись своих колдуний, заколеблется и ал’Тор. Дрогнет, но останется достаточно сильным, чтобы быть пугалом, бодецом, с помощью которого Найол сможет подгонять нерадивых. Говоря им, нерадивым, правду. Почти одну правду.

– Раскол в Башне – это не выдумка, – сказал он, не сводя глаз со знамен. – Черная Айя подняла голову. Победившие укрепились в Тар Валоне, а побежденные укрылись в Салидаре и зализывают раны. – Он взглянул на Балвера и с трудом сдержал улыбку. Услышав подобное, любой другой из Чад Света принялся бы протестовать, уверять, будто Черной Айя не существует или что все ведьмы до единой – приспешницы Темного. Любой, даже молоденький новобранец, только не Балвер. Он выслушал сказанное с таким видом, словно слова Найола не являлись кощунственным отрицанием всего, во что свято верили Чада. – Нам остается лишь решить, победили Черные или проиграли. Я полагаю, они взяли верх. В глазах народа подлинными Айз Седай останутся те, в чьих руках Башня. Если в Башне заправляют Черные, значит все Айя так или иначе связаны с ними. А раз ал’Тор – ставленник Башни, стало быть, он вассал Черной Айя. – Взяв со стола кубок, он отпил вина, но от жары это не помогало. – Этим объясняется и то, почему я до сих пор не выступил против Салидара. – Через своих людей Найол распускал слухи, будто его промедление имеет вескую причину. Он один видел, сколь ужасна угроза, исходящая от Лжедракона, и, дабы не дробить силы и не позволить разрастись этому страшному злу, до поры закрывал глаза на собиравшихся у порога Амадиции ведьм. – Тамошние женщины, они… они поняли, сколь глубоко пустила корни Черная Айя, отвратились наконец от зла, в котором погрязли, и… – Найол осекся, ибо больше ничего толкового придумать не мог. Они ведь все так или иначе приспешницы Темного – и какое же зло могло их отвратить? Однако в следующее мгновение неоконченную фразу подхватил Балвер:

– …И возможно, они решили отдаться на милость милорда. Даже обратились к нему с просьбой о защите. Они ведь потерпели поражение, были изгнаны, а теперь опасаются, что победившие сокрушат их окончательно. А когда человек падает в пропасть, он ухватится и за руку злейшего врага. Может быть… – Балвер задумчиво застучал костлявыми пальцами по губам. – Может быть, они готовы раскаяться в своих грехах и отречься от самого имени Айз Седай?

Найол воззрился на него. Он всегда подозревал, что грехи тарвалонских ведьм относятся как раз к тем вещам, в которые Балвер не верил.

– Это нелепо, – промолвил он. – Такого я мог бы ждать разве что от Омерны.

Лицо секретаря осталось чопорно спокойным, но он нервно потер руки, как делал всегда, когда чувствовал себя оскорбленным.

– А что мог милорд от него услышать, кроме сплетен, которыми люди тешатся на улицах да за кружкой вина, будь то в таверне или в гостиной у лорда? Над нелепицами там никогда не смеются, их слушают и пересказывают. И в первую очередь верят самому невероятному, полагая, что выдумать такое никому не под силу.

– Но как ты собираешься это преподнести? Нельзя допускать слухов, будто Дети Света имеют дело с ведьмами.


– Так ведь это же будут всего-навсего слухи, милорд. – Взгляд Найола посуровел, и Балвер развел руками: – Как будет угодно милорду. Пересказывая историю, каждый приукрашивает ее по-своему, а потом, чем проще рассказ, тем больше надежды на то, что суть его останется неизменной. Я предлагаю распустить не один, а сразу четыре слуха, милорд. Первый: раскол в Башне вызван восстанием Черной Айя. Второй: Черные победили и овладели Башней. Третий: Айз Седай в Салидаре испугались и, осознав свои прегрешения, отреклись от самого имени Айз Седай. И наконец, четвертый: ища покровительства и защиты, они обратились к милорду. Для большинства каждый из этих слухов будет служить убедительным подтверждением правдивости остальных. – Балвер подергал отвороты кафтана и слегка улыбнулся.

– Хорошо, Балвер, так тому и быть. – Найол отпил еще вина. Жара заставила его вспомнить о возрасте, казалось, она иссушает даже кости. Но он все равно доживет до того дня, когда Лжедракон будет повержен, а объединенный мир вступит в Последнюю битву. Пусть даже ему, Найолу, не будет дано возглавить народы в Тармон Гай’дон, завершение своих трудов он увидит. Свет дарует ему это. – А кроме того, я хочу, чтобы Илэйн Траканд и ее брат Гавин были найдены и доставлены сюда, в Амадицию. Позаботься об этом. А теперь можешь идти.

Однако Балвер замешкался:

– Милорд знает, что я никогда не дерзал давать ему советы…

– А сейчас решился? Ну и…

– Нажмите на Моргейз, милорд. Прошел уже месяц, а она все еще обдумывает ваше предложение. Она…

– Довольно, Балвер. – Найол вздохнул. Порой он жалел, что Балвер родился в Амадиции, а не в Кайриэне и не впитал Игры Домов с молоком матери. – Моргейз с каждым днем доверяет мне все больше и больше, что бы она ни думала. Согласись она немедленно, я, конечно же, был бы рад, ведь тогда я сегодня же смог бы поднять Андор против ал’Тора, подкрепив ее решение отрядом Чад Света. Но, так или иначе, каждый день, пока она остается моей гостьей, привязывает ее ко мне все сильнее. В конце концов окажется, что она связана со мной союзом просто-напросто потому, что так считает весь мир. Связана накрепко. И никто не сможет сказать, что я принудил ее к этому. Вот что важно, Балвер. Разорвать вынужденный союз, особенно если есть доказательства того, что он вынужденный, совсем нетрудно. Иное дело – союз добровольный. Или тот, который таковым полагает весь мир. Поспешишь – людей насмешишь, Балвер.

– Как будет угодно милорду.

Найол махнул рукой, и секретарь с поклоном удалился.

Балвер не понимал, что Моргейз – сильный противник. И если нажать на нее слишком напористо, она станет сражаться, несмотря ни на что. Но опять же, если нажать с умом, то сражаться она будет с тем, кого сочтет врагом, и сама не заметит, как угодит в ловушку. А потом уже будет поздно. Время поджимает, вот в чем беда – слишком тяжел груз прожитых лет, а ему нужны считаные месяцы. Но он все равно не позволит спешке погубить все его замыслы.



В стремительном полете сокол ударил большую утку. Облаком разлетелись перья, и утка стала падать на землю. Сделав резкий вираж в безоблачном небе, сокол настиг падавшую добычу и крепко вцепился в нее когтями. Утка была тяжела, но сокол изо всех сил пытался принести ее дожидавшимся внизу людям.

Моргейз призадумалась, не похожа ли она сама, слишком решительная и гордая, чтобы признать свою ношу непосильной, на этого сокола, и попыталась ослабить хватку вцепившихся в поводья рук. На лице королевы выступали бусинки пота – белая широкополая шляпа с белыми же пышными перьями от безжалостного солнца не спасала. В расшитом зóлотом зеленом шелковом наряде для верховой езды Моргейз не походила на пленницу.

Обширный, поросший пожухлой травой луг был усеян людьми, конными и пешими, хотя они далеко не заполняли его. Музыканты в коротких голубых плащах с белым шитьем наигрывали на флейтах, биттернах и барабанах легкую, под стать послеполуденному бокалу охлажденного вина, мелодию. Дюжина сокольничих в длинных, искусно сработанных кожаных безрукавках поверх накрахмаленных белых рубах поглаживали своих птиц, с надетыми на головы клобучками сидевших на длинных, до локтя, кожаных рукавицах, или курили, выдувая на соколов голубоватый дымок из коротеньких трубок. Обряженные в яркие ливреи слуги – их было вдвое больше, чем сокольничих, – сновали туда-сюда, разнося на золоченых подносах фрукты и золотые кубки с вином. А вокруг луга, под самыми деревьями, с которых почти напрочь облетела листва, расположились облаченные в сверкающие кольчуги воины. Они находились здесь, чтобы во время охоты обеспечить безопасность Моргейз и ее свиты.

Так, во всяком случае, официально объяснялось их присутствие, хотя последователи пророка обосновались милях в двухстах к северу, а о разбойниках возле самого Амадора вроде бы никто не слышал. И хотя вокруг Моргейз собралось немало наездниц в великолепных шелковых нарядах – в широкополых шляпках с множеством разноцветных перьев, длинные локоны завиты по моде амадицийского двора, – подлинную ее свиту, по существу, составляли болтавшийся в седле, словно куль с овсом, Базел Гилл, натянувший обшитую круглыми железными пластинами кожаную безрукавку поверх красного шелкового кафтана, который королева подарила ему и велела носить, дабы его не затмевали разодетые в пух и прах слуги, да еще более неуклюжий, чувствовавший себя неловко в красно-белом плаще пажа Пайтр Конел. Последний изрядно нервничал с того момента, как Моргейз велела ему присоединиться к охотничьему выезду. Знатные дамы принадлежали ко двору Айлрона и «добровольно» вызвались исполнить роль фрейлин Моргейз. Бедняга мастер Гилл ощупывал свой меч и растерянно поглядывал на охрану, состоявшую из белоплащников. Правда, сейчас, как и всегда, когда они сопровождали Моргейз из Цитадели Света, плащей на них не было. И они не столько охраняли королеву, сколько стерегли ее. Вздумай она отъехать слишком далеко или надолго скрыться из виду, их командир, суровый молодой человек по имени Норовин, которому очень не нравилось скрывать свою принадлежность к Чадам Света, тут же «предложит» ей вернуться в Амадор – разумеется, по причине слишком сильной жары или из-за неожиданного известия о появлении поблизости разбойников. С полусотней вооруженных латников особо не поспоришь, тем более памятуя о необходимости сохранять достоинство. Когда такое случилось впервые, Норовин едва не схватил ее лошадь под уздцы. Именно поэтому Моргейз запретила Талланвору сопровождать ее в подобных поездках. Юный глупец, чего доброго, вступится за честь и права своей королевы, даже если ему придется сразиться с сотней врагов. Все свободное время он упражнялся с мечом, как будто вознамерился прорубить для нее путь к свободе.

Неожиданно она ощутила на лице дуновение и поняла, что Лорэйн, склонившись в седле, обмахивает ее белым кружевным веером. С лица этой стройной темноглазой женщины не сходила жеманная улыбка.

– Наверное, вашему величеству было приятно узнать о вступлении вашего сына в ряды Чад Света. И о том, что он уже получил чин.

– Это и не диво, – подхватила Алталин, обмахивая веером пухленькое личико. – Сын ее величества и должен был возвыситься быстро, как восходящее во всем своем великолепии солнце. – Она расцвела от удовольствия, заслышав гул голосов, выражавших одобрение ее неуклюжей игре слов.

Моргейз не изменилась в лице, что далось ей с трудом. Новость, которую вчера во время как всегда неожиданного визита преподнес ей Найол, потрясла королеву. Галад стал белоплащником! Правда, по уверениям Найола, он находится в полной безопасности. Но навестить мать не может – служебные обязанности держат его в отлучке. Однако он, конечно же, будет рядом с ней во время ее победоносного возвращения в Андор во главе войска Детей Света.

Но она-то понимала, что в действительности Галад не в большей безопасности, нежели Илэйн или Гавин. Вероятно, даже в меньшей. Ниспошли Свет, чтобы Илэйн была в Белой Башне, где ей ничто не грозит. О Свет, хоть бы Гавин был жив! Найол уверял, что понятия не имеет, где он, хотя точно знает, что не в Тар Валоне. Так или иначе, Галад – это нож, приставленный к ее горлу. Найол, конечно же, и словом не обмолвился о том, что в любое время может отдать приказ и послать Галада на верную смерть, – знал, что она и так это понимает. Оставалось лишь надеяться, что он не догадывается, насколько дорог ей Галад, не меньше, чем Илэйн или Гавин.

– Я рада за него, если он получил то, к чему стремился, – промолвила Моргейз равнодушным тоном. – Но он сын Тарингейла, а не мой. Вы ведь понимаете, мой брак с Тарингейлом был заключен исключительно в государственных интересах. Странно, но я даже лица его вспомнить не могу, ведь он так давно умер. Галад волен делать все, что пожелает. Когда Илэйн унаследует после меня Львиный трон, первым принцем меча станет Гавин. – Моргейз небрежным жестом отмахнулась от слуги с кубком на подносе и усмехнулась. – Найол мог бы снабжать нас вином получше.

Дамы встревоженно зашептались. За последнее время Моргейз несколько сблизилась с ними, но ни одна из них не осмелилась бы задеть Пейдрона Найола даже неосторожным словом, прекрасно зная, что это слово будет ему передано. Моргейз же никогда не упускала возможности высмеять Найола в их присутствии. Это убеждало дам в ее храбрости, что немаловажно, коли она хотела заручиться если не их поддержкой, то хотя бы расположением. А еще важнее создать иллюзию, будто она не пленница Цитадели.

– А я вот слышала, что Ранд ал’Тор демонстрирует всем Львиный трон, словно охотничий трофей, – обронила Маранд, миловидная женщина чуть постарше остальных. Сестра верховной опоры Дома Алгоран, она и сама обладала достаточным влиянием, чтобы окоротить даже Айлрона, хотя, конечно же, не Найола. Прочие дамы придержали своих лошадей, освобождая ей дорогу и давая возможность подъехать поближе к Моргейз. Добиваться дружбы и верности Маранд королева и не думала.

– Я тоже об этом слышала, – беспечно отозвалась Моргейз. – Только вот охота на львов – дело опасное, а охота за Львиным троном еще опаснее. Особенно для мужчин. Львиный трон губит мужчин, вздумавших на него посягнуть.

Маранд улыбнулась:

– А еще я слышала, будто он возвышает тех из них, которые умеют направлять Силу.

Дамы встревоженно зашушукались. Молоденькая, хрупкая Маревин, почти еще девочка, покачнулась в высоком седле, словно собиралась лишиться чувств. Известие о провозглашенной ал’Тором амнистии породило пугающие слухи – Моргейз хотелось надеяться, что это всего лишь слухи, – о том, что в Кэймлин во множестве стекаются способные направлять Силу мужчины, которые держат весь город в страхе и устраивают в королевском дворце разгульные пирушки.

– Очень уж много ты слышишь, – отрезала Моргейз. – Не иначе как целыми днями подслушиваешь у замочных скважин.

Улыбка Маранд стала еще шире. Хотя эта женщина и была вынуждена согласиться сопровождать Моргейз, она обладала достаточным весом, чтобы открыто выказывать свое недовольство, и напоминала впившуюся в ногу острую, надоедливую занозу, от которой невозможно избавиться и которая напоминает о себе при каждом шаге.

– Увы, удовольствие служить вашему величеству занимает почти все мое время, так что и подслушивать некогда, но я стараюсь не упустить ни одной новости из Андора, дабы поделиться ею с вашим величеством. И я слышала, будто Лжедракон каждый день беседует с андорскими вельможами. С леди Аримиллой, леди Ниан, лордами Джарином и Лиром. И с другими, их друзьями.

Один из сокольничих поднес королеве серую, с черными крыльями птицу с надетым на голову колпачком. Сокол шевельнулся на перчатке, и на его путах звякнули серебряные колокольчики.

– Благодарю, но на сегодня с меня хватит охоты, – сказала Моргейз и, возвысив голос, обратилась к Гиллу: – Мастер Гилл, собери эскорт. Я возвращаюсь в город.

Гилл встрепенулся. Он прекрасно знал, что находится здесь лишь для видимости, но тут же принялся кричать и размахивать руками, будто верил, что белоплащники станут выполнять его приказы. Моргейз, со своей стороны, сразу повернула вороную кобылу, но пришпоривать ее, разумеется, не стала: заподозри Норовин попытку побега, он налетит как ветер.

Белоплащники, вынужденные сейчас обходиться без белых плащей, мгновенно перешли на галоп, перестроились, и не успела вороная кобыла пройти шагом и десяти шагов, как они уже образовали эскорт. Моргейз еще не добралась до края луга, а Норовин уже ехал рядом с королевой, дюжина солдат двигалась впереди, остальные сзади. Слуги, сокольничие и музыканты суетились, спешно собираясь в обратную дорогу.

Гилл и Пайтр заняли свои места позади Моргейз, за ними следовали фрейлины. Маранд торжествующе улыбалась, но некоторые дамы недовольно хмурились. Не слишком явственно, ибо, хотя Моргейз и вынуждена была уступить Найолу, она оставалась королевой, и с этим в Амадиции не могли не считаться. А дамам приходилось заниматься тем, к чему их принудили. Правда, многие, наверное, и сами ничего не имели бы против нахождения в свите андорской королевы, но вынужденное пребывание в Цитадели Света не радовало ни одну из них.

Моргейз же улыбалась бы и сама, будь она уверена, что Маранд того не заметит. Единственная причина, по которой она до сих пор не потребовала отослать эту женщину, заключалась как раз в ее невоздержанности на язык. Маранд получала удовольствие, указывая Моргейз на то, как уплывает из ее рук Андор; она и представить себе не могла, что слова ее звучали бальзамом для королевы-изгнанницы. Ведь все поминавшиеся Маранд лорды и леди – все! – являлись ее противниками еще до восшествия на престол, а потом стали прихлебателями Гейбрила. Назови Маранд другие имена, иным мог быть и результат. Моргейз очень не хотела бы услышать об отступничестве лордов Пеливара, Абелля, Луана, леди Арателле, Эллориен или Аймлин. И некоторых других. Но Маранд ни разу не помянула их, а не преминула бы, долети до нее из Андора хотя бы шепоток на сей счет. А раз Маранд молчала, оставалась надежда, что они не преклонили коленей перед ал’Тором. Некогда они уже помогли Моргейз взойти на трон и, коли то будет угодно Свету, пособят ей вернуть его.

Они скакали на юг, к Амадору. Перелески с почти лишенными листвы деревьями уступили место хорошо утрамбованной дороге, по сторонам которой чередовались то купы деревьев, то обнесенные каменными оградами желтовато-бурые поля, то – подальше от тракта – крытые соломой каменные дома и амбары. Народу по пути попадалось немало, и пыль на дороге стояла такая, что Моргейз пришлось обвязать лицо шелковым платком, хотя встречные поспешно расступались, завидев отряд облаченных в доспехи и вооруженных до зубов воинов. Многие даже прятались за деревья, или перепрыгивали через заборы, или пускались наутек прямо по полям. Белоплащники не обращали на это внимания. Но и ни один фермер не выскочил из дому, дабы хоть как-то помешать непрошеным гостям вытаптывать посевы да распугивать скотину. Впрочем, некоторые участки выглядели так, словно там давным-давно не было ни скота, ни посевов.

Порой на дороге попадались запряженный волами воз, пастух, гнавший десяток-другой овец, или девица, подгонявшая хворостиной стадо гусей, – несомненно, местный люд. Некоторые прохожие несли узлы или торбы, но очень многие тащились с пустыми руками, да еще и с таким видом, будто понятия не имели, куда и зачем бредут. Всякий раз, когда Моргейз удавалось выбраться из Амадора, ей, в какую бы сторону она ни направилась, все чаще встречались эти несчастные.